На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Этносы

4 449 подписчиков

Свежие комментарии

  • Эрика Каминская
    Если брать геоисторию как таковую то все эти гипотезы рушаться . Везде где собаки были изображены с богами или боги и...Собака в Мезоамер...
  • Nikolay Konovalov
    А вы в курсе что это самый людоедский народ и единственный субэтнос полинезийцев, едиящий пленных врагов?Женщины и девушки...
  • Sergiy Che
    Потому что аффтор делает выборку арийских женщин, а Айшварья из Тулу - это не арийский, а дравидический народ...)) - ...Самые красивые ар...

Арабская поэзия Средних веков

И. М. Фильштинский

АРАБСКАЯ ПОЭЗИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ

(Арабская поэзия средних веков. - М., 1975. - С. 697-717)


 Необычна судьба арабской средневековой поэзии. Ее основу составляет поэтическая традиция, созданная в древности кочевниками-бедуинами Аравийского полуострова, а впоследствии, после возникновения в VII веке ислама и образования арабо-мусульманской империи (халифата), ставшая достоянием арабизированных и исламизированных народов Азии и Африки, которые восприняли ее у арабов-завоевателей.

На протяжении тысячелетия, с VIII но XVIII век, жители Аравийского полуострова, Ирака, Сирии, Египта, стран Магриба (Северной Африки) и мусульманской Испании (до изгнания арабов из Испании в конце XV века) творили поэзию, следуя древнеарабским поэтическим канонам. Создавалась и распадалась империя, изменялись политические границы отдельных арабских провинций, сменяли друг друга правящие династии, приходили новые завоеватели, а поэты продолжали рассматривать произведения своих бедуинских языческих предшественников как непревзойденный образец, подражать им в выборе тем, стиле и композиции.Подобное отношение к древней поэзии было не только следствием известного консерватизма вкусов. Средневековые арабские придворные панегиристы, живя в больших городах халифата, представляли себе жизнь кочевников лишь понаслышке, идеализировали "героический" доисламский период, и древняя поэзия была для них непреложным источником этических и эстетических идеалов.

В условиях суровой природы пустыни, с ее дневным зноем, ночной стужей, песчаными бурями, хищниками, с постоянной нехваткой питьевой воды и пастбищ, жизнь кочевых племен древней Аравии протекала в непрерывной борьбе за существование. Не менее напряженной была и социальная борьба: повседневно совершались набеги, сопровождавшиеся угоном скота, а иногда и угоном в плен женщин и детей; в борьбе за пастбища и источники воды или в силу обычая кровной мести - основного способа регулирования внутриплеменных и межплеменных взаимоотношении - происходили кровавые столкновения, а иногда и многолетние войны между племенами и союзами племен. Племя было единственной гарантией безопасности бедуина, изгнание из племени считалось тягчайшим наказанием и величайшим несчастном, а преданность сородичам почиталась как первая и основная добродетель, порождая обостренное чувство племенной чести и племенного патриотизма.

Древняя устная лиро-эпическая поэзия первоначально, вероятно, была связана с обрядово-магической практикой бедуинских племен, в которых поэт (слово "шаир" - "поэт" первоначально означало "ведун") занимал почетное место: ему приписывалась способность произносить магические заклинания и находить в пустыне источники воды, он был "историографом" племени, защитником его чести в межплеменных спорах, блюстителем законов и устоев. Согласно преданиям, всякий доблестный воин, вступая в поединок с врагом, произносил "богатырскую похвальбу" - стихотворение, в котором восхвалял свою храбрость и другие бедуинские добродетели, всячески превозносил соплеменников и порочил врага, а его противник отвечал ему тем же, часто сохраняя при этом тот же поэтический размер и рифму. Эти восхваления и поношения, так же как и заплачки - траурные песни, в которых родственники, главным образом женщины, оплакивали доблестного воина, перечисляли его подвиги и призывали к мести, - были, по-видимому, древнейшими поэтическими жанрами.

До нас дошли ужо сравнительно зрелые образцы древнеарабской поэзии, созданные с конца V по середину VII века и записанные средневековыми филологами Куфы и Басры во второй половине VIII века. Тогда же сложилась основная композиционная форма арабской поэзии, знаменитая "касыда" - небольшая поэма, из 80-120 стихотворных строк - бейтов; создание касыды традиция приписывает прославленному доисламскому поэту VI века Имруулькайсу. Касыда состоит из нескольких поэтических кусков, представляющих собой разные жанровые формы и не связанных ни сюжетно, ни стилистически, но в сознании бедуинского слушателя образующих стройную картину.Всякая касыда должна была начинаться лирическим вступлением: поэт проезжает по аравийской степи мимо того места, где некогда было становище и где он встречался со своей возлюбленной, а сейчас видны лишь следы кочевья; он предлагает своим спутникам остановиться и, предаваясь воспоминаниям о свидании с возлюбленной, описывает далекую ныне красавицу.Затем перед воображением поэта один за другим проходят излюбленные "сюжеты": его верный спутник - прекрасная верховая верблюдица или резвый скакун, пустыня с ее скудной растительностью и хищными зверями, усыпанное звездами небо, гроза с проливным дождем, когда потоки воды сметают все на своем пути. Иногда поэт прерывает эти описания, чтобы пожаловаться на дневной жар, во время которого воздух так горяч, что кажется, будто раскаленные иголки пляшут над землей (Имруулькайс), на ночной холод, когда, чтобы согреться, бедуинский воин вынужден сжигать свой лук и стрелы (Тарафа), на трудности пути, а порой высказывает ряд сентенции о недолговечности жизни и переменчивости судьбы.После лирического зачина или в конце касыды поэт развивает ее основную тему: прославляет себя и свое племя, осмеивает врагов, описывает победоносные войны и сражения, в которых отличился он сам или его соплеменники.В качестве "лирического героя" касыды перед слушателем возникает образ идеального бедуинского воина, беззаветно преданного своему племени и ненавидящего его врагов, с его своеобразной полугероической, полуразбойничьей этикой, с его органической близостью к аравийской природе, "сращенностью" с ней. Природа для него - и предмет лирических описаний, и источник образов. Жизнь диких животных пустыни, их нравы и повадки хорошо ему известны и очень напоминают ему человеческие. С животными он общается "на равных", приписывает им свои мысли и чувства, с гордостью рассказывает о своих победах над ними: смелостью он превосходит самых страшных хищников, выносливостью - голодного дикого осла или волка, быстротой бега - длинноногого страуса...