ПЕРВЫЕ ШВЕЙЦАРСКИЕ ПРОТЕСТАНТЫ.ПРОТЕСТАНТИЗМ ЦЮРИХА.

 

Обычно,когда говорят о зарождении протестантизма в Швейцарии,то вспоминают Француза Жана Кальвина и Женеву,ставшую при нем "протестантским Римом". Однако ж в реальности протестантизм зародился в Швейцарии,в ее немецких кантонах и прежде всего в Цюрихе примерно за 10 лет до приезда Кальвина в Женеву

и первоначально имел форму учения,отличающегося как от лютеранство,так и от кальвинизма,которому еще предстояло зародиться в Женеве,в ту пору еще не входившей в состав Швейцарии,но уже начавшей наращивать связи с альпийской республикой. Были до Кальвина проповедники протестантской идеи и во французских кантонах,но ни по энергии своей,ни по масштабу деятельности они юыли несопоставимы ни с бущушим "женевским папой" Кальвином,ни с основателем протестантского движения в Цюрихе Ульрихом Цвингли,который и по возрасту был старше Кальвина,и проповедь свою начал раньше.

 УЛЬРИХ

ЦВИНГЛИ

Ульрих Цвингли

Ульрих Цвингли (Zwingli) (1484-1531), швейцарский реформатор.

Род. 1 января 1484, несколькими неделями позже Лютера, в зажиточной крестьянской семье в Вильдхаузе, в графстве Тоггенбургском (в С.—Галленском кантоне). Первоначальное образование получил в школах Базеля и Берна, высшее — в Венском и Базельском университетах; живо интересовался классической литературой и усердно читал Свящ. Писание, для лучшего уразумения которого изучил и еврейский язык.

Находясь под влиянием базельского богослова Виттенбаха и поддерживая деятельные сношения с гуманистами, в том числе и с Эразмом Роттердамским, Цвингли вступил на путь свободного исследования Св. Писания.

Получив в 1504 степень бакалавра, в 1506 — магистра философии, он сделался приходским священником в Гларусе и в своих проповедях и литературных произведениях («Лабиринт», «Басня о быке и некоторых животных») отзывался на все животрепещущие вопросы действительности, обнаруживая искреннее религиозное чувство и патриотизм.

Одной из язв общественной жизни Швейцарии была в то время поставка кантонами на службу иностранным государствам швейцарских военных отрядов, славившихся своей храбростью. Эта постыдная торговля кровью своих сограждан, служившая средством наживы для отдельных лиц и групп, получавших пенсии от иностранных государей, являлась источником глубокой общественной деморализации и вызвала энергический протест со стороны Цвингли, особенно после того как он ближе познакомился с этим злом, сопровождая в 1512 и 1515 в качестве полкового священника отряд Гларуса в итальянских походах.

В 1516 Цвингли занял место капеллана в Эйнзидельне, продолжая выступать с проповедью против различных суеверий и церковных злоупотреблений.

Цюрихская Реформация и Цвингли

В Эйнзидельнском монастыре Цвингли объявил монахинь свободными от обета безбрачия и прекратил культ святых, надеясь, однако, найти для своих реформ санкцию свыше. Он не доработался еще в то время до одной из самых существенных идей цвинглианства — соединения государства и церкви в одном демократическом учреждении, которое одновременно являлось бы и «общиной верующих», и политическим целым «городской общины».

История швейцарской Реформации начинается, собственно, с переселения Цвингли в Цюрих (1519). Цвингли приносит сюда сознание, что «римский папа должен пасть». Надежды на «реформу сверху» у него более нет; из частичного реформатора он обращается в протестанта.

В новой своей обстановке он находит ту силу, которая может провести реформу «снизу». Ближайшим результатом проповеди Цвингли было усиление в кантоне авторитета Свящ. Писания.

С первых же шагов дело церковной реформы стало объектом специального городского законодательства. В 1520 цюрихский сенат, во исполнение воли совета двухсот, опубликовал декрет, предписывавший всем священникам кантона объяснять народу Новый Завет. Непременным условием ставилось при этом строгое соответствие объяснения с текстом. Священникам запрещалось проповедовать учения, которые не могли быть оправданы Свящ. Писанием. Приблизительно к этому же времени относятся протесты Цвингли против торговли индульгенциями — повод к этому дало появление торговца ими Самсона (в 1519) — и непрестанная борьба с наемничеством. В 1521 городской совет окончательно запретил наемничество.

В 1522 Цвингли выступил с проповедью против постов («О свободе выбора пищи»), за которой последовал памфлет на ту же тему. Нововведения вызвали горячую полемику и дали тему для доноса, который был сделан клиром констанцскому архиепископу.

Для выяснения всех накопившихся вопросов цюрихский магистрат решил устроить диспут, на который пригласил представителей различных городов и констанцского архиепископа. Последний не решился официально принять участие в диспуте, но послал четырех депутатов, которые должны были явиться в роли судей, посредников, а отнюдь не стороной. Один из депутатов, Иоганн Фабер, не выдержал роли посредника и выступил обличителем цвинглианской ереси. Учение о спасении верой, о ненужности посредников между Богом и человеком, о служебной, второстепенной роли клира, признание мессы лишь символом, напоминанием об искупительной жертве Христа, протест против постов, целибата, монашества, отрицание чистилища и связанных с последним индульгенций — все эти пункты реформационной программы содержатся в тезисах, выставленных Цвингли для диспута, происходившего в начале 1523.

Выступление впервые на арену открытой борьбы заставило Цвингли придать своим тезисам более нетерпимый характер, чем это соответствовало его воззрениям. Христианство было в его глазах прежде всего нравственным учением, а не культом. В тезисах он проявляет меньше терпимости (тезис 3: Христос — единственный путь к блаженству для всех людей и ныне, и присно, и во веки веков; тезис 4: кто ищет или указывает другие врата, тот — тать и душегуб).

Фабер сам не был ревностным папистом (архиепископы констанцские не были чужды оппозиции против Рима); он утверждал, что только собор — излюбленная высшим клиром форма борьбы с самодержавными стремлениями папы — компетентен разрешить все выдвинутые вопросы, и защищал церковную практику ссылкой на традицию.

Отповедь Цвингли в высшей степени характерна: в ней ярко отразились два новых принципа — компетентность в религиозных вопросах каждой общины верующих (но не индивидуума) и критическое отношение к традиции. «Мы спрашиваем не о том, сколько времени продолжалось что-нибудь, а есть ли оно истина. Что касается ссылки на собор, то я спрашиваю: разве настоящее собрание — не великое христианское собрание? Ведь в прежние времена епископы были ничем иным, как простыми священниками, а не могущественными государями-прелатами».

Результат диспута, согласно установившемуся обыкновению, был фиксирован резолюцией городских властей: «Цвингли должен по-прежнему проповедовать святое Евангелие и истинное божественное писание по Божьему вдохновению и по лучшей возможности, пока не найдет лучшего учения. Все другие священники, духовники и проповедники не должны ни в городе, ни в сельских местностях ни учить, ни проповедовать ничего такого, чего они не могут оправдать Писанием и Евангелием. Ввиду этого они никоим образом не должны обвинять друг друга в ереси и т.п. С ослушниками будет поступлено так, что они почувствую свою неправоту».

Резолюция означала окончательный разрыв с католической церковью: как раз перед диспутом констанцский архиепископ ответил отказом на петицию, подписанную Цвингли, и десятью другими священниками и содержавшую в себе просьбу о свободе проповеди Евангелия и об уничтожении целибата.

Папа еще раз попытался секретными переговорами и взятками вернуть непокорных в лоно католицизма и хоть на будущее время обеспечить себе поддержку швейцарских полков.

В октябре 1523 состоялся второй диспут, на котором обсуждались вопросы о церковных авторитетах, образах, святых, чистилище и мессе, а в январе 1524 — третий, где речь шла о судьбе монастырей (этот диспут привел к закрытию монастырей, к секуляризации их имущества, к формальному уничтожению целибата).

Обнаружившееся на втором диспуте иконоборческое направление цвинглианства послужило основанием для целого ряда декретов городского совета. В начале 1524 совет постановил вынести из церквей иконы, а драгоценности, принадлежавшие иконам, употребить на бедных, которые «представляют истинный образ Божий».

