Морские народы Атлантики и Тихого океана
Был 1892 г. Капитан небольшого английского рыболовного судна, направлявшегося в гренландские воды, не поверил своим глазам: на расстоянии не более 300 м его курс пересекал корабль викингов! Последний стакан рома капитан выпил сутки назад. Значит, дело было не в этом. .. Он протер глаза и взглянул в том же направлении еще раз, Корабль-призрак скрылся в волнах. Но вот он показался снова! Теперь его увидели и другие члены экипажа. Эта необычная встреча, о которой долго еще говорили на борту, получила объяснение лишь по возвращении судна в родной порт. Когда в портовом кабачке моряки стали вспоминать о пережитом, хозяин порылся в куче старых газет и, вытащив одну из них, прочитал о том, что норвежские судостроители воссоздали Гокстад — судно викингов, относящееся к VIII в. и найденное во время раскопок в 1880 г. Моряки отправились на нем на Чикагскую международную выставку, проделав путь от Бергена до Нью-Йорка. Это отчаянное путешествие, предпринятое под командой капитана Магнуса Андерсена с целью доказать миру, что суда викингов действительно могли преодолевать Атлантику, закончилось вполне удачно. Следы, оставленные отважными морскими витязями — викингами — на североамериканской земле, например рунические камни близ Кенсингтона, башня у Ньюпорта I и десятки найденных образцов оружия, свидетельствуют о том, что их высадки на континент Северной Америки были отнюдь не единичными. Что же это были за суда, на которых древние скандинавы задолго до Колумба пере- секали Атлантику? Среди жителей маленького датского рыбачьего городка I Роскильдэ с давних пор от поколения к поколению передавалась легенда о том, что в фьорде поперек фарватера на сравнительно небольшой глубине лежат останки очень старого, нагруженного камнями судна. Старые морские волки слышали от своих прадедов, что еще их деды рассказывали им, будто королева Маргарита, правившая в XIV в., приказала затопить в этом месте грузовое судно, доверху нагруженное каменными плитами, чтобы создать таким образом искусственный риф для защиты от нападений пиратского флота. Летом 1957 г. Датский национальный музей решил, наконец, проверить эту легенду, обследовав дно фарватера. Вскоре подводные пловцы действительно извлекли на поверхность части судна, оказавшиеся ко всеобщему удивлению принадлежащими не одному, а нескольким затонувшим судам, по типу своему относящимся отнюдь не к XIV в., а еще к эпохе викингов. С того времени на дне фьорда ведутся работы по освобождению этого загадочного флота от каменного балласта. Исследователи надеются приподнять таким образом завесу тайны, которой окутана причина этой катастрофы, и обогатить науку новыми данными о развитии древнескандинавского судостроения, ибо полагают, что сохранившихся деталей будет достаточно, чтобы полностью реконструировать затонувшие суда. До середины 1965 г. из 60000 поднятых обломков удалось собрать один боевой корабль длиной 18 м, три грузовых судна и весловую быстроходную лодку. Этой знаменательной эпохе судостроения мы обязаны такими терминами, как: мачта, киль, бот, штевень, штирборт и бакборт. Все драккары викингов управлялись при помощи рулевого весла, расположенного с правой стороны*. Рулевой правил, повернувшись спиной к левому борту. Жизнь викингов была связана с судном настолько тесно, что их начальники, которых называли морскими королями, приказывали и хоронить себя в своих драккаpax. После смерти отважного мореплавателя его судно вытягивали на берег, укладывали в него со всеми почестями покойника — вместе с оружием и важнейшей утварью, — затем опускали судно-саркофаг в глубокую могилу и закладывали ее сверху каменным сводом. Такой способ захоронения был распространен среди многих племен, связанных с морем. При раскопках близ Саттон Хоу в Англии