Василий Шибанов: стихи А К Толстого о мужестве Русского человека и о переписке Грозного с Курбским

Толстой Алексей

---

 Василий Шибанов

Князь Курбский от царского гнева бежал,    С ним Васька Шибанов, стремянный. Дороден был князь, конь измученный пал —    Как быть среди ночи туманной? Но рабскую верность Шибанов храня, Свого отдаёт воеводе коня:    «Скачи, князь, до вражьего стану,    Авось я пешой не отстану!
Новости СМИ2
» И князь доскакал. Под литовским шатром    Опальный сидит воевода; Стоят в изумленье литовцы кругом,    Без шапок толпятся у входа, Всяк русскому витязю честь воздаёт, Недаром дивится литовский народ,    И ходят их головы кругом:    «Князь Курбский нам сделался другом!» Но князя не радует новая честь,    Исполнен он желчи и злобы; Готовится Курбский царю перечесть    Души оскорблённой зазнобы: «Что долго в себе я таю и ношу, То всё я пространно к царю напишу,    Скажу напрямик, без изгиба,    За все его ласки спасибо!» И пишет боярин всю ночь напролёт,    Перо его местию дышит; Прочтёт, улыбнётся, и снова прочтёт,    И снова без отдыха пишет, И злыми словами язвит он царя, И вот уж, когда залилася заря,    Поспело ему на отраду    Послание, полное яду. Но кто ж дерзновенные князя слова    Отвезть Иоанну возьмётся? Кому не люба на плечах голова,    Чьё сердце в груди не сожмётся? Невольно сомненья на князя нашли... Вдруг входит Шибанов, в поту и в пыли:    «Князь, служба моя не нужна ли?    Вишь, наши меня не догнали!» И в радости князь посылает раба,    Торопит его в нетерпенье: «Ты телом здоров, и душа не слаба,    А вот и рубли в награжденье!» Шибанов в ответ господину: «Добро! Тебе здесь нужнее твоё серебро,    А я передам и за муки    Письмо твоё в царские руки!» Звон медный несётся, гудит над Москвой;    Царь в смирной одежде трезвонит; Зовёт ли обратно он прежний покой    Иль совесть навеки хоронит? Но часто и мерно он в колокол бьёт, И звону внимает московский народ    И молится, полный боязни,    Чтоб день миновался без казни. В ответ властелину гудят терема,    Звонит с ним и Вяземский лютый, Звонит всей опрични кромешная тьма,    И Васька Грязной, и Малюта, И тут же, гордяся своею красой, С девичьей улыбкой, с змеиной душой,    Любимец звонит Иоаннов,    Отверженный Богом Басманов. Царь кончил; на жезл опираясь, идёт,    И с ним всех окольных собранье. Вдруг едет гонец, раздвигает народ,    Над шапкою держит посланье. И спрянул с коня он поспешно долой, К царю Иоанну подходит пешой    И молвит ему, не бледнея:    «От Курбского, князя Андрея!» И очи царя загорелися вдруг:    «Ко мне? От злодея лихого? Читайте же, дьяки, читайте мне вслух    Посланье от слова до слова! Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!» И в ногу Шибанова острый конец    Жезла своего он вонзает,    Налёг на костыль — и внимает: «Царю, прославляему древле от всех,    Но тонущу в сквернах обильных! Ответствуй, безумный, каких ради грех    Побил еси добрых и сильных? Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны, Без счёта твердыни врагов сражены?    Не их ли ты мужеством славен?    И кто им бысть верностью равен? Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,    В небытную ересь прельщённый? Внимай же! Приидет возмездия час,    Писанием нам предречённый, И аз, иже кровь в непрестанных боях За тя, аки воду, лиях и лиях,    С тобой пред судьёю предстану!»    Так Курбский писал Иоанну. Шибанов молчал. Из пронзённой ноги    Кровь алым струилася током, И царь на спокойное око слуги    Взирал испытующим оком. Стоял неподвижно опричников ряд; Был мрачен владыки загадочный взгляд,    Как будто исполнен печали,    И все в ожиданье молчали. И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,    И нет уж мне жизни отрадной! Кровь добрых и сильных ногами поправ,    Я пёс недостойный и смрадный! Гонец, ты не раб, но товарищ и друг, И много, знать, верных у Курбского слуг,    Что выдал тебя за бесценок!    Ступай же с Малютой в застенок!» Пытают и мучат гонца палачи,    Друг к другу приходят на смену. «Товарищей Курбского ты уличи,    Открой их собачью измену!» И царь вопрошает: «Ну что же гонец? Назвал ли он вора друзей наконец?»    — «Царь, слово его всё едино:    Он славит свого господина!» День меркнет, приходит ночная пора,    Скрыпят у застенка ворота, Заплечные входят опять мастера,    Опять зачалася работа. «Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?» — «Царь, близок ему уж приходит конец,    Но слово его всё едино,    Он славит свого господина: «О князь, ты, который предать меня мог    За сладостный миг укоризны, О князь, я молю, да простит тебе бог    Измену твою пред отчизной! Услышь меня, боже, в предсмертный мой час, Язык мой немеет, и взор мой угас,    Но в сердце любовь и прощенье —    Помилуй мои прегрешенья! Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,    Прости моего господина! Язык мой немеет, и взор мой угас,    Но слово моё всё едино: За грозного, боже, царя я молюсь, За нашу святую, великую Русь —    И твёрдо жду смерти желанной!»    Так умер Шибанов, стремянный.