Еще в первых своих тезисах Цвингли установил следующий принцип: «все законы должны быть согласны с волей Божьей; следовательно, они должны охранять притесняемых даже в том случае, если они не жалуются». Ответом на этот тезис явила особый устав о милостыни («Ordnung und Artikel antreffend das Almosen»), изданный в январе 1525. Затем была основана смешанная комиссия из духовных и светских лиц, в которой обсуждались все дальнейшие церковные мероприятия. В лице этой комиссии был создан первый орган новой церкви, зародыш будущего церковного совета или синода.

Разрывая с католической церковью, Цюрих должен был отказаться и от обрядовой стороны католичества. Сначала была уничтожена обязательная месса (окончательно — в 1525), а затем было положено начало особой цвинглианской литургии, первым шагом к созданию которой послужил введенный в 1523 чин обряда крещения.

Комиссией было издано составленное Цвингли руководство для священников: «Christliche Inleitung». Богослужение было упрощено; латинский язык заменен немецким; причастие давалось под обоими видами; монастыри обращены были в школы, приюты и госпитали, монастырское имущество секуляризовано; безбрачие духовенства упразднено, и в 1524 сам Цвингли женился на вдове Анне Мейер.

В 1525 он издал свое исповедание веры под названием «De vera et falsa religioae» [«Об истинной и ложной религии»], в большей части пунктов сходное с учением Лютера за исключением вопроса о причащении.

Цвингли в отличие от Лютера смотрел на евхаристию не как на таинство, а как на воспоминание об искупительной жертве Христа. Кроме того, Лютер сохранял те догматы и обряды, которые не стояли в противоречии со Св. Писанием, тогда как Цвингли устранял все то, что не находило в нем прямого подтверждения. Наконец, по вопросу о церковной организации Цвингли, будучи в качестве швейцарца носителем республиканского начала, проводил начала пресвитерианского управления, а Лютер как поборник княжеской власти установил консисториальную систему управления церковью.

Учение Цвингли и Реформация в Швейцарии развивались одновременно с учением Лютера, но совершенно независимо от него. В 1528 Цвингли писал: «я узнал слово Божие не от Лютера, а из учения Христа».

По вопросу о причащении между Цвингли и Лютером происходила полемика, в которой первый обнаружил больше сдержанности и умеренности, чем последний. Желая примирить оба евангелических учения, ландграф гессенский Филипп устроил в 1529 в Марбурге свидание Лютера и Цвингли. Первый явился туда в сопровождении Меланхтона, Цвингли — со своим другом и последователем Эколампадием; происшедший между ними диспут не привел к соглашению о причащении вследствие упорства Лютера.

Распространение Реформации за пределы Цюриха в первую половину 1520-х годов выражалось в том, что отдельные единомышленники и друзья Цвингли начинали проповедовать по его примеру евангелизм. Таковы были Капитан, Гедион и Эколампадий в Базеле, Вадиан в С.—Галлене, Альберт Авиньонский в Гессене, Себастьян Гофмейстер и Эразм Риттер в Шафхаузене, Амвросий Блаурер в Констанце, Мартин Буцер в Страсбурге.

В редких случаях проповедникам удавалось добиться частичных реформ и закрепления их городскими декретами. Цвинглианство имело своих мучеников; таковы, напр., изгнанный из Люцерна Освальд Микониус, подвергшийся преследованию со стороны эльзасских монахов Леон Юд, убитый в Швице Якоб Кайзер, посаженный в тюрьму Урбан Висе.

В 1526 на баденском диспуте Галлер и Эколампадий выступили против старых защитников католицизма Экка и Фабера; в 1528 в Берне происходило совещание под председательством самого Цвингли, после чего вся округа приняла новое учение.

Целям пропаганды служили и различные сочинения Цвингли. В 1530 он посылает императору Карлу V свое «Ratio fidei» [«Смысл веры»], а затем составляет изданное после его смерти «Christianae fidei expositio» [«Изложение веры христианской»], адресованное французскому королю.

Лесные кантоны — Швиц, Ури, Унтервальден, Люцерн — остались верны католицизму. Враждебные отношения между католиками и последователями Цвингли все более обострялись. Обе стороны готовились к борьбе, заключая внешние союзы. В 1529 борьба была отсрочена заключением в Каппеле договора, по которому каждому кантону предоставлялось право устраивать церковные дела по своему усмотрению. Однако вскоре вспыхнула междоусобная война.

11 октября 1531 между цюрихцами и отрядами католических кантонов произошло сражение на Каппельской равнине: цюрихцы были разбиты наголову, сам Цвингли убит. Дело его продолжил и упрочил его друг Буллингер, редактировавший в 1536 первое Гельветическое исповедание.

 

 ПРОТЕСТАНТИЗМ ФРАНЦУЗСКИХ КАНТОНОВ

 

Исторический момент возникновения кальвинизма и общее значение последнего в религиозной и политической истории Запада. – Романское происхождение кальвинизма. – Женевская история. – Превращение Женевы при Кальвине. – Биографии Кальвина до 1536 года. – Его участие во французском реформационном движении. – Institutio religionis christianae. – Религиозное учение Кальвина. – Женевская реформация. – Изгнание Кальвина. – Его господствующее положение в Женеве с 1541 г. по 1564 г.

 

 

 

Портрет Жана Кальвина

 

Объясняя различия, установившиеся между отдельными формами протестантизма, из культурно-социальных условий возникновения этих форм и из индивидуальных особенностей реформаторов, мы должны применить эту точку зрения и к истории происхождения кальвинизма, в некоторых отношениях продолжавшего собою цвинглианство, но в то же время и отличного от него некоторыми своими сторонами. Возникновение кальвинизма в республиканской Женеве сближало его с цвинглианством, но сам Кальвин был не похож ни на Лютера, ни на Цвингли, что сказалось и на созданном им учении. Наконец, нужно еще принять в расчет одно условие, отличавшее историю кальвинизма от истории лютеранства и цвинглианства, именно, исторический момент появления и развития этой новой формы протестантизма.

 

