История пьянства в России
«Руси есть веселие пити, не можем без того быти». Согласно «Повести временных лет» великий князь Владимир Красное Солнышко такими словами отказал мусульманам, когда проводил «смотр» религий. Православная церковь употребление вина не запрещает. И мы выбрали православие… Конечно, про причину выбора — это шутка. Но если верить древней хронике, то истории нашего пьянства больше 1000 лет.
Правда, Вильям Похлебкин в известной книге «История водки» (1991) отмечает, что «в период между IX и XIV веками в Древней Руси существовали следующие термины для обозначения напитков: вода, сыта, березовица, вино, мёд, квас, сикера, ол. Большая часть этих напитков были алкогольными, охмеляющими». Причем речь идет о вине исключительно виноградном.
Но уже в XV веке в обиход входят такие понятия, как «хлебное вино», «горячее вино», «вареное вино (перевар)», под которыми многие исследователи — в том числе и Похлебкин — подразумевают водку. Нет, не нашу классическую 40-градусную, но напиток, полученный путем дистилляции. То есть самогон.
Путь водки
Согласно летописям впервые водку (спиртовой напиток) показали в Москве генуэзские купцы в 1424 году. Они везли ее в Литву на продажу, да устроили своего рода презентацию. Русские правители восприняли новинку неприязненно. Скорее всего, потому что поняли, какие беды может принести хлебное вино, заместив на трапезах традиционные мед и квас. Последний, к слову, тоже был алкогольным напитком, близким по свойствам к пиву.
В том же 1424 году митрополит Фотий инициировал начало кампании по уничтожению домашнего пивоварения. Причем это была не первая антиалкогольная акция. Еще в 1380-х годах князь Дмитрий Донской издавал указ о запрете торговать «корчмой» (самогоном, пивом), которую производили, смешивая при варке мед с квасом.
Собственно термин «водка» впервые появляется в 1533 году. Постниковский летописец рассказывает, как умирал великий князь Василий III, отец Ивана Грозного: И призвал он тогда князя Михаила Глинского да Михаила Юрьевича, и докторов своих Николая Булева да Феофила, чтоб прикладывали к болячке мазь или бы нечто пустили в рану, чтоб от нее духу не было. И начал ему говорить боярин его Михайло Юрьевич, утешая государя: «Государь князь великий, нужно водки нарядить, в рану пущать и выжимать, чтоб было, государь, хотя бы мало болезни твоей облегчение, то бы того да водки пустить». Понятно, что речь идет не о вине или воде («водка» в переводе с польского означает примерно «водичка, водица»), которые в гнойные раны великого князя, умиравшего от заражения крови, конечно, не стали бы пускать. Добавлю, что авторитетный исследователь истории появления водки в России Похлебкин путем логических построений приходит к выводу, что широкое распространение она получила в период 1448–1478 годов.
Причем началось все в Москве (предположительно в Чудовом монастыре), где в 1441 году находился под арестом митрополит Киевский и Всея Руси Исидор, болгарин по происхождению и ставленник Ватикана. В монастыре он, многие годы живший в Европе, построил винокурню, приобщив обитателей к выпивке. Потом бежал в Рим. Как предполагают, с ведома великого князя Василия Темного.
Кстати, хотелось бы еще раз сказать про миф, согласно которому Россию начал спаивать Иван Грозный, по приказу которого в 1565 году был открыт в Москве первый «царев кабак». При этом царе для пития простолюдинам были жестко определены Рождество, Дмитриевская суббота и Святая неделя. За пьянство в иное время били плетьми и батогами, даже в тюрьму сажали.
Преданы пьянству
Новгородская алкогольная традиция складывалась с давних времен. Народная былина прославляла удальца Василия Буслаева как забубенного пьяницу:
Повелся ведь Васька Буслаевич
Со пьяницами, со безумниками,
С весёлыми удалыми добрыми молодцами.
Допьяна уж стал напиватися…
В 1611 году новгородский воевода Иван Бутурлин из-за беспробудного пьянства фактически не оказал сопротивления корпусу Якоба Делагарди. Он бежал из города в Бронницы без боя.
Впрочем, нас интересует сейчас вообще ситуация в первой половине XVII века. И здесь снова обратимся к Адаму Олеарию, оставившему самое подробное «Описание путешествия в Московию» нравов русского (и новгородского в том числе) общества той эпохи. К слову, автор был очень образованным человеком. Он изучал в Лейпцигском университете литературу, философию, математику, астрономию и географию, по окончании курса получив степень магистра философии. Олеарий мог бы сделать карьеру ученого, но из нужды вскоре стал советником герцога Фридриха Шлезвиг-Голштинского, а потом его послом в Москве. В Новгороде он был пять раз в 1634–1636, 1639 и 1643 годах, проведя в городе в общей сложности около четырех месяцев.
Увы, касательно нашей темы — отношение новгородцев к алкоголю — впечатления у автора сложились самые негативные: Пьянству они преданы более чем какой-либо народ в мире… Я припоминаю по этому поводу, что рассказывал мне великокняжеский переводчик в Великом Новгороде: «Ежегодно в Новгороде устраивается паломничество. В это время кабатчик, основываясь на полученном за деньги разрешении митрополита, устраивает перед кабаком несколько палаток, к которым немедленно же, с самого рассвета, собираются чужие паломники и паломницы, а также и местные жители, чтобы до богослужения перехватить несколько чарок водки. Многие из них остаются и в течение всего дня и топят в вине свое паломническое благочестивое настроение».