Бедуинский поэт не стремился поразить своих слушателей оригинальностью мысли или смелостью фантазии, он лишь старался с максимальной точностью описать событие, явление природы или конкретный предмет. Мир представлялся ему неизменным, поэтому картина мира в касыде всегда статична: это нанизанные в определенном порядке постоянные ситуации и картины; задача поэта сводится лишь к тому, чтобы сделать их описания максимально выразительными. Эти описания, строившиеся при помощи различных поэтических фигур, которыми поэт, строго придерживаясь традиционной канвы, "расшивал" свою касыду, и составляют прелесть доисламских поэм.В древней поэзии бытовала и другая стихотворная форма - "кыта" - короткое стихотворение, из восьми - двенадцати строк с единым содержанием: например, заплачки, а также "самовосхваления" и "поношения" во время поэтических перебранок.К VI - VII векам долгая традиция выработала у арабов богатую просодию, ритмы которой могли разнообразиться благодаря использованию различных поэтических метров. Древнеарабский стих строился по определенной схеме: из комбинаций открытых и закрытых слогов образовывались стопы, сочетание двух или трех стоп составляло полустишие, а два полустишия с обязательной цезурой посредине давали стих (бейт).В зависимости от чередования долгих и кратких слогов средневековая арабская поэзия знает шестнадцать стихотворных размеров, большая часть которых была известна уже в древности.Арабское классическое стихотворение - как правило, монорим (кроме некоторых форм - например, в пришедшей из Испании строфической поэзии). Независимо от длины касыды единая рифма выдерживается на протяжении всей поэмы. Поэтому арабские стихотворения, не имевшие особых названий, часто именуются по рифме (например, "Ламия" - стихотворение, все бейты которого рифмуются на согласную "лам", "Нуния" - на "нун", и т. д.).Средневековые комментаторы и филологи выделили из огромного числа доисламских поэтических произведений (в трудах филологов упоминается не менее ста имен древних поэтов) семь поэм-касыд, которые они считали непревзойденными шедеврами. Эти поэмы получили наименование "муаллак" (буквально: "нанизанные", подобно жемчужинам в ожерелье). Легенда повествует, будто авторов их чествовали во время ежегодных ярмарок в Указе (оазис около Таифа), а тексты муаллак якобы вывешивались перед входом в языческий храм. Авторами муаллак были семь прославленных бедуинских поэтов - Имруулькайс, Тарафа, Зухайр, Антара, Лабид, аль-Харис ибн Хиллиза и Амр ибн Кульсум. Более или менее достоверные описания их жизни содержатся в трудах и антологиях средневековых филологов.Древнеарабская лирика еще не знает индивидуального авторского "я". Однако, при всем единообразии тем, общности композиции и образного языка, каждая муаллака все же отмечена индивидуальными особенностями таланта ее создателя. Так, у Тарафы и Антары особенно мощно звучат героические мотивы, в то время как Зухайр больше склонен к дидактическим размышлениям; эпико-повествовательный элемент полнее всего развит у Амра ибн Кульсума и аль-Хариса ибн Хиллиза, а любовная тема - у Имруулькайса и Антары. Картины природы занимают большое место во всех муаллаках, но особенно выделяются как мастера пейзажной лирики Имруулькайс и Лабид. Лабиду же принадлежит никем из древних арабских поэтов не превзойденное по своей живости и достоверности описание охоты.Природа в муаллаках живет в неразрывной связи с настроением поэта, которое передается посредством психологического параллелизма: дождь в засушливой пустыне соответствует чувству радости или радостного ожидания, палящее полуденное солнце или бесконечно длящаяся холодная ночь, "потягивающаяся", подобно хищному зверю, служит параллелью безысходной грусти и т. д. Образы природы дают материал для многочисленных сравнений, в которых преобладают устойчивые постоянные эпитеты: возлюбленная - антилопа или газель, девушка - солнце, светильник во мраке, щедрость - обильный дождь, скупость - засуха. Поэт видит то, что описывает, его образное мышление конкретно-изобразительно.Лиро-эпическому герою бедуинской поэзии свойственна бурная эмоциональность: он мгновенно переходит от грусти к восторженному описанию природы, от лирического тона к боевой ярости. Эта резкая смена настроений и ситуаций создает фрагментарность и раздробленность касыды и вместе с тем придает поэтическому повествованию своеобразную динамичность и контрастность. Повествуя об эпическом событии, бедуинский поэт стремится к "точности" (указывает место, где происходило сражение или находилось становище), однако отступает от элементарного правдоподобия, бесконечно гиперболизируя свои подвиги и могущество своего племени.Доисламская поэзия - замечательный памятник древнеарабской культуры. Ее особое обаяние - в свежести первооткровения, в естественности, органичности образного мышления и эмоционально-духовного склада ее создателей, в непосредственности их впечатлений и чувств. Поэтому нормативная роль языческой поэтической традиции в арабской культуре последующих столетий эстетически оправдана.VII и VIII века - эпоха решительных перемен в судьбах народов Азии и Африки. Распространившаяся в течение двух десятилетий по Аравийскому полуострову новая религия - ислам (Мухаммад выступил со своими проповедями в начале второго десятилетия VII века, а к 630 году большинство язычников-бедуинов Аравии уже было обращено в новую веру) - была в результате арабских завоеваний воспринята покоренными пародами халифата. Жители Сирии, Ирака, Египта, Северной Африки и частично Испании были исламизированы и арабизированы, восприняли язык завоевателей и стали (как и жители многих исламизированных, но не арабизированных областей Ирана, Средней Азии и Кавказа) активно участвовать в создании арабо-мусульманской синкретической культуры.Произошло перемещение арабских культурных центров. Если в период возникновения ислама центрами культурной жизни мусульманской общины были Мекка и Медина в Аравии, то при преемниках Мухаммада, халифах из династии Омейядов (661-750) и Аббасидов (750-1258), такими центрами стали древние, а также основанные завоевателями города Сирии и Ирака. В первое столетие ислама в омейядскую столицу Дамаск, а также в ставки арабских завоевателей Куфу и Басру приезжали из Аравии поэты, дабы прославить халифа и его эмиров, а заодно воспеть свое племя и высмеять его врагов. Действуя по принципу "разделяй и властвуй", омейядские халифы всячески поощряли старинное племенное соперничество, которое вносило особый смысл в поэтические дуэли придворных панегиристов. Приверженцы враждующих политических группировок и религиозных направлении и сект также имели своих поэтов, защищавших соответствующую политическую или религиозную доктрину и бранивших ее противников. Для такой поэтической полемики вполне подходили традиционные древние жанры - восхваления и поношения. Отныне панегирик становится преобладающим жанром придворной поэзии. Грандиозные завоевательные походы отразились в тематике описательной части касыды, где к картинам аравийской природы и межплеменных стычек прибавились описания больших сражений, боевого оружия, осады крепостей и т. д.В поэзию проникают исламские этические представления: наряду с традиционными языческими афоризмами звучат мусульманские дидактические речения, встречаются прямые цитаты из Корана. Омейядские поэты вводят в касыду стилевые компоненты, связующие ее прежде разрозненные части.