ОБЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Борис Сайнас
И вовсе нечего ждать, пока все станут
такими же хорошими, как и они или очень многие:
нужно очень и очень немного таких,
чтобы спасти мир, до того они сильны…
Ф.М. Достоевский
Исторические хроники сообщают о том, что в последний путь на немецкое кладбище доктора Газа провожала почти вся Москва: за гробом шли 20 тысяч москвичей. Католика Газа решил отпевать и поминать в православных храмах очень строгий догматик –Митрополит Филарет.
Над его могилой держали речь пастор и еврейский раввин, и оба плакали, а он себе лежал в стареньком истертом вице-мундире.«Кстати, почему я назвал старичка доктора «общечеловеком? – спрашивал Достоевский. –Это был не общечеловек, а общий человек. Этот город М., - этот большой губернский город в западном крае, и в этом городе множество евреев, есть немцы, русские, конечно, поляки, литовцы – и все то, все эти народности признали праведного старичка каждая за своего …»
Никто так толком и не знает, почему широко образованный молодой человек, Фридрих Иосиф Гааз, обучавшейся первоначально математике и философии в Йенском университете, затем основательно изучавший медицину в Вене, сегодня вдруг оказывается на не слишком уютных колдобинах Российской империи, в почтовой карете… Формально поводом для столь крутого поворота в жизни явилось приглашение княгини Репниной стать ее домашним доктором, после того как молодой врач успешно излечил княгиню от глазной болезни.
Хотя ясно, что в Россию влекло нечто совсем иное. А вовсе не обеспеченное существование в княжеском доме. Напоследок Гааз писал дяде: « Если этот шаг покарает меня чем-либо добрым то главное – это то, что он отвечает той вполне неожиданной, неясной возможности, открывшейся как раз в то время, когда совершенно необъяснимое, невыносимое беспокойство гнало меня прочь из Вены».
С 1806 года он уже в Москве, успешно занимается медицинской практикой, известность его растет очень быстро. Видимо, сказывается счастливое сочетание качеств: природный талан врача, сострадательность, широкие общие знания, хорошие манеры. Вскоре он научается русскому языку и как-то незаметно из Фридиха Иосифа превратился в Федора Петровича.
В 1812 году Гааз стал военным врачом, поступив на службу в русскую армию. «Два года, - читаем у Льва Копелева в его книге «Святой доктор Федор Петрович», - шел он с армиями от Москвы до Парижа – перевязывал раны, вырезал пули, застрявшие в мышцах, отпиливал размозженные ноги и руки, лечил горячечных, поносных, контуженных. Он работал в крестьянских избах и походных палатках, в барских хоромах и в сколоченных наспех бараках.. А в свободные часы толковал о божественном промысле и законах медицины».
Вместе с русской армией Гааз дошел до Парижа. А после завершения кампании вышел в отставку. С тех пор Федор Петрович окончательно посвятил себя частной практике, став в Москве одним из известнейших врачей. Московский генерал-губернатор Дмитрий Васильевич Голицын, назначил его главным врачом города или, как раньше называлась эта должность – штадт-физиком. Дело в том, Федор Петрович к тому времени зарекомендовал себя не только как врач, но и как широко мыслящий человек, как ученый, умеющий видеть перспективу для оздоровления сотен тысяч больных в том, на что до него и внимания особого не обращали.
Прослышав о горячих источниках близ горы Гучтау, он несколько раз выезжал на Кавказ. Во второй приезд познакомился с черкесским князем Измаил-Беем, ставшим его проводником. День, когда они обогнули Бештау, подъехали к минеральному источнику, можно считать днем основания Железноводского курорта. С открытий Газа начались и другие курорты - Ессентуки, Кисловодск, Пятигорск. Он досконально исследовал и описал минеральные источники, проверяя их действие на себе. Составил рекомендации для их лечебного использования.
За эту работу Гааз был награжден АлександромI орденом Святого Владимира II степени.
Когда позднее ему было увеличено жалованье за услуги в борьбе с эпидемией холеры, он отказался от прибавки, одобрив повышение работникам московских больниц. Кстати, холера, постигавшая город дважды, оставила в памяти жителей воспоминания о бесстрашии и самоотверженности доктора Федора Петровича. К осени 1830 года люди в панике начали покидать Москву. Зрели бессмысленные бунты, порожденные страхом перед ужасной болезнью. Гааз демонстративно целовал больных холерой горожан, чтобы убедить окружающих, что холера не столь заразна, как о ней говорят. До наших времен дошла и другая история: как доктор Гааз обнимал заживо гниющую от водяного рака девочку, к которой не могла приблизиться даже родная мать. И делал он это ради того, чтобы утешить дитя, пытаясь хоть как-то скрасить её последние дни.
И по кругу знакомств и по положению в обществе, и по личному состоянию Федор Петрович, несомненно, относился к преуспевающей части московского общества. Но в поведении доктора было мало сходства с людьми его круга.
