БИТВА ПРИ КАННАХ

 

Третий век до Рождества Христова ознаменовался жестокой борьбой за власть над Средиземноморьем. В ней участвовали все - восточные деспоты и недавние сподвижники Александра Великого, гигантские эллинистические державы и совсем незначительные, незаметные на карте царства. Но главная, решающая схватка за передел Ойкумены началась в 218 году до н. э., когда униженный Римом, но отнюдь не побежденный Карфаген послал на поля Гесперии лучшие свои войска во главе с непобедимым Ганнибалом.
Апофеозом этой войны явилась грандиозная битва при Каннах (216 г. до н. э.), ставшая ныне непременным атрибутом всех учебников по военной истории. О ней, кажется, известно все. Греческие и римские писатели, современники трагедии, постарались донести до нас ее ход в мельчайших, зачастую несущественных подробностях. Иное дело - подробности существенные, и как раз здесь историкам всегда приходилось замалчивать или просто оставлять без должного внимания некоторые весьма любопытные факты...



Противники долго и основательно готовились к летней кампании 216 года. Зимуя в Италии, чужой и враждебной, Ганнибал умудрился сплотить и пополнить, обучить и прокормить армию в 40 тысяч пехоты и 10 тысяч всадников.
Составленная частью из наемников-профессионалов, откликнувшихся на призыв "ливийского льва", частью из племенных ватаг, вставших под знамена Ганнибала из ненависти к Риму, разноязыкая карфагенская армия была малоуправляема и склонна к мятежам. Особую опасность представляли иберы (древние обитатели Испании) и кельты. Вечно недовольные, ненадежные даже в дни громких военных побед, они становились совершенно несносны в часы вынужденного затишья между боями.
Главные надежды в грядущей кампании возлагались на конницу - в сражениях прошлых лет она неоднократно доказывала свое превосходство над малочисленной, плохо обученной конницей римлян и их латинских союзников. Лучшая часть карфагенской пехоты - ливийцы - в течение зимы получила трофейное римское оружие и была обучена сражаться на римский лад.
Сыны Ромула тоже не теряли времени даром. Экстренный набор, проведенный среди граждан и союзников, позволил сформировать 16 легионов (ок. 80 тысяч пехоты) и призвать под знамена 6000 всадников - невиданное доселе войско! В отличие от карфагенян, римляне на свою конницу всерьез не рассчитывали. Служившие в кавалерии знатные римские юноши едва могли что-то противопоставить превосходной коннице Ганнибала. Вовсе не они, отпрыски знатных родов, были надеждой Италии. По-крестьянски набожная и сплоченная, привычная к постоянным лишениям и дисциплинарным казням, автоматически повинующаяся офицерам и притом не лишенная в массе своей гражданского достоинства, многочисленная римская пехота была оплотом Республики. Эти качества позволили ей завоевать мир. Но это будет потом...

А в то роковое утро 2 августа, едва рассвело, две исполинские железные змеи переползли, извиваясь между холмами, на правый берег реки Ауфида и изготовились к бою. Римляне построились, что называется, без затей. Правый фланг (у реки) заняли 2000 римских всадников, левый прикрывала конница италийских союзников Рима (4000 чел.). В центре, построенные впритык, почти без интервалов, теснились римские манипулы (легион состоял из 30 манипул по 60-120 человек каждая), образуя совершенно нетипичную для римлян глубокую фалангу наподобие греческой. Стремительный и неотразимый натиск легионов, прорыв карфагенской боевой линии в центре и рассечение неприятельского войска надвое - таков был план римского командующего, консула 216 года, Гая Теренция Варрона. Задача конницы сводилась к тому, чтобы как можно дольше сковывать карфагенскую кавалерию, не давая последней атаковать с тыла идущие на прорыв легионы.