Кальвин, родившийся в 1509 г., принадлежал совсем к другому поколению, чем Лютер и Цвингли, бывшие старше его на целую четверть века: он был еще мальчиком, когда началась реформация; Цвингли уже не было в живых, когда только что совершилось обращение Кальвина в протестантизм: Лютер уже кончал свою деятельность, когда Кальвин, наоборот, только что ее начинал; лишь десять лет отделяют появление в свет главного сочинения Кальвина, в котором он изложил свою систему (Institutio religionis christianae, 1536 г.), от смерти немецкого реформатора. Новому реформатору приходилось действовать уже при изменившихся обстоятельствах. Реформация Лютера и Цвингли заключала в себе элементы национальной оппозиции немецкого народа в Германии и Швейцарии против Рима, но ко времени появления реформы Кальвина протестантизм уже не был исключительно национально‑немецким явлением, так как в конце двадцатых и начале тридцатых годов XVI века реформация произошла в Швеции, Дании и Англии, и начались уже индивидуальные отпадения от старой церкви и в других странах. Таким образом протестантизм делался уже явлением общеевропейским, и требовалось создание для него более универсальной формы, отрешение его от той национальной окраски, какую он имел в лютеранстве и цвинглианстве, мало распространявшихся за пределами Германии и Швейцарии: кальвинизм и явился в качестве такой универсальной формы. С другой стороны, и в Германии, и в Швейцарии реформационное движение потерпело во многих отношениях неудачу, далеко не оправдав тех надежд, какие на него возлагались. Это ослабляло реформационное движение, и оно поэтому теряло свою прежнюю энергию особенно после того, как в Германии лютеранство связало свое дело с интересами одних князей. В то время, как реформационный пыл начинал ослабевать, начинало развиваться движение противоположное: возникала и усиливалась католическая реакция, особенно в сороковых годах, когда был основан орден иезуитов (1540 г.), реорганизованы были цензура и инквизиция, и созван Тридентский собор (1545 г.), произведший впоследствии реформу католической церкви в антипротестантском духе. Для борьбы с католической реакцией протестантизму нужно было, так сказать, обновиться, противопоставить законченной системе и организации католицизма такую же законченную систему и организацию с своей стороны. Кальвин со своей сильной логикой, со своим твердым характером и организаторским талантом был как бы нарочно создан для деятельности, требовавшейся тогдашними обстоятельствами. Но ему и легче было выполнить выпавшую на его долю задачу. Лютер и Цвингли только что пробивали брешь в твердыне католицизма, действовали во многих отношениях ощупью, в пылу спора заходили дальше, чем позволяли им (особенно Лютеру) их собственные принципы; им приходилось решать многие вопросы с постоянными колебаниями и противоречиями. Иное было положение Кальвина: ему пришлось действовать уже на почве, расчищенной его предшественниками: уже были готовые решения многих вопросов в духе нового учения, ему не было надобности действовать наспех, под влиянием нетерпящих отлагательства обстоятельств. Поэтому он мог с большим успехом систематизировать новое учение. Старшие реформаторы занялись этою работою только позднее, тогда как Кальвин с неё‑то и начинает: и, например, между аугсбургским исповеданием (1530 г.) и «Изложением христианской веры» (1531) Цвингли, с одной стороны, и «Наставлением христианской религии» Кальвина (1536 г.), с другой, проходит только пять‑шесть лет. Кальвин был и лично лучше подготовлен к этой работе. Если Лютер был мистик, Цвингли – гуманист, то Кальвин был юрист[2]. Вмолодых годах он прилежно изучал римское право с его ясными определениями, с его логическими умозаключениями, с его стройною системою, на которых и воспитался ум будущего реформатора. С другой стороны, в этом изучении Кальвин приобрел и практические знания, пригодившиеся ему впоследствии, так как ему суждено было, как и Цвингли, стать и политическим организатором. Кальвинизм и был силен логичностью и систематичностью своего вероучения и своею организацией. Это еще не все, что в этой форме протестантизма может быть объяснено историческим моментом. В середине XVI века кальвинизм распространяется во многих странах, правительства которых остаются католическими и начинают сильно преследовать протестантов. Последние выступают на путь оппозиции, защищая свое вероисповедание, но эта оппозиция соединяется с оппозицией чисто политической, и её принципы заимствуются опять‑таки в кальвинизме. Кальвину пришлось действовать в Женеве вскоре после того, как она отстояла свою независимость, и женевская реформация прониклась республиканским духом. Кальвин дал дальнейшее развитие и церковному устройству, и политическим принципам Цвингли, а исторический момент как нельзя более благоприятствовал тому, чтобы эти принципы получили широкое распространение: во Франции, в Шотландии, в Нидерландах происходила борьба протестантских подданных с католическими государями, борьба не только религиозная, но и политическая. Те политические начала, которые при Цвингли не выходили за тесные пределы швейцарской жизни, в эпоху Кальвина играли роль уже в разных странах Запада. Вообще, если оставить в стороне маленькие швейцарские кантоны и немецкие имперские города, принявшие цвинглианство, реформация первой половины XVI века имела характер по преимуществу монархический (немецкие княжества, герцогство прусское, скандинавские королевства, Англия), тогда как кальвинизм соответствует уже той эпохе, когда происходило политическое движение против королевского абсолютизма. Жан Кальвин (собственно Cauvin) был француз, родом из города Нойона в Пикардии. На его реформацию, получившую совершенно универсальный характер, иногда смотрят, как на чисто французскую, но Кальвину суждено было действовать не на родине, а в политически чуждом Франции городе, в государстве с французскою, правда, национальностью, но принадлежавшем первоначально империи и лежавшем на границе разных национальностей. И сам реформатор, попавший на чужбину, и его новое отечество, находившееся на перекрестке дорог трех соседних наций, были, так сказать, предназначены к тому, чтобы созданная в Женеве Кальвином форма протестантизма получила универсальный характер. Если кальвинизм по происхождению своему и был реформацией романского племени, как лютеранство и цвинглианство – реформацией племени германского, а гуситство – славянского, то все‑таки он не только не сделался религией романских наций, но даже не удержался в самой Франции. Между тем последователей он нашел и среди народов германского племени (в Германии, Нидерландах, Англии и Шотландии), и у славян (в Польше), и у венгров.

 

Женева была городом, в котором существовали три власти. Входя в состав Священной Римской империи, Женева находилась в зависимости от герцогов савойских, как императорских наместников, но непосредственным государем был епископ, избиравшийся капитулом и отправлявший свои обязанности совокупно с особым советом, и рядом с этими двумя властями существовало еще общинное самоуправление: общее собрание граждан (conseil géneral) два раза в году, четыре выборных (на год) синдика с широкою судебною властью в делах уголовных, «малый совет», заведовавший городскими делами, и особый совет, контролировавший его действия. Епископ установлял налоги, имел право чеканить монету, заведовал судом в гражданских делах, пользовался правом помилования, а на герцоге савойском лежала обязанность защиты города. Политическое устройство Женевы было, следовательно, сложное, запутанное, а потому оно давало частые поводы к столкновениям между властями и образованию разных партий. Столкновения бывали между герцогом и епископом, и ими пользовалась община для получения новых привилегий, но и герцог ссорил епископа с общиной, чтобы путем посредничества между ними достигнуть господства и над епископом, и над городом. В начале двадцатых годов XVI в. герцог задумал превратить Женеву в свою столицу, но встретил оппозицию со стороны республиканской партии «гугенотов»[3], против которой образовалась другая партия, стоявшая за герцога и епископа. В 1526 г., при помощи Берна и Фрейбурга, одолела республиканская партия, и с обоими этими городами Женева вступила в союз как раз в то время, когда Берн ввел у себя реформацию. Епископ, на этот раз державший сторону герцога, уехал из города, а архиепископ вьеннский, в состав митрополии которого входила женевская епархия, наложил на нее интердикт. Но это только содействовало отторжению города от католицизма, которое и произошло в начале тридцатых годов. Религиозная реформация сопровождалась и в Женеве политической революцией: за освобождением от савойского герцога последовала отмена светской власти епископа, и город сделался независимой республикой. В Женеве явились реформаторы: Фарель, родом из Дофинэ, Фроман, тоже француз по происхождению, Вире и др.; начались религиозные и гражданские смуты; перевес брала то одна партия, то другая; народное движение приняло иконоборческий характер; у не желавших подчиняться церковным переменам отнимались гражданские права (1535 г.). Одновременно с внутренними смутами Женеве приходилось отстаивать свою независимость и извне. Для неё особенно была важна помощь Берна, с которым она заключила «вечный союз» (1537 г.), поставивший ее в тесную связь со Швейцарией. Внутренние смуты долго не могли улечься. Фарель, игравший в религиозном движении главную роль, оказался плохим организатором, а Вире и Фроман удалились из Женевы. Городские власти считали себя преемниками епископа не только в светских, но и в религиозных делах, плохо их сами понимая. В городе и его окрестностях многие жители оставались еще католиками. В это самое время (1536) в Женеву прибыл Кальвин и прожил здесь с небольшим перерывом вплоть до самой смерти своей в 1564 г. При нем Женева сделалась оплотом реформации, «протестантским Римом». Разыграв в городе роль Ликурга и сделавшись в нем своего рода диктатором, Кальвин вполне заслужил название «женевского папы».