При этом Олеарий отмечает, что в Новгороде находились всего три кабака, из которых каждый доставлял в год две тысячи рублей, что дает в общем итоге 12 000 рейхсталеров; при новых порядках сумма получается еще большая. Речь идет о казенных кабаках, которые платили налоги в казну. Но мы помним, что царь Михаил Федорович, составивший специальное уложение о порядке управления Новгородом после ухода оттуда гарнизона Делагарди, строго-настрого запретил торговать в городе корчмой, то есть домашним алкоголем. Олеарий называет причину: Трактиры и шинки, кабаки, или «кружечные дворы», как их теперь называют, доставляют великому князю, который один ими владеет во всей стране, чрезвычайное количество денег… В настоящее время издан приказ, чтобы ни один боярин или вельможа не содержал кабаков, но все они взяты на великого князя, и в каждом городе учрежден особый дом, откуда получают водку, мед и пиво, с передачею денег лишь в его царского величества казну. Значит, проблема торговли суррогатами уже тогда была по-настоящему остра: три питейных заведения не могли обеспечить запросы населения. К тому же корчма стоила дешевле казенной водки.
Хотя, если мы решим, что корчмой спаивали простолюдинов, это будет лишь частичной правдой. Автор «Описания» утверждает: Порок пьянства так распространен во всех сословиях, как у духовных, так и у светских лиц, у высоких и низких, мужчин и женщин, молодых и старых, что если на улицах видишь валяющихся в грязи пьяных, не обращаешь внимания, до того все это обыденно.
Никто из них никогда не упустит случая, чтобы выпить или хорошенько напиться, когда бы, где бы и при каких обстоятельствах это ни было; пьют при этом чаще всего водку. При приходе в гости и при свиданиях первым знаком почета, который кому-либо оказывается, является то, что ему подносят одну или несколько «чарок вина», то есть водки; при этом простой народ, рабы и крестьяне до того твердо соблюдают обычай, что если такой человек получит из рук знатного чарку и в третий, в четвертый раз, и еще чаще, он продолжает выпивать их в твердой уверенности, что он не смеет отказаться, пока не упадет на землю.
Дополню «обряд» цитатой из сочинения шотландца Николаса Витсена «Путешествие в Московию» (1664): Когда они пьют, то не поднимают стакан, а прежде чем пить, говорят, за кого пьют, и стакан идет по кругу. Впрочем, вполне может быть, что такой порядок вовсе не был обязательным или общепринятым.
Довершает картину еще один яркий эпизод, свидетелем которого был Адам Олеарий: Когда я в 1643 году в Новгороде остановился в Любском дворе, недалеко от кабака, я видел, как спившаяся и голая братия выходила из кабака: иные баз шапок, иные без сапог и чулок, иные в одних сорочках. Между прочим, вышел и мужчина, который раньше пропил кафтан и выходил в сорочке; когда ему повстречался приятель, направлявшийся в тот же кабак, он опять вернулся обратно. Через несколько часов он вышел без сорочки, с одной лишь парою подштанников на теле. Я велел ему крикнуть: «Куда же делась его сорочка? Кто его так обобрал?», на это он с обычным их «… твою мать» отвечал: «Это кабатчик. А где кафтан и сорочка, туда пусть идут и штаны». С этими словами он вернулся в кабак, а вышел потом совершенно голый, взял горсть собачьей ромашки, росшей рядом с кабаком, и, держа ее перед срамными частями, с песнями направился домой.
Может быть, причину повального пьянства разгадал шведский дипломат Питер Петрей? В «Московских хрониках» (1615) он писал: Тому, кто не пьет без остановки, не место среди россиян. Поэтому они и говорят о тех, кто не ест и не пьет на праздновании: «Ты не пьешь, не ешь, значит, ты не хочешь сделать мне честь». И россияне сильно не довольны теми, кто пьет меньше, чем им бы хотелось. Зато если человек пьет столько, сколько ему наливают, они принимают его радушно и относятся как к лучшему другу. К сожалению, это была бы слишком наивная версия.
Вместо эпилога
При столь апокалиптическом пейзаже, по свидетельству Вильяма Похлебкина, «Московское государство в области развития экономики, организации и развития сельского хозяйства и в деле общего развития производительных сил занимало более передовое положение, опережая, например, Швецию, в этом отношении примерно на 80–100 лет». По его данным (которые, однако, даны в «Истории водки» без указания источника), каждый швед в 1638 году съел в среднем 24 кг мяса, 46 кг рыбы, 278 кг хлеба. Это «русская норма» 1533 года.
Олеарий пишет с оттенком иронии: В России вообще народ здоровый и долговечный. Недомогает он редко, и если приходится кому слечь в постель, то среди простого народа лучшими лекарствами, даже в случае лихорадки с жаром, являются водка и чеснок.
Что еще сказать? Да только то, что в Европе дела обстояли не лучше. В XVI веке в Германии водка лилась рекой. Этот век немцы прозвали «пьяным столетием». Мартин Лютер писал в 1541 году: К сожалению, вся Германия зачумлена пьянством; мы проповедуем и кричим, но это не помогает. Другой деятель Реформации Филипп Меланхтон вторил ему: Мы, немцы, пьем до полного обессиливания, до потери памяти и здоровья. Англия. В 1570 году пастор Уильям Кет сетовал: Мои прихожане каждое воскресенье все смертельно напиваются. В Лондоне на каждом углу трактир. Вывески обещают простое опьянение — за пенс, мертвецкое — за два пенса, и солома даром. Если хотите французских подробностей, читайте Франсуа Рабле.
Опубликовано на: http://inoforum.ru/inostrannaya_pressa/pyot_znachit_lyubit/
Свежие комментарии