АДАМ ОЛЕАРИЙ
ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ГОЛШТИНСКОГО ПОСОЛЬСТВА В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ
VII
(Книга I, глава 8)
Как русские справляют свой Новый год
1 сентября русские торжественно справляли свой Новый год. Они ведь считают свои годы от сотворения мира и уверены, подобно некоторым старинным еврейским и греческим писателям, с которыми и иные наши ученые согласны, что мир начался осенью. Я не намерен излагать причины этого убеждения. Об этой причине говорят Альфонс Тостат, Госпиниан, Кальвизий и Ориган, которые все того же мнения.
Московитский год в то время (в год по Р. X. 1634) был 7142. Русские, приняв от греков веру, захотели последовать им и в их летосчислении.
Греческая и восточные церкви утверждают, что они придерживаются хронологии Никифора; они насчитывают от начала мира до Рождества Христова 5508 лет, хотя Никифор и считает всего 5500 лет. Если теперь причислить сюда тогдашнюю цифру года от Р. X., а именно 1634, то получится 7142. Таким образом нынешний 1654 год пишется московитами и греческими христианами 7162. Мы же, согласно истине библейских рассказов о создании мира в 3949 г. до Р. X., должны считать теперь 5603 г.
Процессия, которую устроили русские, справляя этот праздник, была очень красива на вид. На кремлевской площади собрались более двадцати тысяч человек, молодых и старых. На верхнюю площадь вышел патриарх со всем клиром, с почти 400 попов в священническом убранстве, [55] с очень многими хоругвями, иконами и раскрытыми старыми книгами. Они вышли из церкви, лежащей по правую руку, если подниматься вверх. Его царское величество, со своими государственными советниками, боярами и князьями, вышел с левой стороны площади. Великий князь с обнаженной головой и патриарх в епископской митре, оба поодиночке, выступили вперед и поцеловали друг друга в уста. Патриарх также подал его царскому величеству, чтобы тот мог приложиться, крест, с пядень длиною, осыпанный большими алмазами и другими драгоценными камнями. Затем он во многих словах произнес благословение его царскому величеству и всей общине, а также пожелал всем счастья к Новому году. Народ кричал в ответ: “Аминь!” Тут же стояло бесчисленное количество русских, державших вверх свои прошения. Со многими криками бросали они эти прошения в сторону великого князя: потом прошения эти собирались и уносились в покои его царского величества. Затем, в чинной процессии, каждый опять вернулся на свое место.
КОНЕЦ ТЕКСТА АДАМА ОЛЕАРИЯ
МОНГОЛЫ
Большие пиры устраивались в дни Нового года и в день рождения великого хана. . Монголы отмечали Новый год по лунному календарю, называя его «белый месяц» (Цаган-Сара). Обычно начало Нового года у монголов приходится на конец января или начало февраля. Описание празднование-Нового года великим ханом Хубилаем дано в «Книге» Марко Поло.
РОТШТЕЙН А.
МАНЧЖУРСКИЕ ОЧЕРКИ
Личные наблюдения и заметки
_______________
Ночь на новый год была тихая, теплая, звездная.
Вдоль темных улиц, убегая вдаль, тускло мигали шеренги фонарей. Было безмолвно и пустынно. Изредка только показывался где-нибудь большой белый фонарь, двигался, исчезал, — то запоздалый китаец возвращался домой.
Встречают Новый Год также в семье, у домашнего очага. К этому дню в домах все прибрано, почищено; расклеенные повсюду полосы красной и желтой бумаги с причудливыми иероглифами придают жилищу праздничный, нарядный вид. Кто побогаче, украсил и двор перед фанзой.
Через огромные высокие ворота я попадаю в один из таких дворов перед домом богатого купца. Хорошо знакомый двор, неузнаваем. Выросли какие-то беседки, галереи, сквозные загородки. Материал самый простой — колья, циновки, пестрая бумага, жгуты из полотнищ пестрой материи, стебли гаоляна. Но сколько тщательной, кропотливой работы; как много желания сделать все красивее, нарядней, изящней.