 

Когда Кальвин приехал в Женеву, ему было только двадцать семь лет. Лишь не задолго перед тем он порвал с католицизмом, отказавшись от блестящей карьеры, на которую мог надеяться по своим связям. Отец его, по общественному своему положению чиновник, готовил его сначала к духовному сану, но потом задумал сделать из него юриста. У него были аристократические связи, и некоторое время мальчик учился с детьми одного дворянского семейства, откуда он вынес аристократические симпатии. Кроме того, отец Кальвина добыл для него, когда он был еще почти ребенком, доходную пребенду, которую он получал, как будущий священник. Кальвин очень хорошо учился сначала в Бурже, куда его отправил отец в 1523 r., а потом в Париже и Орлеане, где он изучал право. Говорят, что школьные товарищи относились к нему очень неприязненно и прозвали его «винительным падежом» (accusativus) за его неуживчивый нрав и наставительный тон, с каким он порицал их шалости и увлечения. Между прочим, Кальвин предавался и классическим занятиям в духе тогдашнего гуманизма. Было даже время, когда честолюбивого молодого человека, рано получившего вкус к серьезным занятиям, привлекала слава Рейхлина и Эразма. Мало-помалу движение, возбужденное Лютером и Цвингли, интерес, возбужденный им во Франции, первоначальное предназначение самого Кальвина к духовному званию и советы одного из его наставников заставили его обратиться к теологии. Сначала протестантизм казался ему мало симпатичным: хаос мнений и учений, какой он представлял собой, должен был отталкивать ум Кальвина, искавший определенности и порядка. Тем не менее он увлекся этим движением и усвоил основной догмат Лютера об оправдании посредством веры; в нем совершился этот религиозный переворот, когда ему было всего двадцать три года (1532). Около этого времени он издал с посвящением Франциску I ученый комментарий к рассуждению Сенеки о кротости (De clementia). Он убеждал короля быть кротким к последователям нового вероучения и говорил этому монарху, стремившемуся к абсолютизму, что лучшая опора трона – не войско и не деньги, а любовь подданных. Несмотря на свою молодость, Кальвин скоро сделался среди парижских приверженцев нового учения весьма популярен. Он проповедовал им учение об оправдании верою, обличал порчу церкви и ободрял сидевших в тюрьме сторонников реформации своими письмами, доставлявшимися к ним с большим искусством. Неосторожность, с какою он вел эту пропаганду, навлекла на него преследование. Пришлось спастись бегством в южную Францию. Здесь Кальвин жил несколько времени под чужим именем, продолжая проповедь нового учения. В 1534 г. он отказался от своей пребенды, не считая возможным более пользоваться церковным доходом, но уступил ее в другие руки за известное вознаграждение, – обстоятельство, которое особенно ставят ему в вину католические писатели. Покровительство Маргариты Ангулемской, королевы наваррской[4], сестры Франциска I, обнаруживавшей склонность к реформации, доставило Кальвину возможность вернуться в Париж, где уже образовалась небольшая протестантская община. В ней даже начались внутренние распри, благодаря появлению сектантов. В 1534 году парижские последователи нового учения стали даже весьма смело проявлять протестантские свои стремления и начали прибегать к враждебным действиям против старой церкви. Особенно энергично распространяли они свои обличения в прокламациях (откуда выражение: «l`аnnéе des placards»), которые по ночам вывешивали на дверях и воротах церквей, монастырей, Сорбонны и Лувра. В начале следующего года даже была устроена по этому случаю «люстрация» Парижа: король в торжественной процессии отправился к архиепископскому дворцу, затем было богослужение, после которого было объявлено, что король не будет больше дозволять оскорблять Бога и примет самые строгие меры против еретиков. Для острастки тут же произошло сожжение на кострах нескольких нововеров. Кальвин должен был теперь бежать из отечества. Побывав в Страсбурге, где он сблизился с тамошними реформаторами (Буцером и Капитоном), он на более продолжительное время нашел себе приют в Базеле, где и поселился под чужим именем. Тревожная жизнь не мешала ему работать. Еще до своего бегства он написал сочинение («Психопаннихия») против анабаптистов, учивших о посмертном состоянии сна, в каком находятся души до страшного суда, а в Базеле принимал участие в переводе св. писания на французский язык, предпринятом его единоверцами.

 

"Наставление в христианской вере" Кальвина. Женевское издание 1559 г.

 

Весною 1536 г. он напечатал в Базеле же свою «Institutio religionis christianae», впоследствии перерабатывавшуюся для новых изданий и издававшуюся на двух языках – латинском и французском[5]. В первой редакции этого труда было еще мало оригинального. Кальвин хотел только систематизировать уже более или менее определившиеся протестантские идеи. Тем не менее это было важнейшее произведение протестантской богословской литературы в XVI веке, ибо до появления этого труда не существовало такого цельного, стройного, полного, ясного и точного изложения протестантского учения: это были все такие качества, соединения которых не представляли собою ни «Loci communes theologici» Меланхтона, ни «Commentarius de vera et falsa religione» Цвингли, вышедшие в свет пятнадцатью и десятью годами раньше. Первоначальная цель сочинения была апологетическая: Франциск I, желавший союза с протестантскими князьями Германии для борьбы с Карлом V, представлял преследования, которым протестанты подвергались во Франции, как государственную самооборону против политически опасных и преследовавшихся самими немецкими князьями анабаптистов. Кальвин взял на себя задачу опровергнуть такое представление дела, соединив её исполнение с ранее еще задуманным им изложением нового учения. Он поставил своею целью изобразить протестантизм, как чистое христианство первых веков, не искаженное человеческими измышлениями. В учении Кальвина поражаешься строгою определенностью и беспощадною логичностью в развитии основных принципов – без колебаний, непоследовательностей, противоречий, какие встречались в учении его предшественников. Бог раз навсегда открыл свою волю в св. писании. Этим было определено отношение Кальвина ко всем другим возможным источникам религиозного знания, к церковному преданию, к учению отцов церкви (с которыми он иногда полемизирует), к человеческому разуму, объявленному не имеющим цены («лучше невежество верующего, чем дерзость мудрствующего»), к сектантскому внутреннему откровению. Этим протестантизм резко отделял себя и от католицизма, и от сектантства, С волею Божиею, выраженною в св. писании, должна была, далее, сообразоваться вся жизнь, – не только религия и мораль, но и политика. Церковное устройство также основывалось на св. писании. Догматика Кальвина – последовательное проведение одного принципа. Вся она основана на учении о предопределении (praedestinatio), как формулировал блаженный Августин. И другие реформаторы стояли на той же точке зрения, но никто не делал отсюда таких неумолимых выводов. Исходный пункт догматики Кальвина – лютерово учение об оправдании верою в том развитии, какое оно получило у него самого и у Меланхтона: к спасению ведут не внешние дела, но вера в Христово искупление; вера же эта дается человеку Божией благодатью. Кальвин пошел далее в этом направлении: если спасает человека вера, которая дается человеку Божиею благодатью, то человек собственными силами спастись не может, и его спасение или осуждение зависят исключительно от Бога; если бы в этом деле действовала свободная воля человека (отвергавшаяся и Лютером), то решение Божие зависело бы от человеческой воли, но это противоречило бы Божию всемогуществу, так что предопределение не может быть истолковано в смысле простого предвидения Богом поступков человека. Признавая вполне первородный грех, Кальвин учил, что Бог для прославления своего милосердия предопределяет одних к вечному блаженству, а других для прославления своей справедливости – к вечной по гибели: одни люди – избранные (electi), другие – отверженные (damnati). Истинно верующими, по Кальвину, могут быть только «избранные», другие «осуждены» еще ранее того, как они совершили что-либо хорошее или дурное, и Бог сам ожесточает их. Воля Божия непреложна: раз записанный в книгу живота из неё более не вычеркивается; Божия благодать им не утрачивается, даже когда он впадает в заблуждение, но отверженный есть сосуд гнева Божия и не может спастись никакими заслугами. Выполняя своими дурными поступками лишь предначертания Бога, грешники все‑таки должны подлежать вечному мучению за то, что они оскорбляют Бога. Сам Кальвин не раз «содрогался» при мысли о таком Боге. Так как, далее, человек не может знать, к чему он предопределен неисповедимым Промыслом, то он должен отгонять от себя, как греховное искупление, всякие сомнения в своем спасении и должен заботиться о том, чтобы быть достойным избрания, буде оно ему уготовано, следуя пути, указанному законом Божиим. Это был исходный пункт ригористической морали кальвинизма, но здесь же был источник и героического закала кальвинистов. Человек, идущий путями Божиими, должен всегда сознавать свою правоту и носить в себе силу оказывать сопротивление властям, идущим против Божией воли. Учение о церкви у Кальвина стоит в связи с тем же догматом. Истинная церковь есть совокупность избранных, и вне её нет спасения. Так как, однако, никто не знает своей конечной судьбы, то все на земле должны принадлежать к видимой церкви, которая в свою очередь должна заботиться о том, чтобы члены её были достойны спасения, поддерживать среди них нравственную жизнь строгою дисциплиною и карами за отступления от заповедей Божиих. В основу церковного устройства полагались – демократическое равенство всех членов церкви, республиканское самоуправление и полное подчинение отдельного лица церкви. Это было вполне логично: перед Богом все равны, и никто не может решить, кто избран, кто отвергнут. Раз церковь есть община, она должна пользоваться самоуправлением, невозможность же спасения вне церкви дает ей безусловный авторитет над отдельными членами и сообщает право выборным её представителям следить за чистотою жизни общины. Религиозный демократизм Кальвина, требовавшийся теологической логикой, даже противоречил его политическому аристократизму, как противоречила введенная им в Женеве теократия принципу независимости церкви от государства, логически вытекавшему из тех же идей. Не менее замечательно, что Кальвин связал с основным своим принципом и спорные в то время догматы. Напр., в споре об евхаристии, разделявшем лютеран и цвинглиан на две враждебные стороны, он занял самостоятельное положение, среднее между мистицизмом Лютера и рационализмом Цвингли. объявив, что верующие воспринимают духовно, но действительно тело Христово, получают же при этом благодать лишь в случае своего предызбрания к спасению.