Варрона принято ругать. Многие исследователи полагают, что сокращение интервалов между манипулами и увеличение глубины боевого порядка привели римлян к неспособности сражаться привычным для них способом. При этом многие почему-то забывают, что римский способ ведения боя, связанный со сменой боевых линий (легион строился в три линии), требовал хорошей выучки и занимал немало времени. Ни того, ни другого римляне в тот день не имели: большую часть войска составляли новобранцы, а победа из-за превосходства неприятельской кавалерии могла быть стремительной или никакой.
Сделав это необходимое замечание, вернемся на берега Ауфида.

"В это же самое время Ганнибал переправил через реку балиарян и копейщиков (легкие пехотинцы-стрелки - А. Г.) и выстроил их впереди войска; остальные войска вывел из-за окопов и, переправив через реку в двух местах, выстроил против неприятеля.
У самой реки на левом фланге против римской конницы он поставил конницу иберов и кельтов, вслед за ними половину тяжеловооруженной ливийской пехоты, за нею пехоту иберов и кельтов, а подле них другую половину ливиян. Правый фланг заняла нумидийская конница. Построив всю рать в одну прямую линию, Ганнибал выдвинулся вперед со стоявшими в центре иберами и кельтами; к ним присоединил он остальное войско таким образом, что получилась кривая линия наподобие полумесяца, к концам постепенно утончавшаяся."
Так описывает построение карфагенян Полибий, греческий автор II века до нашей эры (Полибий, III, 113, 6-8). Следуя этому описанию, важно отметить тот факт, что выдвинутый вперед центр карфагенского войска составляли самые ненадежные союзники Ганнибала, построенные вдобавок не глубже, чем в шесть шеренг. Прорыв центра почти всегда означал поражение, а нехитрый замысел Варрона был столь очевиден...

Сражение, если не считать предварительной перестрелки, началось решительным столкновением конницы на обоих флангах. Затем последовала ужасная атака легионов. "Некоторое время ряды иберов и кельтов выдерживали бой и храбро сражались с римлянами; но затем, подавляемые тяжелою массою легионов, они подались и начали отступать назад, разорвав линию полумесяца. Римские манипулы стремительно преследовали врага... и умчались так далеко вперед, что с обеих сторон очутились между тяжеловооруженными ливиянами, находившимися на флангах." (Полибий, III, 115, 5-8.)
Пока все это происходило в центре, римские и латинские всадники были частью изрублены, частью обращены в бегство превосходной конницей Ганнибала. Потерявшие строй во время преследования кельтов победоносные римские легионеры были внезапно и почти одновременно атакованы с тыла (конницей) и флангов (ливийской пехотой), а вслед за тем и с фронта - оправившимися от первого страха кельтами. Сбитые в кучу, лишенные командования и уже всякой надежды на победу легионеры упрямо продолжали сражаться и погибли все - числом около семидесяти тысяч.

Битва при Каннах справедливо считается классическим образцом полного тактического окружения численно превосходящего противника. О самих же причинах окружения высказываются суждения, по большей части нелепые. Почему-то принято считать, что выдвижение вперед ненадежных кельтов должно было по замыслу Ганнибала спровоцировать лобовую атаку римской пехоты (как будто римляне могли действовать как-то иначе?!), а удар ливийской пехоты с флангов был спланирован заранее (хотя Полибий недвусмысленно указывает на то, что этот маневр был для ливиян чистым экспромтом (III, 115,11)). Но если полное окружение врага было неожиданностью для самого Ганнибала, то зачем ему понадобилось выстраивать войско полумесяцем, отводя назад наиболее надежную пехоту и конницу? Здесь мы подходим к самому главному.