в 1939 г. была обнаружена весельная лодка длиной 25 м, датируемая VII в., служившая гробницей для одного из королей Восточной Англии. Плавучий саркофаг амазонки из Озеберга. Незадолго до конца прошлого столетия берега фьордов начали поархеологов были уже две замечательные находки, когда в 1904 г. в Озеберге близ Осло-фьорда их лопаты наткнулись в песке на маленький холмик. Перед зрителями предстало великолепное судно типа яхты, длиной 21 м и наибольшей шириной 5 м. Это была лодка, построенная с особой вычурностью, с богато украшенными резьбой штевнями. Мрачная фантазия неведомого мастера вылилась в удивительную композицию: причудливо выгнув шею-форштевень, дракон тянулся своей ушастой змеиной головой к собственному горлу и рвал его острыми клыками. Не исключено, что это было красивейшее судно из всех, что сошли с верфей викингов в Каттегате и Скагерраке. Особой стройностью отличается подводная часть судна. Нашли и кованый железный якорь. Однако еще более сенсационным было другое открытие. Оказалось, что именно в этом драккаре отправилась в свое последнеее плавание в «царство мертвых» королева Аза, воспетая в сагах как мужественная амазонка. Удивительно напоминает древнеегипетский обряд погребения коронованных властителей все, что сопровождает почившую королеву в иной мир на этом погруженном в землю судне! Воздухонепроницаемая укупорка необычной гробницы способствовала тому, что большинство предметов смогло пережить века. Были обнаружены не только повозки, сундуки, кровати, ведра и ткацкий станок с начатым куском ткани, но и скелеты десяти лошадей, четырех собак и двух быков. Похороны состоялись осенью. Об этом свидетельствуют непереваренные стебли вереска, тростника и дрока, наполнявшие желудок одного из молодых бычков. Животных перед погрузкой на мертвый корабль закололи. Остается тайной, по доброй ли воле последовали за своей госпожой служанки. Во всяком случае, возле основания мачты были найдены и их скелеты. Еще до того, как близ Озеберга была раскопана яхта королевы, в болоте возле Фленсбурга была найдена Нидамская лодка, датируемая примерно III в. н. э. Лодка такого типа, экспонируемая в музее г. Киль, состоит из килевого бруса с насаженными на него обоими штевнями и из десяти досок бортовой обшивки (по пяти с каждого борта), соединенных внакрой. Насколько внушительны размеры дубовых досок, можно судить по длине лодки, достигающей 23 м. Ширина ее составляет 3,26 м. На лодке имеется всего одно рулевое весло. По приспособлениям для крепления весел, вделанным в борта лодки, можно определить, что всего весел было 30. Мачт и такелажа не было. Впрочем, из-за плоского днища мало вероятно, чтобы эта лодка была мореходной. Доски обшивки, толщиной 23 мм, сшивались между собой и в области днища накрепко пришнуровывались к 19 шпангоутам мочаловым тросом: в верхней же части корпуса обшивка крепилась к шпангоутам железными заклепками, расположенными друг от друга на расстоянии 15 см. Для конопатки и шпаклевки служила пропитанная смолок овечья и коровья шерсть. В корпусе лодки обнаружили шлемы, копья, щиты, детали борон и граблей, а также монеты. Извивающиеся змеиные головы под пурпурными парусами. В переводе на русский язык слово «викинги» означает — «люди битвы» или «люди бухт». Выдающиеся достижения, которых они добились в судостроении, говорят не только о недюжинном искусстве этих мастеров, но и о наличии у них весьма совершенных инструментов и приспособлений. К сожалению, никаких подробностей об этом мы не знаем. Ведь точное расположение их верфей, несмотря на усердные поиски, остается до сих пор неизвестным. До нашего времени сохранился всего лишь один строительный рисунок, выполненный мастером перед тем, как плотники должны были приступить к работе. Это — эскизный набросок, нацарапанный ножом на обратной