 

Послав свою книгу французскому королю с посвящением, в котором делались возражения на обвинения католиков, Кальвин прожил некоторое время при герцогском дворе в Ферраре, где ему оказывала расположение склонная к протестантизму герцогиня Рената, родом французская принцесса (дочь Людовика XII). Между тем в самое короткое время книга успела произвести в протестантском мире очень сильное впечатление. Возвращаясь в том же году в Базель, Кальвин по дороге приехал в Женеву, где в то время Фарель никак не мог создать сколько‑нибудь прочный церковный порядок. Будучи уже знаком с сочинением Кальвина, Фарель стал упрашивать его остаться в Женеве. Сначала Кальвин не соглашался, так как предпочитал кабинетную деятельность ученого и литературную пропаганду протестантизма тревогам, соединенным с ролью общественного деятеля и с борьбою на арене политической жизни. Фарель тогда «именем Бога возвестил» ему, что на него «падет проклятие Божие, если он откажется помочь в деле Господа и возлюбит себя больше, нежели Христа». Кальвин наконец согласился и вместе с Фарелем ввел в Женеве новое церковное устройство (articles de 1537) при содействии городского совета, на который он стал оказывать сильное влияние. Дело не обошлось без оппозиции. Два нидерландских анабаптиста вздумали возбудить народное сопротивление, но были изгнаны под страхом смертной казни. С другой стороны, поднялась оппозиция людей, отторгшихся от католицизма во имя стеснявшейся им личной свободы: они с неудовольствием смотрели на установление еще более сурового режима Фарелем, Кальвином и другими чужеземцами. Правительство требовало от граждан присяги новой формуле веры, но многие отказывались присягать, усматривая в этом требовании новое порабощение; им стали грозить изгнанием, но угрозу трудно было привести в исполнение, так как число сопротивлявшихся было слишком велико. Партия противников новой церкви стала искать помощи у Берна, где были тоже недовольны отступлением женевцев от швейцарских религиозных порядков. В феврале 1538 г. выборы в городской совет дали перевес оппозиции. Новое правительство приказало причащать на Пасху по бернскому обычаю, но Фарель, Кальвин (обозвавший новый совет «чёртовой коллегией») и их приверженцы отказались повиноваться. Тогда им запретили проповедовать, они не послушались. Фарель и Кальвин отказались также дать причастие своей пастве, как недостойным. Результатом этого было то, что синдики созвали народное собрание, и неуступчивые проповедники были изгнаны из Женевы. Кальвин поселился в Страсбурге, где сделался проповедником в общине французских эмигрантов. Благодаря ему, эта община получила такое образцовое устройство, что ей прямо удивлялись местные немецкие проповедники. Кальвин (принявший страсбургское гражданство и женившийся на вдове одного обращенного им анабаптиста) сошелся с немецкими богословами (между прочим, с Меланхтоном), и они втянули его в интересы немецкой реформации. В это время Кальвин сильно хлопотал об устройстве соглашения между всеми протестантами, чтобы иметь перевес над католиками. Он даже готов был на некоторые уступки, лишь бы только усилить свой лагерь. Трехлетнее пребывание в Германии сильно расширило умственный горизонт Кальвина. Его интересует теперь не та или другая местная церковь, а судьба протестантизма во всей Европе. В Женеве между тем продолжалась религиозная и политическая борьба, принявшая характер настоящей анархии и грозившая внешними опасностями. В 1540 г. на выборах одержали победу сторонники изгнанных реформаторов. С Кальвином они вступили в переписку и переговоры об условиях его возвращения. В общих своих основах реформа Кальвина была принята снова. В 1541 г. Кальвин с торжеством, как победитель, возвращается в Женеву и с этого момента до самой смерти (1564) в течение более двадцати лет господствует в Женеве. Незадолго до возвращения он еще раз прославился на весь протестантский мир, и вот по какому случаю. В Лионе с папского одобрения шли совещания прелатов и изгнанных из Женевы католиков о способах возвращения этого города к католицизму. Кардиналу Садолету, когда-то секретарю Льва X, человеку гуманистического образования, благородного характера и большой терпимости, было, между прочим, поручено составить воззвание к женевцам. Садолет с большим мастерством справился со своею задачею: его послание произвело впечатление, и католики подняли голову. Тогда Кальвин в шесть дней написал ответ Садолету, считающийся одним из самых блестящих произведений теологической полемики XVI века: он читался с восторгом не только в Женеве, но и во всей протестантской Европе и даже заслужил похвалу Лютера, относившегося вообще не особенно дружелюбно к Кальвину. После этого его авторитет все более и более возрастает среди протестантов всей Европы. Город, в котором он жил, превратился в убежище протестантов из разных стран и сделался школой, где можно было получить высшее богословское образование в протестантском духе. Наплыв иностранцев, благоговевших пред реформатором, был так велик, что они одни составляли значительную силу, на которую Кальвин мог опираться для борьбы со всякой оппозицией. С усилением религиозных преследований во Франции только увеличивалось число бежавших оттуда эмигрантов: Кальвин сам их звал в Женеву, добивался для них прав гражданства (напр., в 1555 г. в один день было принято триста новых граждан), оказывал им покровительство, и эти люди становились главными агентами его диктатуры.

 

 

 

XVI. Характер и историческое значение кальвинизма

 

 

 

Положение Женевы в протестантском мире. – Международная роль Кальвина. – Противоположность и сходство между кальвинизмом и католицизмом. – Контроль духовенства над обществом. – Моральный ригоризм и оппозиция ему. – Отрицание индивидуальной свободы. – Сервет, его учение и процесс в Женеве. – Беза.

 

 

 

Как ни интересен сам по себе пример, представляемый женевскою диктатурою Кальвина, но его историческое значение было бы не больше значения временной диктатуры Савонаролы во Флоренции в конце XV в., если бы Женева не сделалась «протестантским Римом», а Кальвин не превратился в «женевского папу». Как ни важны в истории возникновения и развития кальвинизма местные женевские отношения и роль самого Кальвина в истории этих отношений, с точки зрения общей истории реформационной эпохи гораздо больший интерес имеют не внутренние дела Женевы, а её положение в протестантском мире, не то, что сделано было Кальвином для этого города, а то, что им было совершено на более широкой арене европейской истории. Превращение Женевы в духовный центр протестантизма, а Кальвина в его духовного вождя, – вот главный факт, заслуживающий нашего внимания.