Он никого не боялся. Но в основе бесстрашия этого человека всегда лежало неисбывное стремление облегчить участь других. Вероятно, это стремление привело Федора Петровича в комитет попечительства о тюрьмах, бессменным секретарем которого он служил. Но секретарей всевозможных попечительских советов было пруд пруди. Однако именно о Газе впоследствии напишут и Герцен и Достоевский и Горький и многие другие. В течение многих лет он вел бесконечную работу в тюрьмах и на пересылках. Столкнувшись с этим миром Гааз испытал сильнейшее потрясение и на всегда перестал жить для себя.
О каторге тех времен А.Чехов говорил как о месте, где «сгноили….миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; гоняли людей по холоду. В кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников….».
В дневниках о Федоре Петровиче московский почт-директор А. Булгаков писал, что самыми счастливыми днями своей жизни доктор Гааз считал замену прута (железный стержень около метра длиной, к которому прикреплялись наручниками 8-10 арестантов; на многие месяцы следования ссыльных по этапу прут соединял совершенно различных по возрасту, росту, здоровью и силам людей) «индивидуальными кандалами и день открытия Полицейской больницы для бродяг и нищих».
Булат Окуджава в очерке о Федоре Петровиче приводил следующие сведения: «Гааз почти пять лет воевал против этого прута. Который отстаивали министр иностранных дел и начальство конвойных войск как «как лучшее средство предотвращения побегов». Но он добился отмены. И тогда же добился замены коротких и тяжелых кандалов более легкими и длинными, не так стесняющими движения кандальников. По его настоянию ручные и ножные кольца кандалов, которые в мороз и в жару причиняли дополнительные муки, стали обшивать кожей и сукном.
Не ожидая, пока все эти усовершенствования начнут осуществлять власти, он за свой счет заказывал целые партии облегченных и обшитых кандалов. И в начале двадцатого века такие кандалы уже называли «гаазовскими».
Постепенно он расстается с домом в деревне и со всем прочим хозяйством. Деньги ему нужны на оборудование новых лечебных заведений, на изготовление тех самых облегченных кандалов на пособия арестантов….
Ему помогали бескорыстные помощники из различных сословий. У Газа можно прочесть такие строки: «В российском народе есть перед всеми другими качествами блистательная добродетель милосердия, готовность и привычка с радостью помогать в изобилии ближнему во всем, в чем он нуждается».
У «святого доктора» - так его называли многие москвичи – был свой взгляд на причины преступлений: «Преступления, кои совершаются разными людьми, бывают от разных причин. И вовсе не всегда от врожденного злодейского нрава…. Наибольшая часть преступлений совершается от несчастья – от несчастных случайных обстоятельств, при которых дьявол подавляет совесть и разум человека..».
В 1844 году Д. Голицин, вечный заступник и поддерживатель многих инициатив Газа умирает. В отчаянии, что благие усилия могут пойти прахом, Гааз пишет письмо прусскому королю Фридриху-Вильгедьму IV, в котором просит его сообщить о многих варварствах в отношении заключенных своей сестре – супруге Николая I, с тем, чтобы она рассказала об этом своему царственному супругу. С переменным успехом он ведет борьбу за более гуманное отношение к заключенным. За период с 1829 по 1853 год зарегистрированы 142 прошения Газа о помиловании заключенных или смягчения меры наказания.
Гааз устроил тюремные библиотеки – первые в России и неведомые в других странах – и каждую партию ссыльных снабжал книгами. Он сочинил и издал несколько брошюр с «добрыми наставлениями и советами, которые дарил заключенным и их родственникам. Доктор Гааз организовал две школы для детей заключенных и для безнадзорных подростков, которых обычно полиция просто отправляла в Сибирь…
Он покупал каторжникам лекарства, хлеб, фрукты. Пребывание в тюремной больнице было благом для больных и измученных арестантов, которых Гааз под любым предлогом всегда задерживал в своих больницах….
О Федоре Петровиче можно рассказывать пространно и долго, а можно, как поступил Федор Михайлович Достоевский, в нескольких строках. Вот суть этой жизни, запечатленная во всемирно известном романе «Идиот»: «В Москве жил один старик один «генерал», то есть действительный статский советник с немецким именем, он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал»… Он давал деньги, присылал необходимые вещи… про преступления он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить. …»
Гааз не раз брался за перо, чтобы изложить на бумаге накопившиеся, неотложное. Во фрагменте его работы «Призыв к женщинам» читаем: «На памятнике одного доброго человека значилась следующая надпись:
«Всё потраченное на себя потеряно,
Все накоплено для других
Все розданное осталось с ним».
И всю свою сознательную жизнь девизом самого Газа были три слова – «Спешите делать добро». Он его и творил буднично, сосредоточенно, так же, как выполнял свою работу какой-нибудь московский кучер или сапожник. Только результаты этой работы были куда как значительнее – спасения от бессмысленных мук тысяч людей.
Свежие комментарии