Знакомство арабов с культурой покоренных народов, особенно с культурой сасанидского Ирана, меняет образ жизни и внешний облик завоевателей, их интересы и художественные вкусы, что находит отражение и в поэзии, делает ее ярче, изысканнее, музыкальнее. Художественные средства становятся разнообразнее, в них ощущается больше фантазии и живого поэтического воображения. Вместе с тем перемещение литературных центров в резиденции халифов и их эмиров отрывает поэтов от природы пустыни и бедуинской среды, лишает их все еще обязательные описания аравийской природы былой непосредственности.Этот процесс поэтической трансформации шел медленно и завершился лишь во второй половине VIII века. До середины VIII века арабская поэзия создается почти исключительно аравитянами или выходцами из Аравии, перебравшимися ко двору. Поэтому творчество знаменитых придворных омейядских панегиристов аль-Ахталя, аль-Фараздана и Джарира остается в русле древнеарабских поэтических традиций. Прославляя своих покровителей за благочестие и ревностность в защите и распространении ислама, эти поэты приписывают им все бедуинские добродетели: храбрость, великодушие, щедрость. Они нападают на врагов Омейядов, всячески подчеркивают заслуги своих племен перед правящей династией, а во взаимных нападках и оскорблениях вспоминают доисламские межплеменные распри.Иной характер носила в это время поэзия на родине арабов, в городах и бедуинских становищах Аравии, где рядом с традиционной касыдой расцветает замечательная любовная лирика.Предание гласит, что умением слагать стихи грустного любовного содержания особенно прославились поэты хиджазского племени узра. В небольших стихотворениях поэты "узритской школы" воспевали целомудренную любовь несчастных влюбленных, разлученных злым роком. Узритская лирика проникнута чувством тоски и обреченности, покорностью перед неумолимой судьбой. В средневековых антологиях мы находим рассказы об узритских поэтах, чья судьба обычно неотделима от судьбы их возлюбленных. Такова одна из самых популярных пар: Кайс ибн аль-Мулаввах по прозвищу Маджнун ("Обезумевший от любви") и Лейла. По преданию, Кайс бежал в пустыню, потому что не смог жениться на Лейле, отданной сородичами замуж за бедуина из другого племени. Обезумевший от горя, бесцельно бродил он, общаясь лишь с дикими зверями, вспоминая Лейлу и сочиняя о своей несчастной любви грустные стихи. История трагической любви Лейлы и Маджнуна не менее популярна на Востоке, чем история Тристана и Изольды или Ромео и Джульетты в Европе.Иной была любовная лирика горожан Хиджаза, носившая, в отлично от печальной и целомудренной узритской лирики, радостный и чувственный характер. Среди мастеров хиджазской городской лирики более других прославился мединец Омар ибн Аби Рабиа, в своих стихах воспевавший прекрасных паломниц, а также знатных жительниц Мекки и Медины, высокомерных и пресыщенных жизнью.Омар ибн Аби Рабиа живописует внешний облик женщин своего времени, их характер и привычки, описывает любовные свидания. Он широко использует диалог, в котором можно уловить интонации знатных мединских и мекканских "дам" и "кавалеров", с их "куртуазностью", привычкой к праздности и кокетством.Омейядские поэты создали жанр газели - короткого стихотворения о любви. Эти стихи предназначались для пения под аккомпанемент музыкальных инструментов. И поныне идут споры о том, что послужило основой для создания этого жанра,- выделившееся из касыды лирическое вступление или все более влиявшая на арабскую поэзию любовная лирика древнего Ирана, песенная культура которого после арабских завоеваний была, вместе с потоком невольников, занесена в центры арабо-мусульманской культуры.Середина VIII века - переломный момент в политической и культурной жизни народов халифата. При Омейядах арабская империя достигла своих максимальных размеров, и при сменившей их династии Аббасидов ее границы оставались более или менее неизменными.Переход власти в руки Аббасидов не был простым династийным переворотом, он означал рост влияния обращенной в ислам аристократии, в первую очередь иранской, отчасти оттеснившей на второй план арабскую племенную знать. Мавля (так именовались вольноотпущенники из числа обращенных в ислам бывших иноверцев) начинают играть все большую роль и в культурной жизни халифата. К этому времени они уже достаточно хорошо овладели арабским языком, чтобы активно участвовать в культурном творчестве. Их деятельность способствует привнесению в арабо-мусульманскую культуру местных национальных традиций (иранской, сирийской и др.), в результате чего складывается богатая синкретическая культура - основа расцвета арабской литературы в VIII - XII веках.Первый этап "золотого века" арабской поэзии принято именовать "Обновлением". Инициаторами обновления арабской традиционной поэзии были выходцы из исламизированных персидских семей. Новое направление было связано с "шуубизмом", то есть с той политической борьбой, которую вела аристократия покоренных народов, в первую очередь исламизированных иранцев, за равные права с арабами-завоевателями.Первым поэтом нового направления был перс по происхождению Башшар ибн Бурд. Уроженец Басры, слепой от рождения, поэт много скитался по городам халифата, пока не стал придворным панегиристом багдадских халифов. Язвительные сатиры на высокопоставленных придворных и самого халифа навлекли на поэта гнев двора, и по приказу халифа он был засечен до смерти. В своих панегириках Башшар ибн Бурд в угоду придворным вкусам соблюдал традиционный канон; новаторство его проявляется в других жанрах: в сатирах, где он высмеивает дикарей-бедуинов и прославляет высокую культуру своих предков персов, и в газелях, где на смену традиционной любви к условной красавице бедуинке появляется конкретный образ возлюбленной и живое описание любовных переживаний.Вслед за Башшаром ибн Бурдом и другие поэты "Обновления" критически относились к древнеарабской поэтической традиции и поэтому широко вводили в нее новые идеи, темы и поэтические приемы. Наряду с "официальной" придворной поэзией (касыдой-панегириком) теперь создаются новью жанры, в которых отражается жизнь и настроения городских сословий. Возникновение особого жанра застольной поэзии, или "поэзии вина" (хамрийат), связано с именем Абу Нуваса.Сын персиянки, Абу Нувас также родился в Басре, где уже в молодью годы заработал репутацию пьяницы, распутника и богохульника (что отражено во многих новеллах "Тысячи и одной ночи"). Тем не менее поэт был принят при дворе Харун ар-Рашида и его преемников в качестве панегириста и в этом жанре оставался вполне традиционным поэтом. Но слава Абу Нуваса связана с его застольной лирикой, изобилующей описаниями вина, дружеских попоек, опьянения. Поэт издевается над традиционной идеализацией кочевого быта, прославляет радости городской жизни, призывает ловить минуту счастья, не омрачая ее мыслями о загробном возмездии.