 

Небольшая городская республика на границе католических стран, в которых происходила сильная католическая реакция, держалась по отношению к ним независимо. Впрочем, соперничество между ними было лучшею гарантией её политической свободы. Религиозные выходцы из разных стран находили в Женеве свой приют; из неё выходили страстные и стойкие проповедники протестантизма; отсюда же посылались поощрения сопротивляться силою католическим государям. Уже в начале сороковых годов Меланхтон думал, что в случае завоевания Германии турками Женева будет главным оплотом реформации. Пока еще жив был Лютер, т. е. до середины сороковых годов, первенство в протестантском мире принадлежало Виттенбергу, но после смерти Лютера самым влиятельным авторитетом для протестантов был Кальвин, а место Виттенберга заступила Женева, хотя только к концу своей жизни (1559) Кальвин добился учреждения здесь академии, в которой могли бы получать богословское образование будущие проповедники. Правда, он прежде этого читал лекции, привлекавшие сотни слушателей, часто из отдаленных стран. Самая жизнь в городе, где царствовала весьма суровая церковная дисциплина, была уже своего рода школой. С другой стороны, женевские типографии работали на все страны, где не было возможности печатать протестантские книги, но было не мало охотников их читать. Наибольшее значение Женева имела, конечно, для соседней Франции: большинство селившихся здесь эмигрантов были французы; во Францию же устремлялось отсюда и больше всего неустрашимых проповедников, вывозилось или выносилось протестантских книг. Самого Кальвина с Францией связывали национальные симпатии: французских единоверцев своих он укреплял в вере во времена гонений своими письмами, к ним посылал он своих учеников. В середине XVI в. реформационное движение в разных странах приняло кальвинистическое направление, и при этом всегда устанавливаются связи с Женевою новых протестантских церквей. На противоположных краях католического мира, и в Польше и в Шотландии, действуют одновременно ученики Кальвина, Ян Лаский и Джон Нокс (Knox). В сношениях с Кальвином находятся влиятельные лица не одного французского протестантизма, и не из одной Франции обращаются к нему за разрешением богословских вопросов. Когда в Англии происходила реформация, Кальвин писал письма и к юному королю Эдуарду VI, и к его воспитателю и правителю государства герцогу Соммерсету, и к архиепископу кентерберийскому Кранмеру. Вообще, думая действовать на государей, Кальвин писал к ним письма, посвящал им свои сочинения (королям датскому, шведскому, польскому и др.); польского короля Сигизмунда II Августа он убеждал произвести реформацию в своем государстве. Если вновь образовавшиеся протестантские церкви обращались к нему за советами и решениями спорных вопросов, за проповедниками и организаторами, то и среди старых протестантов его голос был весьма авторитетен: в 1556 г. он, например, даже ездил во Франкфурт, чтобы положить конец тамошним церковным распрям. Одних писем Кальвина осталось около 4 тысяч.

 

Для папы и императора, для католического духовенства и вообще для католиков Кальвин был самым ненавистным еретиком, Женева – самым ужасным гнездом ереси. Во многих отношениях кальвинизм был настоящею противоположностью католицизму. Можно сказать, что одновременно католицизм на тридентском соборе (1545 – 1563), а кальвинизм в Женеве получают значение двух непримиримых систем: если на соборе спорные религиозные вопросы решались в смысле диаметрально противоположном протестантизму, то и кальвинизм развивал догматические принципы протестантизма в духе, наиболее враждебном католицизму. Кальвинисты относились крайне резко к католическим догматам, к папству, к внешней стороне культа, в которой видели простое идолопоклонство: чувственному, эстетическому характеру католического богослужения Кальвин противопоставлял голые стены храмов, без всяких изображений и украшений, молитвенные собрания с длинными проповедями и без всякой пышности. Им были отменены все праздники, кроме воскресенья, которое должно было почитаться, как иудейская суббота. На богослужебную музыку он смотрел, как на поблажку человеческой слабости. Но была и другая сторона дела: имённо в общекультурном и в социальном отношениях между обеими системами было, наоборот, сходство и столь большое сходство, что в некоторых из этих отношений кальвинизм может рассматриваться, как своего рода сколок с средневекового католицизма, как усугубление его принципов. Стоит припомнить, каковы были тенденции средневекового католицизма по отношению к государству и светскому обществу, по отношению к отдельной личности, к её внутренней и внешней свободе, для того, чтобы признать в кальвинизме как бы новое издание тех же принципов. Своим более универсальным характером сравнительно с чисто национальным духом лютеранства и цвинглианства кальвинизм напоминает католический космополитизм: насмешливое сравнение Женевы с Римом и Кальвина с папой имело серьезное основание. Если Лютер (да и Цвингли фактически) подчинял церковь государству, то в Женеве установлялось, наоборот, такое тесное между ними единение, что церковь грозила поглотить государство: теократический принцип католицизма возрождался здесь с новою силою. Протестантское духовенство в Женеве получило право руководить всею жизнью светских людей, что было восстановлением старых отношений между клиром и мирянами. Отдельный человек должен был подчиняться самой строгой дисциплине: нравственный ригоризм женевской жизни был недалек от средневекового аскетизма, хотя исходные пункты обоих были разные. Дело дошло до того, что Женева при Кальвине сделалась как бы одним большим монастырем: известно остроумное замечание Вольтера, что Кальвин открыл двери монастырей не для того, чтобы выпустить оттуда монахов, а чтобы, напротив, загнать туда людей. Наконец, совершенно же в духе средневекового католицизма Кальвин отрицал свободу человеческого разума, утверждая, что невежество верующего выше дерзости мудрствующего. Таким образом, основные черты католицизма с его теократическими и клерикальными тенденциями в области социально‑политической и с отрицанием индивидуальных потребностей и стремлений в сфере моральной и интеллектуальной возрождались в новых формах, и благодаря этому в середине XVI в. в Западной Европе произошло столкновение между двумя религиозными системами, одинаково стремившимися к господству над личностью и обществом.

 

«Единоспасающая» церковь, по учению Кальвина, должна была иметь устройство, предписанное апостолами и существовавшее в первые века христианства. Высшую власть в церкви он отдавал собранию верующих. Оно в принципе имело право назначать особых людей для совершения богослужения и охраны чистоты веры и нравов, т. е. община вручила эту свою власть магистрату. Право быть избранным в служители слова Божия ограничивалось требованием известного испытания в способности занимать эту должность. Таким образом у Кальвина, как у Цвингли, церковь получала республиканское устройство. Церковные власти, установленные в Женеве, были следующие: во‑первых, проповедники (или пасторы), которым, как служителям (министрам) слова Божия, принадлежали первенство в церковном управлении и действительное право избрания в этот сан (так как общине в данном отношении принадлежало только принципиальное и формальное право); за ними шли учители (доктора), бывшие, так сказать, экспертами по богословским вопросам; третье место занимали старейшины (сеньоры) из мирян, избиравшиеся из членов одного из правительственных советов по соглашению с проповедниками для административной деятельности; наконец, были еще диаконы, заведовавшие делами благотворения. Из пасторов и старейшин составлялся пресвитерий, или консистория, которая надзирала за правоверием членов общины, за исполнением ими религиозных обязанностей, т. е. за посещением богослужения и проповеди, причащением и т. д., за домашнею жизнью, за всем поведением граждан. Этой коллегии принадлежало право провинившихся отлучать от церкви. Проповедник, доказавший чистоту своей веры и своей жизни и способность поучать народ, через рукоположение (без значения таинства) становился избранным, хотя и совету, и народу давалось право его отвергнуть, если на то были основания. Чтобы такие проповедники могли быть независимы. Кальвин настаивал на необходимости хорошего их обеспечения, высказываясь даже в смысле возвращения духовным пастырям секуляризованной церковной собственности. Везде, где утверждался кальвинизм, его последователи стремились организоваться в самостоятельные общины, которые руководились всемогущими пасторами, хотя и при контроле со стороны народа. Кальвин реорганизовал и государственное устройство Женевы в аристократическом духе, отодвинув на задний план общее собрание граждан и сосредоточив всю власть в малом совете из 25 членов. Церковь и государство Кальвин представлял себе, как две стороны одной и той же вещи, одинаково необходимые для блага людей; но в практической жизни это было слияние церкви и государства, дававшее перевес церкви, так что в его политике был весьма сильным теократический элемент. Отводя светской власти принадлежащую ей сферу, Кальвин отрицал за нею всякое право над совестью и делами религии (в противность Лютеру), но в то же время он обязывал государство всеми способами, какие только находятся в его распоряжении, содействовать церкви, подчиняясь её руководительству и наказывая идолопоклонство и богохульство. Церковная организация Кальвина допускала к управлению светский элемент в лице старейшин, и это даже было приманкою для мирян, желавших играть роль в церковной жизни (напр., в Польше, где кальвинизм принимали паны и богатая шляхта). В сущности, однако, старейшины были только орудиями духовной власти, сосредоточенной в руках пасторов. Последние притом имели право кооптации, а, принося присягу в соблюдении своих обязанностей, обещали подчиняться и законам государства лишь с оговоркою относительно обязанностей к Богу. Пасторам вменялось в обязанность не только отправлять богослужение и поучать народ, но и блюсти за религиозною и моральною жизнью всего народа: они составляли особую коллегию (venerable compagnie), которая каждую неделю собиралась на заседания, имея во главе своей самого Кальвина, и здесь нередко намечались, обсуждались и вырабатывались для внесения в городской совет проекты мер чисто гражданского характера; по соглашению с пасторами избирались старейшины, судившие вместе с особой от них делегацией религиозные и нравственные проступки; в качестве членов консистории они имели право домашнего обыска, и в их распоряжении был тайный надзор за гражданами. Одним словом, все, что только мог бы придумать клерикализм, было дано кальвинистическому духовенству.