стороне днищевой доски Озебергской лодки. Чертежной доской служила сама строительная деталь. При таком методе производства высокоразвитое чувство формы в сочетании с удивительным профессиональным мастерством передавалось «из рук в руки». Суда по своей конфигурации напоминали змей с поднятыми головами. Высокая упругость, достигаемая благодаря длинным гибким доскам, позволяла судам при движении вперед, подобно змеям, легко скользить по волнам. Иначе и быть не могло: ведь в противном случае таким хрупким на вид судам вряд ли удалось бы пересечь столь капризную и бурную Северную Атлантику, Если судить по такому шедевру судостроительного искусства, как Гокстедское судно, извлеченное в 1880 г. из голубой тины Санде-фьорда и установленное ныне во дворе Университета в Осло, то суда тех времен были довольно крупными, с высокими бортами
Раскопанное и вновь восстановленное Гокстедское судно (VIII в.). Это судно имело прямоугольный парус и руль
Судно норманнов, ок. 1066 г. (по фрагменту с настенного гобелена из Байё)
. Это судно отличалось не только всеми качествами доброго ходока на веслах и под парусом, но и абсолютной мореходностью. Мы упоминали уже, что в 1892 г. подобное вновь выстроенное судно успешно преодолело Атлантику. Раскопанное и вновь восстановленное Гокстедское судно (VIII в.). Это судно имело прямоугольный парус и руль Судно норманнов, ок. 1066 г. (по фрагменту с настенного гобелена из Байё) Как же выглядело это сооружение викингов (мы имеем в виду оригинал) в деталях? В длину оно имело около 23,40 м (по ватерлинии примерно 20,50 м), в ширину — около 5 м, высота бортов над верхней кромкой киля была около 1,70 м, а глубина осадки (по нижней кромке киля) — около 0,92 м. Наименьшая высота надводного борта составляла 1,15 м. Во время плавания высота бортов повышалась за счет того, что викинги устанавливали и закрепляли свои круглые щиты по обеим сторонам верхнего пояса обшивки судна. При особенно сильном волнении и в дождь натягивали над головами брезент, ибо палуб драккары викингов не имели. Гокстедское судно было изготовлено из дубовых досок, по 17 с каждого борта, соединенных внакрой, наподобие черепиц на крыше. К шпангоутам доски крепились частично путем пришнуровывания, частично — при помощи деревянных гвоздей. Весла, общим числом 32, просовывали сквозь специальные отверстия, проделанные в третьей сверху доске обшивки. Отверстия эти при движении под парусом задраивались. 5,5-метровые весла вытесывались из сосны и имели лопасти шириной 12 см. Гребных банок не было; по-видимому, каждый моряк сидел на своем морском сундучке. Пространство под пайолами (настилом для предохранения днища судна от повреждений его ногами) служило для хранения оружия, провианта, балласта и добычи. Судно имело большой прямоугольный парус площадью около 70 м2. Мачта ставилась в дубовый степс, укрепленный на киле. При необходимости ее можно было убирать. Обращает на себя внимание то, что судно строилось по существу целиком из дерева, не считая нескольких железных заклепок. Объясняется это, по всей вероятности, тем, что железо было в те времена дефицитом, и, кроме того, при постройке старались избежать всего, что утяжеляет судно. Какое великолепное было зрелище, когда эти суда взлетали на белопенные волны, так напоминающие серебристую гриву скакуна великого Одина! Над извивающимися змеиными головами форштевней трепетали раздуваемые ветром алые купола могучих парусов. На бортах, словно гигантские шляпки от гвоздей, сверкали подвешенные вплотную один к другому щиты. И ликовали друзья, завидев издали приближающийся могучий флот, и дрожали в бессильной ярости перепуганные недруги! Устрашающий эффект усугублялся и драконоподобными очертаниями самих судов и их кричащей раскраской. Нашествие Вильгельма Завоевателя на Англию в 1066 г.