Другой поэт "Обновления", Абу-ль-Атахия, уроженец Куфы, создает жанр "зухдийат", лирику философско-аскетического содержания. В то время как Абу Нувас воспевает земные радости, Абу-ль-Атахия, наоборот, обличает развращенность и высокомерие правящих сословий, забвенно нравственных предписаний ислама и пророчествует всеобщую гибель. Аскетически-обличительная поэзия Абу-ль-Атахии и гедонистическая лирика Абу Нуваса - как бы две взаимодополняющие стороны кризисного мироощущения переломной эпохи.Поэзия "Обновления" богата картинами пышных придворных увеселений, кипучей и многообразной жизни городов, отодвинувшими на задний план традиционные описания покинутых становищ, пустыни, диких зверей и прочих аксессуаров бедуинской жизни.Заметную эволюцию переживает также образный строй поэзии. Традиционные метафоры и эпитеты, навеянные условиями кочевой жизни бедуинов, теперь сохраняются лишь в традиционных вступлениях к панегирикам. Поэты вводят новые образы, в которых отражается их собственный жизненный опыт и представление о прекрасном. Более того, они позволяют себе издеваться над традиционной бедуинской касыдой, начинающейся с оплакивания следов покинутого кочевья, высмеивают наивную сентиментальность лирической части касыды и скучные для горожанина описания жизни в пустыне.В середине IX века на фоне начавшегося распада империи и ослабления халифской власти возникает политическая и религиозная реакция. Волна репрессий обрушивается на все формы отклонения от официальной ортодоксии - на мусульманский рационализм, на шиизм, а заодно и на носителей шуубитской идеологии, ратовавших за равенство всех мусульман в халифате независимо от их происхождения и привносивших в ислам разнообразные ереси.В сфере поэзии эта реакция принимает форму своеобразного "классицизма". В консервативно настроенных кругах арабской интеллигенции пробуждается интерес к возрождению древнеарабских художественных традиций. Этот интерес стимулируется и властями, щедро вознаграждающими поэтов за выспренние традиционные панегирики. Критическому дегероизированному сознанию "Обновления" противопоставляются нравственные и художественные нормы древней поэзии. Вольный скептицизм гедонистической поэзии рассматривается как нечто чуждое высокому героическому духу арабской "античности", с ее цельностью и чистотой. В панегириках поэтов IX века все большее место занимают героические мотивы.Новый этап открывается творчеством двух прославленных поэтов, Абу Таммама и его ученика аль-Бухтури. Принявший ислам выходец из христианской греческой семьи, Абу Таммам первым объявил себя сторонником древних традиций. В качестве придворного панегириста аббасидских халифов он прославлял могущество арабо-мусульманского войска, его победы над византийцами и воспевал достоинства своих покровителей - храбрость, щедрость и т. д. Славу у потомков ему принесли замечательные описания сражений, умело вплетенные в его касыды-панегирики, а также удивительные картины природы, которая в его поэзии предстает перед читателем в особом, таинственном величии.Потомок арабов-завоевателей, аль-Бухтури, так же как и его старший современник Абу Таммам, был придворным панегиристом аббасидских халифов. Лучшее в его панегириках - это красочные, насыщенные сложными метафорами и олицетворениями картины природы и описания архитектурных сооружений, дворцов халифов и эмиров, по точности и наглядности не уступающие шедеврам этого жанра в стихах древнеарабских поэтов.Разумеется, у всех поэтов IX века, в том числе и у тех, кто стремился к возрождению старинных традиций, чувствуется веяние времени. Проникновение древнегреческой и эллинистической мысли в арабо-мусульманскую культуру пробудило у поэтов IX века интерес к осмыслению жизни, а дисциплинированное философскими штудиями художественное сознание помогало находить точные формулы для выражения сложных идей. Иранское влияние сделало поэтическое мышление более красочным и пластичным. Поэтому в героических касыдах-панегириках Абу Таммама и аль-Бухтури древнеарабские традиционные формы и бедуинские образы постоянно переплетаются с элементами нового стиля.Влияние нового стиля ощущается и в пристрастии к сложным поэтическим фигурам, в некоторой пышности речи, что в сочетании со старомодными бедуинскими образами порой звучит высокопарно. Расширяя и развивая содержание старинного жанра "описаний", поэты IX века создавали яркие изображения природы Ирака и Сирии, дворцов и мечетей, придворных увеселений, походов и сражений, и эти описания своей нарочитой усложненностью и метафоричностью значительно отличались от естественной простоты поэтических картин в древних касыдах. Вместе с тем удивительное формальное мастерство - совершенство деталей, точность рифмы, особое звучание стиха, создаваемое бесчисленными аллитерациями, игра слов, достигаемая умелым подбором и использованием в одном стихе нескольких слов одного корня (в арабском языке корень слова из трех согласных может бы использован для образования многих производных слов),- вызывало восторг современников и дало основание средневековым филологам высоко оценить творчество этих поэтов.Арабская поэзия IX века не сводится к "официальному" придворно-панегирическому направлению. Наряду с раболепствующими панегиристами были поэты, творчество которых условно можно назвать "критическим". Жили эти поэты трудно, и жизнь их часто кончалась трагически. Их враждебность к власти и царившим порядкам принимала форму то религиозной (обычно шиитской) оппозиции, то личных выпадов против правящей династии, то, наконец, подчеркнутого прославления культурных традиций и былой славы исламизированных народов.Но при этом характерно, что, какую бы общественную позицию ни занимали поэты, за рамки традиционной нормативной поэтики они не выходили и лишь по-иному использовали традиционные жанры, в основном "осмеяния", где позволяли себе ядовитые нападки на своих противников и даже на самого халифа и его приближенных. Разумеется, никакой социальном критики в их стихах но было: в обществе, где царила мусульманская ортодоксия, земная жизнь со всеми ее горестями и радостями представлялась предначертанной самим Аллахом, и смертному не дано было усомниться в божественном промысле, а тем более оспорить его.Самая яркая фигура в "критической" поэзии IX века - поэт-сатирик Ибн ap-Руми. Воспитанный в недогматических традициях (отец поэта был грек, а мать - персиянка), Ибн ap-Руми был ревностным шиитом и врагом правящей аббасидской династии. Приверженность Ибн ар-Руми к мутазилитской теологии (рационалистическое направление в исламе) и его политические взгляды закрыли ему путь к придворной карьере и сделали его в глазах правящей элиты опасным еретиком. Неприязнь поэта к арабской аристократии и язвительность его сатир стоили ему жизни: Ибн ар-Руми был отравлен по приказу везира халифа аль-Мутадида.