 

Мы уже видели, с какой точки зрения Кальвин требовал от членов церкви соблюдения правил строжайшей нравственности. Его церковное устройство заимствовало из католицизма все, что только способно было поддерживать церковную дисциплину – конфирмации, епитимии, отлучения и т. п. В суровом реформаторе была даже аскетическая черта, так как он смотрел на землю, как на юдоль печали и плача. Исходя из тех же начал, что и Цвингли, но усугубив их действие, Кальвин ввел в Женеве крайне строгую цензуру нравов и целую систему контроля над исполнением предписаний властей относительно религиозного и морального поведения. Индивидуальная свобода приносилась в жертву чисто монастырскому порядку жизни. Человек, по Кальвину, есть существо, от природы имеющее наклонность ко злу и неповиновению, а потому, учил он, человека нужно держать в строгости: задача светской власти, по его мнению, состоит в том, чтобы наказывать без послабления и жалости не за одни преступления уголовного характера, но и за оскорбления, наносимые Богу, за все разные виды безнравственности. Наказаниями, налагавшимися на виновных, были: смертная казнь, заключение в тюрьму, выставка у позорного столба, штрафы, изгнания, и так как консистория имела право предавать светской власти людей, провинившихся в сфере её компетенции, то de facto и ей принадлежало право наказывать не одним отлучением. Граждане Женевы обязаны были неукоснительно бывать в церкви, и непременно в своей приходской. Если кто-либо по случаю болезни три дня находился в постели, то должен был позвать пастора и причаститься. Окрестных поселян за исполнение католических обрядов сажали в тюрьму. В 9 часов вечера женевский житель должен был быть дома. Время от времени производились домашние обыски, и отбирались вредные и легкомысленные книги и тому подобные предметы. Посещение трактира без нужды влекло за собою штраф. Театры, балы и танцы изгонялись. Наказывались отлучением от церкви и светскими карами даже незначительные проступки против благопристойности и приличий. Оскорбление Бога было слишком растяжимое понятие, и под него можно было подвести массу самых разнородных поступков. Такой режим поддерживался при помощи настоящего шпионства, вносившего в жизнь общества немало и деморализации. Кроме фанатиков, которых было особенно много среди иностранцев, в Женеве были и люди, плохо мирившиеся с такими строгостями, и против них были направлены все усилия Кальвина. Положение, которое Кальвин занимал в Женеве, можно сравнить с диктатурой: так велико было его влияние на все дела республики. Но Кальвину приходилось бороться и со значительной оппозицией. Недовольных было много, между прочим, на прилив иностранцев, вступавших в конкуренцию с коренными жителями. Кары за такие провинности, как танцы, падали даже на высших сановников. Уже в 1547 г. образовалась в Женеве партия, желавшая большего подчинения консистории и коллегии пасторов городскому совету по цвинглианскому образцу, чем она вызвала к себе сочувствие в Берне и других цвинглианских кантонах. Члены этой партии стали проникать в городской совет, пользуясь чем, их единомышленники устраивали пасторам враждебные демонстрации или демонстративно нарушали моральную дисциплину, оскорбляли французов и т. и. На улицах происходили схватки, делались попытки восстания (последняя из них была подавлена в 1555 г.), составлялись заговоры на жизнь Кальвина или с целью его изгнания, но враги Кальвина сами подвергались за это казням и изгнанию.

 

Понятно, что свободного исследования кальвинизм не допускал: догматизм, характеризующий требования, которые предъявлялись человеческому уму средневековым католицизмом, был одною из характерных черт системы Кальвина. Образование, развитию которого содействовал он в Женеве, было исключительно религиозное; светские науки находились не в особенном почете: чтение легких литературных произведений (напр., рыцарских романов) запрещалось. В 1547 г. был предан пыткам, а потом смертной казни некто Грюэ. При обыске у него нашли собственноручные записки, в которых отвергалось бессмертие Души. Кальвин назывался метящим в папы шарлатаном, и доказывалось, что наказания должны налагаться за одни государственные и уголовные преступления. Отклонение от своей догмы Кальвин не допускал и всячески преследовал несогласных: его нетерпимость опять напоминает католицизм. Гуманистически образованный Кастеллион (Шатильон), один из наиболее симпатичных деятелей этой эпохи, понимал не так, как Кальвин, кое‑какие места св. писания, и женевский реформатор говорил, что скорее готов был бы сделаться папистом, чем Кастеллионом. Его даже изгнали из Женевы, и он поселился в Базеле, откуда продолжал полемизировать с Кальвином. Кастеллион в этот век религиозной нетерпимости выступил защитником свободы совести, и, конечно, Кальвин не мог его переносить, хотя сам вызвал его первоначально в Женеву. Самым громким делом, в котором проявилась нетерпимость Кальвина, было сожжение на костре знаменитого антитринитария первой половины XVI века Михаила Сервета[6].

 

Мы видели, что антитринитаризм зародился в умах некоторых сектантов еще в двадцатых годах XVI в. Одновременно с Кальвином явился и первый систематизатор антитринитаризма, Михаил Сервет, человек недюжинного ума, громадной учености и стойкого характера, соединявший в себе мистицизм в духе цвиккауских пророков с рационализмом итальянских мыслителей XVI в. и потому в истории антитринитаризма являющийся представителем эпохи, переходной между сектантством мистическим и рационалистическим.

 

