На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Этносы

4 449 подписчиков

Свежие комментарии

  • Эрика Каминская
    Если брать геоисторию как таковую то все эти гипотезы рушаться . Везде где собаки были изображены с богами или боги и...Собака в Мезоамер...
  • Nikolay Konovalov
    А вы в курсе что это самый людоедский народ и единственный субэтнос полинезийцев, едиящий пленных врагов?Женщины и девушки...
  • Sergiy Che
    Потому что аффтор делает выборку арийских женщин, а Айшварья из Тулу - это не арийский, а дравидический народ...)) - ...Самые красивые ар...

Пушкин и его взрывоопасная генеалогия

 Начиная с Рюрика, среди предков Пушкина - великие русские князья Игорь и Святослав, Владимир Красное Солнышко, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Александр Невский. Цепочка пушкинской родословной соединила Толстого и Достоевского, Лермонтова и Гоголя, Глинку и Мусоргского... Таковы результаты удивительного исследования А.

А.Черкашина, который в 70-х годах XX века осуществил научную работу, которая под силу разве целому исследовательскому институту. Этот труд продолжила его дочь Лариса Черкашина, на счету которой десятки интереснейших изданий на пушкинскую тему. И вот издательство «Алгоритм» издало книгу «Пушкин, потомок Рюрика», в которой подводятся итоги по составлению генеалогического древа русского гения.

Пушкин о своем происхождении

«Что такое дворянство? Потомственное сословие народа высшее, т.е. награжденное большими преимуществами касательно собственности и частной свободы...»

«Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству (чести вообще). Не суть ли сии качества природные? так; но образ жизни может их развить, усилить — или задушить...»

«...Корень дворянства моего теряется в отдаленной древности, имена предков моих на всех страницах Истории нашей...»

«Род мой один из самых старинных дворянских...»

«Наша благородная чернь, к которой и я принадлежу, считает своими родоначальниками Рюрика и Мономаха...»

«Подчеркивать пренебрежение к своему происхождению — черта смешная в выскочке и низкая в дворянине...»

«Потомственность высшего дворянства есть гарантия его независимости...»

«...Конечно, есть достоинство выше знатности рода, именно: достоинство личное, но я видел родословную Суворова, писанную им самим; Суворов не презирал своим дворянским происхождением...»

«Мы такие же родовитые дворяне, как Император и Вы...» (великому князю Михаилу Павловичу, брату Николая I)

«Ты сердишься за то, что я чванюсь 600-летним дворянством (N.B. мое дворянство старее).

Мы не можем подносить наших сочинений вельможам, ибо по своему рождению почитаем себя равными им. Отселе гордость...» (поэту Кондратию Рылееву)

«Нашед в истории одного из предков моих, игравшего важную роль в сию несчастную эпоху, я вывел его на сцену, не думая о щекотливости приличия, con amore (с любовью — ит.), но безо всякой дворянской спеси...»

«...Существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян...»

«...Предпочитать свою собственную славу славе целого своего рода была бы слабость неизвинительная...»

«Говорят, что Байрон своею родословною дорожил более, чем своими творениями. Чувство весьма понятное! Блеск его предков и почести, которые наследовал он от них, возвышали поэта...»

«Иностранцы, утверждающие, что в древнем нашем дворянстве не существовало понятия о чести (point d'honneur), очень ошибаются...»

«Каков бы ни был образ моих мыслей, никогда не разделял я с кем бы ни было демократической ненависти к дворянству. Оно всегда казалось мне необходимым и естественным сословием великого образованного народа...»

«Приятель мой происходил от одного из древнейших дворянских наших родов, чем и тщеславился со всевозможным добродушием...»

«...Как дворянин и отец семейства, я должен блюсти мою честь и имя, которое оставлю моим детям».

Пушкин не был экспромтом

Ветвистое древо полного родословия А.С. Пушкина воссоздавалось на берегах той же Яузы, где родился поэт, в полутора верстах выше по течению — в старинном и достославном некогда селе Преображенском, а ныне большом районе Москвы. От времен Петра I остались разве что извивы речного русла да названия улиц: Потешная, Игральная, 9-я Рота, Знаменская, Зельев переулок... Именно здесь, сначала на Игральной, затем на Знаменской, появились на белизне ватманского листа первые веточки гигантского генеалогического древа, изумляющего всех, кто его видел, обширностью и неожиданностью родственных связей русского поэта.