Впереди двора из циновок и гаоляна сооружено что-то вроде маленькой кумирни. Здесь, на высоком столе, перед изображениями обожествленных предков расставлены всевозможные яства — огромная вареная свиная голова, курицы, чашки с лапшой, с кашей, с различными кушаньями китайской [173] кухни; посреди, в чугунном сосуде, воткнутые в песок, медленно тлеют и дымят голубым дымом тонкие курильные палочки.
А везде вокруг светят и пестрят десятки фонарей больших, маленьких, круглых, четырехгранных, всевозможных форм, цветов, величин. И везде вокруг — на фонарях, на циновках, на стенах — везде, везде — ярко выступают красивые фантастические иероглифы. И они соединяются в известные, установленные обычаем, освященные веками сочетания, в пожелания счастья и долголетия, в предсказания цветущего здоровья и неизменных успехов.
И как-то весело становится на душе от всего этого света, этой пестроты и яркости, от этих изгибов густых черных и золотых линий, сулящих так много хорошего.
На большой улице тихо, темно и безлюдно. И я захожу еще в один большой двор направо, где помещается полицейское управление. Здесь почти также. Почти те же постройки, возведенные на несколько дней тщательной, заботливой рукой. Только фонарей здесь, кажется, еще больше и формы их еще разнообразнее, фантастичнее, да между воротами и кумиренкой выросла в один день целая аллея молодых сосен, привезенных сюда издалека.
Несколько солдат в красных курмах, с большими темно-синими косынками, по-бабьи завязанными вокруг головы, бегут докладывать о моем приходе.
Быстрой походкой выходит из большой фанзы полицмейстер — высокий, видный, красивый, еще совсем молодой человек. Он приветливо улыбается, вспоминая, что мы “шибко знакомы", т. е. встречались два-три раза, два-три раза осведомлялись о здоровье. И радушным жестом он приглашает меня в фанзу.
Но я помню, что уже двенадцатый час; я знаю, что Новый Год должен быть встречен в тесном домашнем кругу; и я спешу уйти, сказав, что зашел только на минутку, привлеченный нарядным видом двора.
Полицмейстер несколько раз благодарит меня и за то, что я зашел, и за то, что я похвалил убранство. Он провожает меня до ворот и просит зайти к нему завтра. И высокие тяжелые ворота закрываются за мной.
На улице пустынно и темно; вереницы желтых, тускло мерцающих точек убегают вдаль, теряются вдали. Большие фонари не скользят больше вдоль темных стен. Ворота и двери заперты. [174]
На улице тихо. Но из-за высоких каменных стен поднимается какой-то неясный шорох, шепот жизни; чувствуется, что там, в разукрашенных дворах, в праздничных фанзах происходит что-то важное и значительное.
Там китайцы встречают свой Новый Год.
Церемония встречи, древняя, тысячелетняя церемония проста и величественна.
Ровно в полночь вся семья, слуги, работники, приказчики — все объединенные одним общим главой, одним общим домашним очагом — выходят во двор фанзы. Одежда праздничная, лица сосредоточенные, движения медленны и чинны.
Глава семьи выступает вперед, поднимает глаза к небу; произносит от века установленную молитву самому главному богу — богу Неба. И все окружающие смотрят вверх и про себя повторяют молитву.
Потом глава семьи опускается на колени и трижды кланяется в землю другому могучему богу — богу Земли. И опять произносит короткую молитву, которая повторяется в эту ночь уже многие тысячи лет.
А все окружающие делают земные поклоны и про себя повторяют молитву.
После молитв богам Неба и Земли, молятся обожествленным душам предков. И совершают жертвоприношения; и возжигают курения.