Сатиры Ибн ap-Руми направлены и против конкретных лиц, и против пороков вообще - скупости, ханжества, зависти, вероломства. Помимо сатирического жанра Ибн ap-Руми прославился и как мастер пейзажной лирики. Мироощущение Ибн ap-Руми дисгармонично, в его поэзии ощущается душевный надрыв - результат острого разлада с окружающей средой. Лишь природа для поэта - мудрая и добрая стихия, в ней он черпает успокоение и гармонию. Воспринимая природу как сознательную силу, Ибн ар-Гуми, подобно древним мастерам, широко пользуется сравнениями, психологическими параллелизмами, олицетворениями.Несколько особняком в литературном процессе IX века стоит выдающийся поэт и филолог-теоретик, "однодневный халиф" Ибн аль-Мутазз. Сын одиннадцатого аббасидского халифа аль-Мутазза, поэт получил великолепное филологическое образование и провел почти всю жизнь во дворце. В смутное время, наступившее после смерти халифа аль-Муктафи, он оказался втянутым в придворные интриги, принял участие в борьбе за власть, сумел 17 декабря 908 года захватить халифский престол, но уже на следующий день ил свергнут соперником и вскоре казнен.Высокое положение избавляло Ибн аль-Мутазза от необходимости заискивать, подобно придворным панегиристам, перед сильными мира сего и выпрашивать подачки. Он не писал традиционных панегириков; это был утонченный эстет, позволявший себе более свободно обращаться с поэтическими формами, чем это было принято в среде профессиональных придворных поэтов.Творчество Ибн аль-Мутазза весьма многообразно, в нем представлены почти все средневековые жанры. Кроме того, его перу принадлежит большая эпическая поэма - один из немногих в арабской литературе образцов неканонического жанра, - в которой повествуется о том, как родственник и покровитель поэта халиф аль-Мутадид усмирил непокорную придворную гвардию.Но главные темы поэзии Ибн аль-Мутазза - застольные радости, природа и любовь. В основном его стихи традиционны, жизнь изображается в них как бы "символически", в условных образах, строго подчиненных поэтическому канону и требованиям жанра и представляющих обычно разработку традиционных поэтических фигур, подчас мало соотнесенных с предметом. Однако порой поэт нарушает "литературный этикет" и пользуется образами, навеянными его жизненным опытом, и тогда в его поэтические картины врываются "реалистические" элементы - характерные детали, точность описания, пластичность поэтического рисунка. Происходит сближение поэтического воспроизведения с реальной жизнью, арсенал образов значительно расширяется, что, однако, ни в какой мере не влечет за собой упразднения поэтического канона, а лишь способствует его дальнейшей разработке и обогащению. При этом, естественно, более свободными от сковывающего влияния традиции оказываются те жанры, которые возникли сравнительно недавно, например "поэзия вина" (хамрийат).К X веку процесс распада арабо-мусульманской империи завершился. Продолжая номинально признавать аббасидских халифов в Багдаде общемусульманскими правителями, военачальники и наместники провинций почти повсюду добились фактической независимости. В середине X века власть в Багдаде захватывают вторгшиеся из Западного Ирана Буиды, при которых у Аббасидов сохраняются лишь функции религиозных руководителей. В это же время Северная Сирия подпадает под власть династии Хамданидов в лице Сейф ад-Дауля (944-967), а Египет - Ихшидитов, именем которых правит регент негритянского происхождения евнух Кафур (умер в 968 году).Распад халифата отразился на состоянии литературы скорее благоприятно. Борьба религиозных сект и направлений, так же как общий политический кризис, дала толчок разнообразной духовной деятельности. Соперничавшие между собой правители мелких княжеств стремились перещеголять друг друга блеском своих провинциальных столиц, привлекали в свои резиденции ученых и поэтов и щедро осыпали их дарами. Особенно прославились своей интенсивной культурной жизнью столица империи Багдад, иракские города Басра и Мосул, в Сирии - Дамаск и резиденция хамданидских эмиров Алеппо, в Египте - Фустат (а позднее и Каир), а также многочисленные города мусульманской Испании. В культурную жизнь втягиваются выходцы из различных этнических групп и сословий. Происходит своеобразное "перемешивание" духовного наследия, национальных традиций. В этом синтезе - основа того расцвета, наивысшую фазу которого арабская классическая поэзия переживает в X - XII веках.Открывается X век творчеством аль-Мутанабби, прославленного мастера героического жанра, поэта, чья личность и сложный жизненный путь симптоматичны и для того смутного времени, в которое ему довелось жить, и вообще для литературных нравов арабского средневековья. Сын водовоза из Куфы, аль-Мутанабби в десятилетнем возрасте бежал от нашествия сектантов-карматов в пустыню, где кочевал с бедуинами, а позднее вел проповедническую деятельность в шиитско-карматском духе, за что подвергся двухлетнему заточению; отсюда и его прозвище (Мутанабби означат "лжепророк").Около трети поэтического дивана аль-Мутанабби - цикл "Сейфийат" - написано в десятилетие (948-957), проведенное им при дворе хамданидского правителя Сейф ад-Дауля в Алеппо. В восторженных панегириках прославлял аль-Мутанабби своего покровителя, который должен был "возродить былую славу арабов" и воссоздать могущественную мусульманскую империю. Не ужившись, однако, при дворе Сейф ад-Дауля, поэт перебрался в Египет к его заклятому врагу Кафуру, которого воспевал в панегириках (цикл "Кафурийат"), а впоследствии, убежав от него, высмеивал в ядовитых сатирах. Последние годы жизни поэт провел в скитаниях по Ираку и Ирану, некоторое время прожил в Ширазе, где создал несколько панегириков буидскому правителю Адуд ад-Дауля (цикл "Адудийат"). Тоска по родному Ираку заставила аль-Мутанабби предпринять новое путешествие; по дороге в Багдад он погиб от руки одного из своих многочисленных недругов.Характер поэта, каким он вырисовывается в его лирике, не менее сложен, чем его полная крутых перемен и скитаний жизнь. Аль-Мутанабби часто увлекался грандиозными замыслами и неосуществимыми надеждами, которых быстро переходил к глубочайшему пессимизму. Чувство собственного достоинства легко превращалось у него в высокомерие, жажда независимости - в неуживчивость, а честолюбивые устремления становились причиной его угодливости и раболепия.Большинство стихотворений аль-Мутанабби - панегирики высокопоставленным лицам, содержащие картины сражений поистине эпического размаха. Как и все панегиристы его времени, в традиционных и порой выспренних выражениях прославлял он покровителя, приписывая ему все древнебедуинские добродетели, в которых видел залог возрождения арабского могущества и былой славы.Однако, несмотря на всю традиционность, в панегириках аль-Мутанабби есть нечто, отличающее их от поэзии многочисленных придворных панегиристов его времени. В стихах аль-Мутанабби всегда присутствует сам поэт, его личность: он часто с гордостью говорит о своей храбрости, о таланте, о блеске и популярности своих стихов, как бы "возрождая" древние отношение к поэтическому творчеству, когда бедуинский поэт восхвалял героев своего племени как равных себе воинов и не гнушался прихвастнуть своей собственной доблестью. Но во времена аль-Мутанабби былое родовое единство, придававшее значение личности поэта, было давно разрушено, а представление о достоинстве отдельного человека на арабском средневековом Востоке не сложилось. Отсюда пессимизм, а порой и отчаяние зрелого творчества аль-Мутанабби, поэта с ярко выраженным личностным началом, "не находившего себе места" в структуре общества и сознания того времени.