Как известно, конница не любит сражаться в тесноте. Именно поэтому римляне поставили у реки лишь 2000 всадников, полагая, что главный удар вражеской кавалерии придется на открытый левый фланг. Они не учли лишь одного - карфагенянами командовал непредсказуемый Ганнибал.
Выстроившись в 10 шеренг между легионами и рекой, римская конница занимала по фронту 600-800 метров (древняя конница вплоть до изобретения стремян строилась с большими интервалами между отдельными всадниками). На том же участке Ганнибал задумал разместить 8000 всадников, но ограниченное пространство сводило на нет четырехкратное численное превосходство. Можно построиться в 40 шеренг, но где развернуться в боевую линию? Быть может, впереди ливийской пехоты? Но внезапная атака легионов может помешать развертыванию. Значит, кто-то должен держать римскую пехоту на расстоянии, погибать, прикрывая развертывание конницы, которой суждено решить исход сражения. И недорогая жертва была найдена. "Построив всю рать в одну прямую линию, Ганнибал выдвинулся вперед со стоявшими в центре иберами и кельтами..."

Выдвижение центра не меняет его отношения к кавалерии; напротив, кавалерия была уже продвинута, когда стычки пехотинцев только начались. Но она не должна была преждевременно наступать, иначе не дошло бы, пожалуй, до полного развития сражения. Пунический полководец должен был быть готов к тому, что консулы, видя, как разметало их кавалерию, в спешном порядке могли повернуть пехоту назад к укрепленному лагерю. Лишь когда все римское войско приблизилось настолько, что не могло никоим образом уклониться от сражения, конница могла броситься в атаку; поэтому кавалерия стояла с пехотой на одной линии, а африканцы, которые должны были сделать поворот, были оттянуты в тыл кавалерии.

Таким образом, нельзя было избежать того опасного момента, когда слабый пунический центр оказался без всякого подкрепления и подвергся натиску огромных масс римских легионов. Тем разительнее факт, что в этих местах были расставлены наименее надежные союзники — галлы.

Но центр и в этом сражении понес наибольшие потери: галлы оставили на месте не меньше 4 000 трупов, иберийцы же и африканцы — только 1500. Ганнибал должен был щадить кровь наиболее преданных ему людей, составлявших прочное ядро войск, сражавшихся в Италии с римлянами. Само собой напрашивается вывод: место гвардии там, где должно быть проявлено наиболее упорное сопротивление. Неисчислимы были бы последствия в случае прорыва римлянами фронта тогда, когда дорога была каждая минута, если бы Гасдрубал не оттянул их с тыла. Тогда полководец должен был сказать сам себе: “Африканцы удержались бы вдвое дольше. Какая ошибка, что я не поставил их на это место!”

В военном искусстве невозможно все рассчитать, взвесить и вымерить. Но в том, что не поддается учету, решает вера в свою звезду. Не желая жертвовать настоящим ради будущего, Ганнибал отважился доверить опасные позиции галлам, перемешав их для большей уверенности с иберийцами. В своем обращении к ним он разъясняет действие победоносной кавалерии и подчеркивает свое доверие тем, что сам становится в их ряды. Александр во главе своей конницы вступал в бой первый. Ганнибал передает командование кавалерией одному из надежных командиров, а сам со своим штабом и младшим братом Магоном становится в центре, чтобы отсюда руководить сражением и силой своей личности закалить слабую сталь сопротивления. Один вид полководца, звук его голоса придают галлам непоколебимую веру в победу, и они выдерживают труднейшее из всех испытаний: отступать под напором превосходных сил неприятеля, но не давать ему взять верх, и с тяжелыми потерями протянуть сражение до тех пор, пока с другой стороны не явится обещанное подкрепление.

Ни в одном описании сражения не должно быть упущено указание позиции, занятой в сражении Ганнибалом. Не только его дух, но и его личность занимают в сражении центральное место. Не потому, что он первый бросается в бой, подобно Александру, и не потому, что сражение распадается на различные эпизоды, которыми должен руководить сам полководец (выступлением и приказом к наступлению идея сражения уже вполне предначертана), а потому, что его личность, как таковая, одним своим присутствием в том или ином месте может пассивно или активно оказывать решающие воздействие.