Михаил Сервет (Мигель Серведо), родившийся в одном году с Кальвином, был родом испанец. Его готовили к духовному званию и начали учить очень рано. Блестящие способности доставили Сервету, когда ему было едва пятнадцать лет, место секретаря у духовника Карла V, что дало ему возможность побывать в Италии и Германии. Живя в разных местах, он изучал право и медицину (в которой он достиг больших знаний), математику и географию, но преимущественно он занимался религиозными вопросами, изучая сочинения реформаторов, а также отцов церкви, особенно живших до никейского собора. Сервету хотелось восстановить христианство в первоначальной апостольской чистоте. Особенно казалось ему сомнительным церковное учение о троичности Божества. Плодом этих занятий Сервета было сочинение, вышедшее в 1531 г. под заглавием: «De trinitatis erroribus». Издать его во Франции, где в то время жил его автор, было невозможно, и он для этого уехал в Германию. Здесь он побывал, между прочим, в Базеле, где Эколампадий тщетно старался склонить его на сторону правоверия. Сервет доказывал, что Иисус Христос был простым человеком, и что слово «Дух» употребляется в св. писании в различных смыслах. Отрицая троичность, он называл христиан тритеистами, т. е. трехбожниками. Книга быстро разошлась, но ее стали сжигать, как в католических, так и в протестантских странах. Сам Сервет должен был бежать из Германии и жить во Франции под вымышленным именем, занимаясь медицинской практикой. Эколампадий убеждал Сервета переработать свой труд, изменить его основные взгляды. Сервет обещал это сделать, но на самом деле стал проводить их еще последовательнее. В 1532 г. вышли в свет его «Два диалога о Троице». Сервет смотрит здесь на себя, как на пророка, и выражает уверенность в том, что другие реформаторы за ним последуют. После издания «Двух диалогов» он начал писать главное свое сочинение «Восстановление христианства» (Christianismi restitutio), обширный труд в 700 страниц, который он выпустил в свет только в 1553 г. В этом трактате он уже весьма резко нападает на реформаторов, которых щадил в прежних сочинениях, желая их склонить на свою сторону, себя же считает обетованным утешителем. Сущность учения сводилась к следующему: Бог един и сам в себе непознаваем, будучи доступен познанию лишь посредственно, а именно в двух модусах: в модусе самовозвещения, или Слове, и в модусе самосообщения, или Духе. Слово и Дух не ипостаси, не лица Божества: Слово (λόγος) есть Божественный разум, который воплотился в Иисусе Христе, а Дух есть душа мира; соединившись с тварным дыханием жизни, он составил душу Иисуса Христа. Христианская вера есть упование, что человек Иисус Христос есть сын Божий, умерший и воскресший ради нашего спасения. Сервет признает крещение и причащение, но смотрит на них с особой, мистической точки зрения: чрез крещение сообщается человеку дух Христов, чрез причащение – тело Христово; это – новое рождение и новое питание; внутренний человек чрез эти таинства делается состоящим из тех же элементов, из которых состоит преображенное тело и дух Христа. Крещение, по мнению Сервета, можно совершать только над взрослыми. К римской церкви он, подобно Кальвину, относился с крайнею враждебностью: он называет ее Вавилоном, Содомом, идолопоклонством, а католических священников – преемниками жрецов Марса, Изиды и Юноны. С протестантами он тоже полемизировал, доказывая необходимость добрых дел, молитвы и аскетизма, а не одной только веры. Между прочим, он обращается к Иисусу Христу с такою молитвою: «Иисусе Христе, сыне Божий, открой себя рабу Твоему, ниспошли мне дух Твой благой и слово Твое, направь ум мой и перо мое, да возвещу славу Божественности Твоей и истинную веру в Тебя. Сие есть дело Твое, говорить о котором меня побуждает какое‑то божественное вдохновение. Ты сам учил, что не нужно скрывать светильника под сосудом, и если я не стану проповедовать Евангелие, я совершу беззаконие». К себе он применял апокалипсические пророчества и видел в своей книге знамение против царства антихриста, которому скоро придет конец. «Восстановление христианства» не было еще напечатано, когда Сервет вступил в переписку с Кальвином, которому предложил несколько богословских вопросов и послал рукопись книги. Кальвин был страшно возмущен её содержанием и прямо заявил одному из своих сподвижников, что если бы Сервет попал в Женеву, то живым оттуда не ушел бы. Сервет в это время жил в Вьенне медицинской практикой, но под чужим именем. Он отпечатал свою книгу в большом числе экземпляров, не выставив на ней, впрочем, ни своей фамилии, ни названия типографии. Однако, вьеннский архиепископ притянул его к суду по подозрению в авторстве. Сервету удалось, впрочем, снять с себя подозрение, и так как прямых улик против него не было, то он был отпущен и остался жить в Вьенне. Тогда Кальвин через третье лицо сообщил католическому духовному суду письма Сервета, доказывавшие его авторство. Ученому вьеннскому врачу пришлось бежать из города. Суд приговорил как его самого, так и его книгу к сожжению. Сервет направился в Неаполь, где было много испанцев, и где он думал жить впредь медицинской практикой. Дорогой он остановился в Женеве, но был узнан и арестован по доносу самого Кальвина, находившегося тогда в борьбе с оппозицией и боявшегося, как бы Сервет с нею не соединился. Начался процесс, во время которого допрос нередко превращался в теологический диспут. Кальвин указывал на связь учения Сервета с политически опасным анабаптизмом, и это обвинение сильно повредило Сервету в глазах городского совета. В этом процессе столкнулись две диаметрально противоположные точки зрения: Сервет отстаивал свободу совести и указывал на пример древней церкви, которая только отлучала и изгоняла еретиков, Кальвин ссылался на законы византийских императоров, повелевавшие казнить еретиков смертью. Скоро в Вьенне узнали, что Сервет арестован в Женеве, и потребовали его выдачи, но женевский городской совет, побуждаемый Кальвином и с согласия других швейцарских церквей, решил предать еретика и богохульника казни посредством сожжения: не хотели даже уступить его католическому епископу, желавшему предать его такой же казни. Фарель, не живший в Женеве, нарочно даже приехал на казнь Сервета; Меланхтон также оправдывал сожжение богохульника. Казнь Сервета яснее всего доказывает, с какою полнотою и силою возродились в кальвинизме, бывшем столь радикальною формою протестантизма, культурные принципы средневекового католицизма. Кальвин первый в протестантском лагере порвал с просветительными стремлениями предыдущей эпохи. Не все, однако, одобрили Кальвина. Самым резким образом выступил против него по поводу сожжения Сервета Кастеллион (под псевдонимом Беллия) в особом сочинении, наделавшем в свое время много шума. Кальвин вынужден был оправдывать свою точку зрения в «Defensio orthodoxae fidei de sacra Trinitate contra prodigioses errores M. Serveti».

 

 

Реформаторы Женевы: Гийом Фарель, Жан Кальвин, Теодор Беза, Джон Нокс. "Стена реформаторов" в Женеве

 

 

 

Историческое значение кальвинизма заключается, таким образом, в его появлении в эпоху ослабления других форм протестантизма и усиления католической реакции, в его универсализме, в систематизации протестантизма, как вероучения, в новой организации, какую получал протестантизм, в его церковных учреждениях, в ригоризме и стоицизме, в которых воспитывались его последователи, но вместе с тем и фанатизме, характеризующем прежде всего самого Кальвина. Женевский закал направлялся не на одну религию, но и на политику. Кальвин положил начало политическому учению, получившему религиозную санкцию и сделавшемуся своего рода догматом веры в политических движениях второй половины XVI в. (и в XVII в. в Англии). Женевский реформатор насчитывал три государственные формы: монархию, аристократию и демократию. Первая (la seigneurie et domination d'un seul homme), по его словам, влечет за собою общее рабство (une servitude commune de tous), а последняя – анархию. Лучшею формою он признавал аристократию (la plus passable et la plus sûre est que plusieurs gouvernent aidans les uns aux autres), полагая, что власть должна принадлежать людям, выдающимся своими добродетелями, знаниями и опытностью: ведь и Бог приказал Моисею выбрать семьдесят мужей для управления Израилем. Отдавая светским властям безусловное право над подданными и требуя от последних безусловного повиновения, так как и дурные правители поставляются Богом иногда в наказание народу, по свидетельству св. писания, Кальвин делал, однако, исключение для тех случаев, когда за народную свободу заступаются собранные государственные чины, поставленные по воле Божией именно для того, чтобы охранять интересы народа, и когда государь требует чего‑либо противного велениям Божиим. Эти две оговорки должны были получить особое значение в эпоху, когда, с одной стороны, шла борьба между королевскою властью и сословно‑представительными учреждениями, и когда, с другой, католические государи преследовали протестантских подданных. Ещепри жизни Кальвина и вскоре после его смерти в отдельных странах – во Франции, в Шотландии, в Нидерландах – начиналась борьба подданных с государями, как нельзя более соответствовавшая этим оговоркам: кальвинизм давал религиозную санкцию этой политической оппозиции.

 

По смерти Кальвина руководящее значение в его церкви долгое время принадлежало его ученику Теодору де Безу (de Beze), более известному по своему латинизированному имени Безы. Происходя из знатной бургундской фамилии, получив блестящее юридическое и классическое образование, он отказался от богатства и почестей и вместе со своей невестой уехал в 1548 г. в Женеву, сделался преданнейшим учеником Кальвина (защищая, напр., и сожжение Сервета), был одно время профессором в Лозанне, потом в Женеве, где и занял место Кальвина после его смерти. В конце XVI и начале XVII в. он был в глазах кальвинистов патриархом реформации. Особенно сильно было его влияние на французские дела в эпоху религиозных войн.