Нашествие Вильгельма Завоевателя на Англию в 1066 г. (фрагмент гобелена из Байё))
Откуда нам все это известно? За эти сведения мы должны быть благодарны нескольким благочестивым нормандским дамам, взявшим на себя столь же обременительный, сколь и благородный труд: на белом льняном полотнище длиной 70 м и шириной 0,5 м иголками и цветными нитками они воспроизвели во всех деталях одну из самых выдающихся военно-морских операций средневековой Европы — переход и высадку Вильгельма Завоевателя в Англию. Это был вождь викингов (или норманнов), которые основали в Северной Франции собственное герцогство, именуемое с тех пор Нормандией. Ныне этот гобелен-документ принадлежит к наиболее популярным экспонатам собора в Байё. К сожалению, шерстяные нитки, окрашенные в 8 различных цветов, в течение столетий несколько выцвели. Однако цвета все же можно различить. Гобелен рассказывает нам, что почти каждая доска обшивки норманнских кораблей, которые участвовали во вторжении в Англию, была окрашена другим цветом. Не менее резкими цветовыми контрастами отличалась окраска парусов и щитов. Следует заметить, что в противоположность этому с внутренней стороны все щиты были белыми. Если щиты были повернуты внутренней стороной, это означало, что норманны приближаются с мирными намерениями. Впрочем, так случалось весьма нечасто, да и то использовалось иной раз лишь как коварная уловка. Морские короли. Более половины тысячелетия держали мир за горло эти «рыцари открытого моря», для которых корабль значил то же самое, что конь для воинов Чингиз Хана. Разбойничьи походы начинались от фьордов исхлестанного штормами, изобилующего рифами Норвежского побережья. Удивительно «результативными» были эти морские набеги! В IX в., после того как европейское атлантическое побережье было обшарено вдоль и поперек, викинги пустились вверх по большим рекам и предали огню Аахен, Кёльн, Трир, Майнц, Вормс, Бинген, Париж и Тулузу. Там, где выныривала из морских вод голова дракона, начинала свой путь беда. Один летописец говорит: «Бог послал этих одержимых из-за моря, дабы напомнить франкам об их грехах». И добавляет: «В морях они ищут себе пропитание: ведь они — жители моря!». Лишь тот достоин называть себя морским королем, кто никогда не спал под закопченным потолком, никогда не опустошал свой рог с вином у домашнего очага. Так говорит «Хеймскрингла» («Круг земной») — классическое произведение исландской литературы — об этих полных неиссякаемой энергии людях моря, что в эпоху распада древних родовых отношений начали на свой страх и риск вести войны, вторгаться с побережья в чужие страны, грабить и убивать их жителей. Среди их многочисленных трофеев можно найти и выломанный замок от городских ворот Парижа и колокол сожженного ими монастыря Сен-Жермен. Неукротимое морское племя одолело на своих драккарах грозный Бискай и прошло через Гибралтар в Средиземное море, оставив после себя кровавые следы в Сицилии и в Леванте. Беспрестанно появлялись извивающиеся змеиные головы и у берегов Альбиона. Маршруты других морских набегов вели в Балтику и в Белое море. Шведские викинги — варяги (буквально «гребцы»**) проникли по большим рекам далеко вглубь Руси, добрались до Черного моря, штурмовали Византию. Эти азартные кочевники моря, окружившие свою плавучую родину — корабль — сверхчеловеческой любовью, оставили многочисленные рунические знаки не только на берегах Африки и Малой Азии, но и на восточном побережье Америки. В своих дерзких разведывательных походах в негостеприимное Полярное море к берегам Новой Земли, Шпицбергена, Гренландии, в Баффинов залив и в бурный Бискай они шли сквозь штормы, плавучие льды, мрак, туман и холод, не имея простейших мореходных инструментов типа компаса или градштока, хорошо известных мореплавателям более поздних времен. Днем им указывало дорогу Солнце, ночью — Полярная звезда, которую они называли Путеводной. Согласно новейшим исследованиям, при пасмурном небе они ориентировались с помощью кусочков магнитной руды. Страсть к бродяжничеству, необузданность, драчливость — все эти «милые» качества мешали сынам Севера закрепить свою власть. Виной этому были также беспрестанные распри и раздоры, когда брат вставал на брата. Поселения викингов в Гренландии были опустошены отнюдь не в результате нападения на них эскимосов, а из-за междуусобицы. А иной раз. «морские короли» сами становились феодальными властителями и эксплуатировали коренное население, перенимая, впрочем, вскоре его язык и культуру. Но прошло время, и морские драконы с вызывающе раскрашенными бортами, увешанными сверкающими щитами, с пестрыми парусами и угрожающе приподнятыми змеиными головами снова скрылись в море. Вороны Одина уступили свое место на знаменах новым эмблемам. «Идущие вдаль под парусами». В те же самые времена, когда викинги были на вершине своего величия, наступила пора расцвета мореплавания и на противоположном конце Земного шара. Обитающие там полинезийцы, понятия не имеющие о столь хорошо знакомых викингам железе и металлических инструментах, добились истинных чудес в покорении моря. И чудеса эти начались на островах, омываемых огромным морем, вдвое большим, чем Атлантический океан. Тот, кто желал навестить соседа, не имел возможности безмятежно плыть вдоль берега, как это делалось в Северной Европе или на Средиземном море, а должен был выходить в открытый океан. Некоторым облегчением служили регулярные, гонимые пассатами течения, которые, словно реки, пересекают весь Тихий океан. Да еще муссоны, меняющие в западной части Тихого океана свое направление с норд-веста на зюйд-ост через каждые полгода. Величайшего уважения заслуживают дерзновенные акции полинезийцев, решившихся направить рули своих судов к Американскому континенту раньше, чем викинги и Колумб. До наших дней пристально смотрят на Тихий океан своими невидящими глазами каменные колоссы острова Пасхи, столь же удаленного от архипелага Цаумоту, как и от берегов Чили. Один из колоссов имеет на груди изображение лодки с надутым парусом. Кто изваял эти многотонные базальтовые монументы? Кто водрузил их здесь? Не иначе как это сделало племя мореплавателей, следы которых ведут в Полинезию. Какими же судами владели полинезийские мореходы, бросавшие вызов Тихому океану со всех румбов розы ветров? Ведь инструментами этим людям служили только камни - с острыми краями, зубы акулы да раковины! Прародителем полинезийского судна был челн-однодеревка, выдолбленный из целого ствола каменным топором или выжженный. Для повышения мореходных качеств два таких челна ставили рядом и соединяли их поперечными жердями, так же, как поступают при вязке плотов. На этих поперечинах делали настил, сооружали на нем «палубную надстройку» типа хижины, ставили мачту. Однако если норманны на своих драккарах умели уже лавировать против ветра, то описанные выше полинезийские суда были значительно менее маневренными. Очевидно, по этой причине возник еще один, типично полинезийский тип судна. Оно тоже было катамараном, однако в данном случае параллельно основному челну на расстоянии нескольких метров крепился не второй челн, а плавучий древесный ствол — противовес, не позволяющий первому опрокинуться. Носовая и кормовая части судна были совершенно одинаковы, так что при хождении под парусом с равным эффектом можно было двигаться вперед как носом, так и кормой. Разумеется, противовес должен был находиться всегда с наветренной стороны. Помимо паруса движителями судна были похожие на ланцеты весла: изрядной длины — рулевое и короткие ручные гребки. Такое судно отлично ходило круто к ветру, развивая при этом поразительную скорость. Ориентировались полинезийцы не только по звездам, но и по волновой зыби, которая в известной степени заменяла им компас: направление движения волн в Тихом океане отличается особенным постоянством. Другим средством ориентирования служила прутиковая морская карта, на которой можно было видеть течения, острова, маршруты. Острова изображались на ней раковинами улиток, маршруты — жилками пальмовых листьев. В путешествиях на 1000 миль и больше не последнее место занимала проблема