Широко используя весь арсенал арабской поэтической техники, аль-Мутанаббн как бы вдохнул новую жизнь в классическую касыду, придал ей звучность и силу. Многие его бейты-афоризмы обрели самостоятельную жизнь в языке. Мастерство построения образа, монолитность и чеканность формы, музыкальность стиха - все это принесло аль-Мутанабби заслуженную славу у современников и потомков. Сторонники традиционной поэзии пенили в его касыдах бедуинский дух, сторонников "Обновления" привлекала яркость поэтического языка, интерес к человеческим характерам и современной жизни.С хамданидским поэтическим кружком, образовавшимся вокруг Сейфа ад-Дауля в Алеппо, связано также творчество соперника аль-Мутанабби - Абу Фираса. Двоюродный брат и воспитанник эмира Сейфа ад-Дауля, Абу Фирас был его доверенным лицом. Эмир назначил его комендантом крепости Манбидж на границе с Византией. Судьба поэта сложилась трагически: около семи лет он провел в плену у византийцев, а через два года после возвращения в Алеппо, после смерти Сейфа ад-Дауля, погиб при попытке захватить власть в княжестве.Основные темы поэзии Абу Фираса - восхваление рыцарской доблести н любовные переживания. Особенно популярны сочиненные им в византийском плену стихотворения цикла "Румийат" ("Византийские стихи"), в которых поэт жалуется на судьбу, умоляет Сейфа ад-Дауля выкупить его из плена, обращается со словами утешения к далекой матери и вспоминает жизнь на свободе. Арабские читатели всегда ценили Абу Фираса за искренность и умение передать тончайшие оттенки своих переживании и чувств.К хамданидскому кружку принадлежал и ас-Санаубари, вошедший в историю поэзии как певец природы. Описывая природу родной Сирии с ее утопающими в цветах садами и парками, живописными прудами и ручьями, с лучезарной весной и щедрой осенью, ас-Санаубари широко использует сложные поэтические фигуры "нового стиля", что дает основание считать его продолжателем поэзии "Обновления".В Багдаде среди множества придворных панегиристов второй половины X века - начала XI века заметно выделяется аш-Шариф ар-Рады, мусульманский правовед и литератор, перу которого принадлежат элегии - как светские, так и религиозные, в которых поэт оплакивает шиитских святых, - и панегирики. Однако поэтическую славу аш-Шарифу ар-Рады принесли в основном его любовные стихи-послания из цикла "Хиджазийат" ("Хиджазкие стихи"); в них традиционные бедуинские мотивы обретают куртуазную утонченность.Особое место в богатой поэтами эпохе литературного расцвета принадлежит прославленному поэту-мыслителю Абу-ль-Ала аль-Маарри, чья философская лирика и по мироощущению, и по тематике, и по поэтическому языку резко отличается от поэзии его предшественников и современников. Выходец из семьи мусульманского богослова, слепой с детства, аль-Маари сумел изучить мусульманское право, богословие, философию, арабскую грамматику и другие отрасли гуманитарных наук, древнюю и современную поэзию - то есть овладеть всем комплексом знаний, обязательных для образованного мусульманина того времени; его стихи насыщены эрудицией и разнообразными реминисценциями из древнеарабских легенд, из Корана и хадисов (преданий о жизни Мухаммеда).Большую часть жизни гениальный слепец прожил в родном селении Мааррат ан-Нуман (Северная Сирия), "пленником двойной тюрьмы" - слепоты и добровольного заточения. В дом аль-Маарри стекались почитатели и ученики со всех концов мусульманского мира, а многие образованные люди состояли с ним в переписке.В юные годы аль-Маарри отдал неизбежную дань традиционной поэзии, однако уже в его ранних стихах (сборник "Искры из огнива") чувствуется стремление к глубокому осмыслению жизни. Вопреки господствовавшим в арабской поэзии нравам, аль-Маарри никогда не сочинял панегириков за вознаграждение.Все зрелое творчество аль-Маарри объединено в знаменитый сборник "Лузумийат" ("Обязательность необязательного"; это название можно понимать двояко: 1) высказанные поэтом идеи обязательны для него, но не обязательны для других; 2) сложная двойная рифма, на которой построен весь сборник, необязательна в арабской просодии). Элементы философской лирики можно проследить в арабской поэзии с глубокой древности: начиная с пессимистических сентенций доисламских поэтов, кончая "зухдийат" Абу-ль-Атахии или размышлениями о бренности бытия в панегириках аль-Мутанабби; но жанр философской лирики в собственном смысле этого слова разработал аль-Маарри. Его творчество не только вершина арабской средневековой поэзии, но и своеобразный синтез сложной и пестрой духовной культуры халифата. Во взглядах аль-Маарри сложно переплетаются влияния античной мысли, мусульманских рационалистических учений, философско-религиозной доктрины шиитской секты исмаилитов и мусульманского правоверия.Размышляя о "последних вопросах бытия" - о добре и зле, о моральном долге человека, об истинной вере, о тайне жизни и смерти,- поэт как бы перебирает различные доктрины, ничего не абсолютизируя, все пропуская через горнило разума и сомнения. Правоверный мусульманин по воспитанию, аль-Маарри порой доходит до крайних форм свободомыслия, за что даже получил кличку "зиндик" (еретик). Его лирико-философские размышления проникнуты чувством глубокой неудовлетворенности нравственным состоянием общества, ощущением одиночества человека во враждебном ему мире, бессилия перед мировым злом.Аль-Маарри с ужасом говорит о несправедливости правителей, о корыстных демагогах, готовых толкнуть невежественную толпу на кровавые злодеяния. Мучительно ищет он выхода из тупика, в котором оказался мусульманский мир на рубеже X и XI веков, и видит истину только во внутреннем усовершенствовании, в служении людям, в ненасилии. Пессимистическое мироощущение поэта отразило и личную драму слепца, и трагический социальный опыт смутного времени, и общий кризис средневекового сознания.Стиль аль-Маарри передает напряженный драматизм мысли поэта. Он любит в одном бейте сталкивать контрастные пары, соединять противоположные понятия, состояния, ощущения: жизнь - смерть, радость - страданье, молодость - старость, греховность - праведность. Воображение его движется от понятия к его противоположности, и своеобразная симметрия поэтической строки как бы объединяет несовместимые начала в единое гармоническое целое.Значение наследия аль-Маарри выходит далеко за пределы арабской культуры. Влияние его философской лирики можно проследить в персидской, турецкой и других литературах мусульманского мира.