Всю эту грандиозную и кропотливую работу проделал самодеятельный историк, офицер в отставке, инвалид минувшей войны Андрей Андреевич Черкашин. Помимо библиотек и архивов, помимо собственной комнатки-кабинета, заваленной книгами, рукописями, свитками черновиков, завешанной репродукциями портретов людей из пушкинского окружения, многолетняя и каждодневная работа продолжалась и в палате старинного — опять-таки петровских времен — госпиталя на Яузе, куда фронтовые раны время от времени приводили командира гвардейской части.

Врачи приемного отделения уже привыкли к тому, что на каталке, увозящей в палату их необычного пациента, всегда лежала чертежная туба, набитая свернутыми листами, и уже знали, что через день-другой придет навещать Черкашина ни кто иной, как правнук великого поэта — Григорий Григорьевич Пушкин. В сорок первом они оба защищали Москву, правда, на разных рубежах. Григорий Григорьевич приносил своему другу не только пакеты с яблоками, но и новые сведения для «разрастающегося» пушкинского древа.

А из окна палаты можно было разглядеть, как над крышами золотом поблескивают купола Елоховского собора, где на исходе восемнадцатого столетия крестили новорожденного Александра Пушкина...

«Появление на свет гениального человека не совершается экспромтом, — писал в начале XX века киевский профессор-антрополог И.А. Сикорский. — Происходит продолжительная и сложная подготовка к великому событию живой природы».

К Пушкину природа шла долго. Собирала, связывала воедино разрозненные ниточки родословных, словно сплетала какой-то особый, неведомый доселе узор. Возможно ли понять, осмыслить его закономерности и случайности?

«Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории», — этой пушкинской строке суждено было стать ключом к задуманному Черкашиным полному родословию поэта.

Пушкин — эта наша российская история, и в ней кроются истоки пушкинского рода. Поэтому Черкашин и принялся за составление родословий старинных княжеских фамилий и царствовавших домов: Рюриковичей, Чингизидов, Гедиминовичей, Романовых, династий византийских императоров, английских, греческих и польских королей.

И когда исследователь завершил задуманное, оказалось, что составленная схема вобрала в себя более трех тысяч исторических имен; в их числе прославленные государственные деятели, полководцы и воеводы, святые Православной церкви. В этом густом генеалогическом лесу предстояло проложить тропинки, ведущие к пушкинскому роду.

Одно необычное обстоятельство открылось ему тогда: в сущности, невозможно восстановить в полном объеме родственные связи ни одного из ныне живущих. Но история будто сама позаботилась сохранить для будущих поколений имена предков Александра Сергеевича Пушкина.

Действительно, история его рода неотделима от судеб Отечества — без Пушкиных, Ганнибалов, Головиных, Чичериных, Ржевских, Беклемишевых и множества других славных русских фамилий не было бы полной истории России.

Род Ржевских стал связующим звеном между новгородским князем Рюриком и его далеким потомком Александром Сергеевичем Пушкиным. Цепочка родословной соединила славные имена великих предков поэта, первых русских князей: Игоря, Святослава, Владимира Красное Солнышко, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Мстислава Великого. Нити родословной, переплетаясь в веках, порой теряясь на крутых поворотах истории и вновь возрождаясь по непреложным законам бытия, вели к 1799 году — году рождения А.С. Пушкина.

В прямом родстве с поэтом и великий князь Александр Невский, осененный при жизни за свои ратные подвиги ореолом святости.

Александр Невский — правнук основателя Москвы князя Юрия Долгорукого, седьмого сына Владимира Мономаха. А сам Владимир Мономах — правнук великого киевского князя Владимира Красное Солнышко, тысячелетие назад крестившего Русь. От Александра Невского родственная ветвь протянулась к поэту через князей суздальских и московских.

К Пушкину – через войну и предка его Невского

Никогда не думал Черкашин, что станет историком. Историю России он постигал не на школьной скамье — на полях боев под Москвой, в «Наполеоновых воротах» под Смоленском, в лесах и болотах Белоруссии.

В 1943-м на краткосрочных офицерских пехотных курсах в Тушине (тоже историческое место!) он впервые увидел замечательный фильм — «Александр Невский». Двадцатитрехлетнего лейтенанта потрясло, что легендарный князь, громивший во главе русских полков псов-рыцарей, был даже чуть младше его!