Глава семьи, выступающий в роли жреца, посредником между богами и людьми, кажется в эту торжественную минуту необычным, преображенным, озаренным лучами божественности. И в то же время близким, — своим. Снова установлена древняя, многотысячелетняя связь между небом и землей.
И тот, кто восстановил ее — этот, еще час тому назад самый обыкновенный старик — движется теперь медленными, важными, немного неестественными, немного деревянными движениями. И его одежда праздничная, новая, еще не привыкшая к обычным изгибам, напыщенно топорщится, как у богов на старинных, неизменных, изображениях.
Потом входят в фанзу, садятся за стол. Трапеза совершается в тишине и торжественности, — на стол подаются жертвенные кушанья, запах которых вкушали боги. И связь неба и земли, уже установленная в душе, устанавливается во плоти. Медленно, значительно, в тишине и торжественности проходит трапеза новогодней вечери.
На длинных ночных улицах темно, безлюдно и тихо. [175]
Только фонари тускло мигают, убегая во тьму, только из-за стен поднимается неясный шорох, шепот, трепет жизни.
Но вот где-то скрипнули ворота, где-то раздались быстрые шаги; во мраке засветились и задвигались большие фонари, белые и красные; по ночным улицам заскользили тени...
Новый Год был встречен у домашнего очага. Могучие и великие боги Неба и Земли, обожествленные души предков получили и шепот молитв, и дым курений. Но есть еще много, много богов, о которых нужно вспомнить в первые минуты Нового Года: добрых — расположить к себе, злых — отогнать прочь. Дальние кумирни были посещены днем накануне. Ближние посещаются новогодней ночью. По ночным улицам скользят бесшумные тени; из мрака выплывают, растут, колеблются большие фонари — белые и красные.
Кумирни открыты и освещены. Перед огромными страшными изваяниями богов, в чугунных чашах медленно тлеют курильные палочки. Китайцы входят и ставят новые палочки взамен догоревших; и кланяются быстрыми-быстрыми поклонами.
А у дверей, на улице стоит, в ожидании своих хозяев, целая толпа огромных фонарей — красных и белых; тонкая шелковая материя освещена изнутри; резко выделяются очертания наклеенных на фонари иероглифов. Словно лучезарные лица какой-то гигантской сказочной птицы, лежат на земле у дверей кумирни пестрые фонари.
Скрипят большие, тяжелые ворота. Несколько фонарей выплывают из мрака и движутся, и качаются; по земле скользят светлые пятна; сзади колышутся человеческие тени. Бесшумно, быстрым шагом идут на ближайший перекресток улиц. Фонари поставлены на землю. Человеческие тени наклонились; положили на камень несколько листов смятой бумаги, облили ее ханшином — рисовым спиртом. Кто-то встал на колени, раздул тлевший фитиль, поднес ком бумаги.
Вспыхнуло веселое голубоватое пламя; на осветившейся стене соседнего дома закачались огромные бесформенные тени. Обрывки человеческих фигур вырвались из мрака — бледное строгое лицо, пола синего шелкового кафтана, нежные, нерабочие руки с длинными ногтями.
И в бледном дрожащем свете человеческие фигуры задвигались одним движением — наклонялись и выпрямлялись в быстрых-быстрых поклонах. На стене бесформенные тени шатались, падали, уходили во мрак.[176]
Маленький костер догорел; тлеющие лоскутки бумаги катились по земле. И опять закачались фонари, побежали по земле светлые пятна, опять заколыхались человеческие фигуры. И на другом перекрестке, в другую сторону от дома запылал маленький костер.
Оба перекрестка улиц, вправо и влево, были освящены и очищены огнем. Ничего дурного, ничего нечистого не могло пройти через эти перекрестки и проникнуть в жилища.
Но злые духи хитры и ловки. Они могут пройти и без дорог; в первый день Нового Года они могут забраться в фанзу, на двор, и там свить себе прочное гнездо на весь год.