Широкую популярность в странах арабского Востока завоевала в средние века суфийская лирика. Суфизм возник в VIII веке как мистико-аскетическое направление внутри ислама в восточных областях халифата, а позднее, в своих крайних формах, перерос рамки мусульманской ортодоксии и стал самостоятельной теософской системой.Первые суфии были правоверными монахами-аскетами ("суфий" значит "облаченный во власяницу"), проповедовавшими отказ от земных благ, обращение всех помыслов к богу. Позднее, позаимствовав философско-космогоническую теорию из античных и восточных источников, главным образом у неоплатоников и гностиков, мусульманские мистики создали собственное учение, в котором представляли божество как источник всего сущего, порождающее все мироздание путем излияния (эманации). Предметы этого мира представлялись им видимостью, отражением реальной божественности; цель жизни человека они видели в возвращении к божеству через освобождение души от сковывающей власти тела, через растворение в божестве, "подобно капле в океане".Под воздействием христианского учения теории мусульманских мистиков приобрели эмоциональную окраску. Поскольку видимый мир явлений провозглашался лишь порождением первосущности и ее частью, то естественна была и животворная любовь человека ко всему вокруг него как к части первосущности, ее земному отражению.Свое учение суфии излагали не только в специальных трактатах - излюбленной формой была поэзия. На молитвенных собраниях суфиев совершался обряд (зикр), во время которого распевались специальные гимны, передающие мистический опыт поэта-суфия.Суфизм преобразил традиционную поэзию, ввел в нее особый, символический стиль. Согласно суфийскому учению, постижение божества и слияние с ним достигается мистической любовью к богу, поэтому значительная часть суфийской поэзии - стихи любовного содержания, внешне мало чем отличающиеся от обычных газелей. В суфийских гимнах поэт обычно жаловался на любовные муки, сетовал на безнадежность своего чувства, воспевал прекрасную возлюбленную, ее вьющиеся локоны и всеиспепеляющий взор, сравнивал ее с солнцем или свечой, а себя с мотыльком, сгорающим в ее пламени.Каждый из этих образов превратился в суфийской лирике в символ с постоянным значением. Суфийские стихи двуплановы, за видимым "земным" планом кроется мистический смысл. Возлюбленная в суфийском словаре символов - бог или божественная истина, локоны возлюбленной - мирские соблазны, бурное море - плотские желания, испепеляющее сверкание молнии - божественное озарение и т. д. Поскольку состояние экстаза, ведущее к мистическому озарению, суфийские поэты уподобляли опьянению, большое место в лирике суфиев заняла "поэзия вина", отличающаяся от обычной застольной лирики лишь мистическим подтекстом.Непосвященный читатель мог воспринять в стихах суфиев лишь внешний, "земной" план: страсть, чувственный восторг, блаженство опьянения; посвященный же видел в земном аллегорию небесного. Мистический подтекст придает суфийской лирике эмоциональную напряженность, страстность; вместе с тем конкретный, чувственный характер ее условного языка облекает духовные переживания суфия в пластически зримые, впечатляющие образы. В этой двуплановости, взаимопроникновении земного и мистического - секрет особого поэтического обаяния лучших образцов суфийской лирики.Крупнейший арабский поэт-суфий - египтянин Омар ибн аль-Фарид. большую часть жизни провел он в уединении неподалеку от Каира, где предавался посту, благочестивым размышлениям и молитвам. Суфии почитали Ибн аль-Фарида как учителя, святого; согласно преданию, его поэмы распевались на радениях. Особенно знамениты его "Винная касыда", в которой в образах застольной лирики описано экстатическое состояние божественного озарения, и "Большая таыйя" - огромная поэма, содержащая страстный рассказ о мистическом опыте поэта. Обе поэмы справедливо считаются шедеврами арабской средневековой поэзии.Другой замечательный суфийский философ и лирик - Ибн аль-Араби, уроженец Мурсии (Андалусия), проживший большую часть жизни в восточных областях халифата. Автор ряда трактатов, Ибн аль-Араби описывает свои духовные переживания в пламенных любовных стихах. Жестокая возлюбленная, к которой обращены его страстные мольбы,- непознаваемая духовная сущность, а радости любви - соблазны грешного, но прекрасного мира, обессиливающие слабого человека и мешающие ему совершить восхождение к истине. Момент постижения высшей духовной сущности представляется поэту внезапным, подобным молнии озарением, испепеляющим человека. Ибн аль-Араби больше, чем Ибн аль-Фарид, погружен в реальные, земные чувства. В его изящных газелях так живо звучит язык "мучительных страстей", что мистический подтекст порой едва уловим.В сокровищнице арабской классической литературы немалую долю составляет наследие арабо-мусульманской Испании, или Андалусии (от "аль-Андалус", арабского наименования Испании). Покорив Северную Африку, арабы переправились в Испанию и при поддержке берберских племен за три года (711-714) покорили почти весь Пиренейский полуостров. В 755 году один из Омейядов, Абд ар-Рахман I, образовал в Испании эмират со столицей в Кордове, а в 929 году эмир Абд ар-Рахман III, приняв титул халифа, закрепил этим актом независимость Андалусии от багдадских Аббасидов.Однако уже в X веке начинается распадение Кордовского халифата, завершившееся образованием множества мелких княжеств, правители которых оказываются не в состоянии противостоять наступлению испанцев с севера (реконкисте). Вторжение из Северной Африки кочевников во главе с берберскими династиями Альморавидов (XI в.) и Альмохадов (XII в.) приостановило наступление испанцев лишь на время, и к середине XIII века в Испании сохранилось только одно арабское княжество - Гранадский эмират, которое в 1492 году также было завоевано испанским королем Фердинандом V. С падением Гранады окончилось почти восьмисотлетнее пребывание арабов в Испании.Географическое положение Андалусии, на долю которой выпало посредничество между Востоком и Южной Европой, благоприятствовало процветанию ее многочисленных городов - Кордовы, Севильи, Толедо, Бадахоса, Валенсии, Альмерии, Гранады и др. В интенсивной культурной жизни Андалусии деятельное участие принимали не только арабы-пришельцы, но и аборигены (арабизированное и исламизированное население Испании), привносившие в общую арабоязычную культуру свои духовные ценности и традиции. Наивысшего расцвета культура Андалусии достигает в XI - XII веках.В первые века после арабского завоевания и вплоть до конца Х века андалусская поэзия мало чем отличалась от поэзии восточных областей халифата. В традиционных касыдах-панегириках поэты прославляли подвиги арабов-завоевателей, предавались элегическим воспоминаниям о покинутой восточной родине (см. стихи кордовского эмира Абд ар-Рахмана I), сочиняли газели, застольные песни, сатиры, философичные "зухдийат" и т.