снабжения продовольствием. Полинезийцы умели уже заготовлять впрок рыбу, плоды папандуса, бананы и т. д. Главным же продуктом питания в их длительных плаваниях были кокосовые орехи. Так и скользили «идущие вдаль под парусами» (так называли полинезийские морские кочевники сами себя и некоторых из своих богов, например Уенуку), гонимые ветром, по просторам Великого океана. А ведь они и понятия не имели хотя бы о простейших приборах, с помощью которых столетия спустя Колумб и его бродяги пересекли Атлантику, а китайцы добрались до тихоокеанского побережья Мексики, чтобы в обмен на шелк и нефрит набить там трюмы своих джонок серебром, (Изобретатели компаса китайцы пользовались им задолго до того, как он попал в Европу.) Гребные банки — рабочее место, койка и гроб. Свист плети нарушил монотонный перезвон цепей и мерный ритм шлепающих по воде весел. Мозолистые руки крепче вцепились в рукоятки. Безжалостные надсмотрщики яростно понукали галерных рабов... Подобные сцены разыгрывались в Средиземном море и в те времена, когда дерзкие драккары викингов бороздили воды Атлантики, и еще несколько столетий спустя. От Леванта до Гибралтара двигателем военных кораблей оставались мускулы рабов. С этими несчастными обращались куда хуже, чем с машинами на современных судах. Если судовой дизель выходит из строя, его ремонтируют. Раба, который из-за переутомления или болезни не мог больше грести, беспощадно выбрасывали за борт и заменяли другим. Лишь одна общая черта была у закованных в цепи моторов из плоти и крови с судовыми машинами: как те, так и другие разделяли судьбу тонущего судна. В большинстве случаев галеры шли ко дну вблизи от побережья, и освобожденные от оков рабы легко могли бы достичь суши вплавь. Но никто не думал о том, чтобы освободить их. На своих банках они и гребли, и спали, и умирали. Чтобы во время боя раненый гребец не мог громко кричать, ему, во избежание паники, затыкали рот грушевидным деревянным кляпом, который раб должен был носить всегда на цепочке, одетой на шею. Во время преследования чужого судна или в случае бегства от противника для повышения энергии гребцов им в рот клали куски хлеба, смоченные вином. Ослабевшего и начавшего сбавлять темп раба секли плетьми до тех пор, пока он снова не начинал грести в полную силу. Разумеется, гребцов следовало регулярно кормить: иначе они не смогли бы работать. Иозеф Фурттенбах в в своей книге «Архитектура навалис» пишет, что гребцам полагалось на день полфунта мяса, полбутылки дешевого вина и миска риса, бобов или гороха. (Легкое виноградное вино и в наши дни считается в средиземноморских странах народным напитком.) Такой рацион получали лишь лучшие галерные рабы, которых причисляли к гребцам 1 класса. Гребцы 2 и 3 классов довольствовались преимущественно сухарями да густой похлебкой, заменяющей и первое, и второе блюдо. Подобная дискриминация была воплощением испытанной тактики рабовладельцев всех времен: столкнуть рабов лбами друг с другом, чтобы, играя на этом, добиться от них максимальной «отдачи». Галерные рабы тоже были не лишены честолюбия и гордились хорошо выполняемой работой. Прав был Травен, говоря: «Если надсмотрщик, прохаживающийся с плетью в руках вдоль рядов, бросал в сторону галерного раба благосклонный взгляд, тот был счастлив так, словно сам император лично повесил ему медаль на грудь». Галеры были наиболее распространенным типом судов на Средиземном море, со времен падения Римской империи вплоть до морского сражения при Лепанто в XVI в. Этот же тип судов широко использовался во Франции еще при Людовике XIV. Однако, поскольку рабству к этому времени уже был положен конец (оно возродилось намного позже в форме порабощения белыми негров), «король-солнце» одним росчерком пера повелел объявить галерниками (т. е. теми-же рабами) всех некатоликов. Галеры были военными кораблями, поэтому каждая морская держава в интересах повышения своего престижа наперебой старалась украсить их пышной резьбой и расцветить пестрыми флагами и роскошными знаменами. На картинах современников многочисленные