По прихоти судьбы, через несколько недель он надел на себя латы, почти такие же, в каких ходили на врага воины Невского, и повел свою штурмовую роту в прорыв немецкой обороны. Вот как сам он об этом рассказывал:

«Однажды перед штурмом так называемых «Наполеоновых ворот», дефиле, по которому рвались на Москву еще полчища Бонапарта, нас, командиров рот и батальонов 133-й стрелковой дивизии, собрал подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента. «Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, — сказал он, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. — Ну, кто хочет примерить?»

Почему-то охотников не нашлось. Не знаю отчего, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак «Гвардия», а может, потому что я не утратил еще спортивную форму — до войны занимался вольной борьбой.

— Ну-ка, гвардеец, попробуй...

Я взвалил панцирь на грудь. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат... Но ведь дрались же русские воины в панцирях и кольчугах. Неужели мы, их далекие потомки, слабее?

— Так тому и быть, — улыбнулся подполковник. — Войдешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты».

И вот, в один из жарких августовских дней 1943-го рота, облачившись в стальные доспехи, изготовилась в траншее к броску. Накануне Черкашин рассказал бойцам, что идут они штурмовать те самые «Наполеоновы ворота», возле которых в 1812 году разгорелась жаркая битва за Смоленск, и что в ней участвовали и кутузовские кирасиры — тяжелая кавалерия, — закованные в латы наподобие тех, что надели они на себя. Все-таки история повторяется. И повторяется не только в географии, но и порой в незначительных деталях.

«Рота поднялась хорошо — встали все, развернулись в цепь, — вспоминал Андрей Андреевич. — Тяжести панциря я почти не ощущал, ноги в пылу атаки несли сами. Не помню, как ворвались в немецкую траншею. Рукопашная началась, выстрелы в упор... Никогда не забуду лицо фашистского автоматчика. Я наскочил на него в одном из поворотов траншеи. Вжавшись спиной в земляной траверс, палит в меня с дуэльной дистанции... Три сильных толчка в грудь — три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах, но устоял... Автоматчик видит, что его пули отскакивают от меня, как горох. За стеклами очков — обезумевшие от ужаса глаза... Я не стал в него стрелять, перепрыгнул, и — вперед!»

За тот бой по прорыву «Наполеоновых ворот» лейтенант Черкашин был представлен к ордену Александра Невского.

Именно война привела его к Пушкину — к главному делу жизни.

Еще в декабре 1941-го боец одного из сибирских полков, переброшенных для обороны Москвы, Андрей Черкашин оказался на Калужской земле. Полк получил боевую задачу — выбить немцев из небольшого поселка со странным названием Полотняный Завод. Уже после боя, бродя по заброшенному, искалеченному войной парку, наткнулся он на старинное полуразрушенное здание.

Там же повстречался ему и словоохотливый старичок из местных жителей. Он-то и поведал своему единственному и благодарному слушателю историю старой усадьбы: здесь, поблизости, еще в Отечественную войну 1812 года шли жаркие схватки с французами, а в доме останавливался сам Кутузов. Узнал тогда Андрей, что в этой усадьбе подрастала красавица Наташа Гончарова, ставшая женой Пушкина, матерью его детей. И сам поэт дважды бывал в Полотняном, любил эти края, купался в здешней речке с необычным названием Суходрев и даже будто бы хотел поселиться тут вместе со своим семейством...

И впервые подумалось солдату, что знает он о Пушкине непростительно мало — куда меньше, чем тот разговорчивый старик в заснеженном парке...

Именно Андрею Черкашину, фронтовику, самому познавшему, сколь неисчислимое множество чьих-то родословий безжалостно оборвала война, суждено было решить задачу неимоверной сложности — соединить в веках всех предков и потомков поэта.

«Генеалогия — наука опасная, как и взрывчатые вещества, потому общение с нею рискованное...» — утверждал Валентин Пикуль. Правоту этих слов Черкашин выверил собственной судьбой. Что ж, для гвардии полковника, отшагавшего дорогами войны, риск — удел профессионала. Да и без риска открытия не свершаются…

http://www.gazetanv.ru/archive/article/?id=5565

Картина дня

наверх