д. (поэты аль-Газаль, Ибн Абд Раббихи). Как и в кружках багдадских меценатов, при кордовском дворе часто устраивались поэтические состязания. Особенно прославился кружок правителя Андалусии аль-Мансура (Альмансор), в который входили поэты Мугир ибн Хазм, аль-Мусхафи, Абу Абд аль-Малик Марван. С кружком аль-Мансура были связаны также его младшие современники - певец застольных радостей ар-Рамади и поэт-пессимист Ибн Шухайд, автор элегий и грустных любовных песен. У всех этих поэтов легко можно проследить влияние Абу Нуваса, Абу-ль-Атахии и других восточноарабских поэтов, а известного поэта из Севильи Ибн Хани за подражания прозвали "андалусским аль-Мутанабби".Исследователи арабской литературы по сей день спорят о степени своеобразия арабо-испанской поэзии. Многие склонны считать ее провинциальным эпигонским ответвлением главного восточноарабского ствола, повторяющим те же идеи, жанры, формы и традиционные образы, "докатившиеся" до западных областей мусульманского мира с опозданием на одно-два столетия. Такое отрицание специфики андалусской поэзии несправедливо. Строгое следование традиции - доминирующая черта всей арабской классической поэзии. Всякое своеобразие, как индивидуальное, так и в данном случае региональное, проявляется лишь "внутри" канона, в его рамках.Тематическое и стилевое своеобразие прослеживается в андалусской поэзии лишь начиная с XI века. В описательных частях касыд появляются яркие картины испанской природы, среди которых встречаются подлинные шедевры пейзажной лирики, красочностью и пластичностью подчас превосходящие лучшие создания восточноарабских поэтов. Расширяется тематика: среди традиционных описаний боевых подвигов и придворного быта мелькают оценки из городской жизни, часто возникают образы моря. Любовная лирика обретает более куртуазный характер. Складывается особый, связанный с реконкистой жанр плача-элегии по разрушенным городам и исчезнувшим государствам. В образном языке ощущается больше свободы и разнообразия. Наконец, именно в Андалусии впервые, еще в конце IX века, возникает строфическая поэзия в классическом (мувашшах - на литературном языке) и в народном (заджаль - на андалусском диалекте) вариантах, вторая позднее проникает и в восточноарабские области.В XI веке, когда "звезда арабской поэзии" на Востоке начинает закатываться, в Андалусии появляются замечательные поэты. Один из первых прославленных андалусцев - творец любовной лирики Ибн Зайдун. Выходец из знатного кордовского рода, Ибн Зайдун в смутные годы борьбы за кордовский престол поддержал противников Омейядов, был приближен новым правителем, попал в немилость, бежал к правителю Севильи и помог ему захватить Кордову. Главная тема его газелей - любовь к аль-Валладе, дочери халифа, поэтессе, державшей в Кордове нечто вроде литературного салона. В соответствии с требованиями "куртуазии", лирический герой его поэм - верный влюбленный, покорный воле своей жестокосердной и высокомерной дамы, в глазах которой его порочат недруги-клеветники. Сочинял Ибн Зайдун также сатиры, главным образом на своего соперника, и традиционные панегирики кордовским и севильским правителям.Был популярен в Андалусии и поэт аль-Мутамид. Эмир, правитель Севильи, аль-Мутамид из страха перед испанцами обратился за помощью к правителю Марокко Иусуфу ибн Ташифину, и тот приостановил реконкисту, но заодно захватил и владения аль-Мутамида, а поэта-правителя отправил в Марокко, в селение Агмат, где тот и умер в плену. В своих ранних стихах аль-Мутамид, как и Ибн Хани, подражает аль-Мутанабби, а в лирике близок Ибн Зайдуну. Лучшее в его творчестве - агматский цикл стихов, повествующий о перенесенных поэтом унижениях.К севильскому кругу относится также творчество уроженца Сицилии Ибн Хамдиса, бежавшего после завоевания острова норманнами. Выдающийся мастер куртуазной лирики, Ибн Хамдис прославился своими любовными и застольными песнями, а также стихами о природе.Большим мастером пейзажа был уроженец Альсиры Ибн Хафаджа, которого современники сравнивали обычно с певцом сирийской природы ас-Санаубари. Природа родной Валенсии - одной из самых прекрасных областей Испании - была для поэта неиссякаемым источником вдохновения.Тематика строфической поэзии первоначально была ограничена любовными сюжетами, но начиная с XI века, когда стремление к строгому соблюдению восточиоарабских традиций заметно ослабевает, форма мувашшаха используется во всех жанрах, вплоть до суфийской лирики. В диалектных ладжалях, как правило, не соблюдались классические поэтические размеры, но выдерживалась долгота гласных, и строились они по правилам, близким к силлабо-тоническому стихосложению.Берберские завоевания в Андалусии приводят к огрублению придворной жизни. Африканские правители плохо знают арабский язык и не понимают утонченную классическую поэзию. Поэтому постепенно придворного панегириста сменяет странствующий поэт, ищущий слушателей и ценителей среди простого городского люда. Именно таким был бродячий поэт и музыкант из Кордовы Ибн Кузман, исполнявший свои панегирики и заджали на площадях и рынках андалусских городов. Тематика заджалей Ибн Кузмана разнообразна, но излюбленные его сюжеты - вино и любовь. Земные, чувственные радости поэт противопоставляет аскетической морали, издевается над "изысканной" любовью куртуазных поэтов. В поэзии Ибн Кузмана много бытовых моментов, описаний городских празднеств, сцен из жизни простонародья.Последние столетия пребывания арабов в Испании менее богаты поэтами. Здесь следует выделить автора замечательных любовных стихотворений, принявшего ислам еврея из Севильи Ибрахима ибн Сахля, и последнего выдающегося поэта и историка из Гранады Ибн аль-Хатиба - автора грустных элегий-плачей, отражающих ощущение грядущей гибели, которым были охвачены арабы Южной Андалусии задолго до окончательной победы испанцев.В настоящем томе "Библиотеки всемирной литературы" представлены образцы средневековой арабской поэзии от ее истоков - доисламских муаллак - и до окончания "золотого века". Читателю, несомненно, бросятся в глаза общие типологические черты, превращающие эту поэзию в единое эстетическое явление.Выше уже говорилось о традиционности арабской средневековой поэзии, о роли, которую играл на протяжении тысячелетней истории ее развития доисламский канон, предопределивший ее тематику, формы и образный строй.В отличие от преисполненного чувством собственного достоинства древнеарабского поэта-воина, воспевавшего деяния родного племени, средневековый поэт был, как правило, придворным панегиристом, рассматривающим свою деятельность как профессию и источник заработка. Отношение к поэтическому творчеству мало чем отличалось от отношения к труду ремесленника-гончара или ювелира; можно даже говорить о своеобразной корпорации придворных панегиристов, хотя формально такого цеха не существовало. Немногие исключения из этого правила лишь подтверждают его: не пожелал воспевать Омейядов богатый мединец Омар ибн Аби Рабиа, независимо держал себя халифский сын Ибн аль-Мутазз, не слагал стихов за деньги мудрец-аскет аль-Маарри, сторонились двора поэты-суфии Ибн аль-Фарид и Ибн аль-Араби. Основная же масса поэтов существовала на подарки своих покровителей.

Картина дня

наверх