флаги и вымпелы галер выписаны во всем буйстве красок. Во время парадов к этому великолепию добавлялся еще военный оркестр, сидящий под ярким балдахином. Гребцам по такому поводу приказывали одевать красные парусиновые жилеты и шапочки с кистями, совершенно теряющиеся, впрочем, на фоне фантасмагорических униформ и пестропереливчатых шарфов офицеров. Господствующее положение галера заняла в ту пору, когда Византии для защиты от набегов сарацин потребовались специальные суда, составляющие силы своего рода морской полиции. Первоначально парус галеры был треугольный и крепился к наклонному рею. Название свое галера получила от г а л е и — низкобортного судна длиной до 55 м с острыми обводами по ватерлинии. Треугольный парус перешел на галеры с дромонов, более известных под названием дау, которые арабы строили на старых финикийских верфях. Почему такой парус получил название «латинский», — неясно, ибо подобные паруса издревле применяли уже на гонимых муссонами судах Индийского океана и восточно-азиатских морей. При вооружении судна треугольным латинским парусом, который точнее следовало бы называть азиатским, передний конец рея подтягивался к форштевню; к мачте рей крепили в нижней его трети и не под прямым углом, а наклонно. Угол наклона рея в зависимости от силы и направления ветра можно было менять. Длинной мачты при этом не требовалось. Позднее отказались и от длинного наклонного рея, и стали вверх по короткой мачте поднимать гафель***. К гафелю крепилась верхняя шкаторина косого паруса. Косой парус чувствует дуновение даже самого легкого бриза, что при безветрии весьма немаловажно для вывода судна из гавани в открытое море. Латинский и косой гафельный паруса знаменовали собой начало известной тенденции: вместо одного, неудобного в обслуживании паруса ставить несколько меньших, более мобильных. По каждому борту галеры располагался ряд весел, каждое из которых было длиной до 15 м и весило от 250 до 300 кг (в вальки для противовеса заливали свинец). Разумеется, это было слишком тяжело для рук одного человека, поэтому гребла таким сверхвеслом, держась за специальные скобы на его вальке, целая команда из 6—9 человек. При этом гребцы располагались уже не один над другим, как это было на античных судах, а рядом друг с другом; во время работы веслами вставали с банок, ибо в течение каждого такта они должны были делать по нескольку шагов вперед (занося весла) и назад (производя гребок.) Темп гребли задавался до 22 гребков в минуту. Из-за малой осадки галера была не очень-то надежным морским ходоком и при непогоде ее старались поскорее увести в ближайшую защищенную от ветров бухту. В кормовой части галеры возвышалась богато украшенная надстройка для капитана и офицеров, а в носовой — башня-помост, с которой воины вели стрельбу. Галеры удержались вплоть до XVIII в. Галерный корпус французского военного флота был распущен лишь в 1748 г. Однако служба галер на этом не окончилась: разоруженные суда, поставленные на якорь в какой-нибудь тихой заводи, вплоть до XIX в. использовались в Италии, Испании и Франции в качестве плавучих тюрем. Одна галера — венецианский Буцентавр, одно из великолепнейших судов этого типа, — дожила вплоть до наших дней. Ежегодно в день «вознесения господня» на этой галере вывозили в Венецианский залив правящих патрициев для участия в традиционном праздничном обряде. Собравшись на палубе, они наблюдали, как дож величественным жестом бросал в Адриатику золотое кольцо, символизируя тем самым обручение между морем и Венецией — могущественнейшим из итальянских городовгосударств. Когда в 1797 г. эту итальянскую торговую метрополию захватили австрийцы, они распорядились снять с Буцентавра палубные надстройки, а драгоценное судовое оборудование вместе со всей золотой отделкой изъять в свою пользу. После этого «остриженная под нуль» галера была вооружена семью пушками и поставлена на якорь при входе в лагуну как своеобразная плавучая батарея охраны рейда. На том же месте стоит этот замечательный корабль и по сей день.
Свежие комментарии