Шум вызывает страх. Надо шумом устрашить злого духа; пусть испуганный он бежит далеко от фанзы и за весь год не пытается проникнуть в нее.
И вот начинается пальба хлопушками. Уже задолго до праздника везде на всех улицах продаются огромные гроздья, сплетенные из небольших бумажных патронов, начиненных порохом. В бедных домах патроны жгут по одному; в богатых вешают на жерди целую гроздь, и выстрел следует за выстрелом, пока выпалят все хлопушки.
Страшная пальба начинается по всему городу. Со всех сторон, со, всех дворов летят короткие; резкие звуки; барабанят, как град по стеклу, сбиваются, сливаются в какой-то дикий хаос, в сплошной рев, где уже нельзя отличить отдельных звуков; и потом замирают, удаляясь, разбегаясь куда-то, и вспыхивают вдруг с неожиданной силой, вот. тут совсем близко, над самым ухом. Над городом, в темном ночном небе прямолинейно и быстро носятся черные звонкие шары; они сталкиваются, отскакивают друг от друга, и снова летят, и снова сшибаются. И их так много, и они летят так быстро, что, кажется, они покрыли все небо, заволокли все звезды.
Над ночным городом стоит оглушительная трескотня хлопушек.
А на рассвете, взамен этой музыки, начинается другая — битье в гонги, в барабаны, в тарелки, в глиняные горшки, во что попало, только бы сделать побольше шума, только бы подальше отогнать хитрых злых духов.
Так встречали Новый Год в китайском городе, где мне пришлось проживать. [
Текст воспроизведен по изданию: Манчжурские очерки. Личные наблюдения и заметки // Вестник Европы, № 1. 1907
© текст - Ротштейн А. 1907
НОВЫЙ ГОД НА ЮКАТАНЕ
ИЗ КНИГИ ДИЕГО ДЕ ЛАНДО СООБЩЕНИЕ О ДЕЛАХ В ЮКАТАНЕ
В предыдущих главах было сказано, что индейцы начинали свои года с этих дней без имени, приготовляясь во время них как бы бдением к справлению праздника нового года. Кроме подготовки, которую они делали, справляя праздник демона У-Вайеяб, во время которого выходили из своих домов, остальные приготовления заключались [в том], чтобы выходить очень мало из своих домов в эти пять дней и жертвовать, кроме даров на общем празднике, то, что причиталось их демонам и другим в храмах. Эти причитавшиеся [дары], которые они жертвовали, они никогда не брали для своего употребления, как и вещь, пожертвованную демону, но на них покупали курение для сожжения. В эти дни они не чесались, не мылись и не очищались, ни мужчины, ни женщины, и не делали работы грязной (servil) или утомительной, ибо опасались, что с ними случится что-либо дурное, если они сделают это.
В первый день [месяца] Поп, первого месяца у индейцев, был их новый год, очень торжественный праздник у них, ибо он был общим и для всех, и таким образом все селение вместе справляло праздник всех идолов. Чтобы отпраздновать его с наибольшей торжественностью, они обновляли в этот день все предметы, которыми пользовались, как то: тарелки, сосуды, скамеечки, циновки, старую одежду и покрывала, которыми они обвертывали своих идолов. Они подметали свои дома, а сор и эту старую утварь выбрасывали за селение на свалку, и никто, хотя бы он и нуждался, не трогал ее. [186]
Для этого праздника начинали поститься и воздерживаться от своих жен сеньоры, жрецы, знатные люди и те, кто еще хотел, по своей набожности; они постились столько времени перед [праздником], сколько считали уместным, ибо некоторые начинали это за 3 месяца, иные за два, иные по своему усмотрению, но никогда не менее 13 дней. В эти 13 дней они, кроме воздержания от женщины, не ели с кушаниями соль и перец, что считалось у них большим покаянием. В это время они выбирали служителей — чаков, чтобы помогать жрецу. Они приготовляли много шариков свежего курения на дощечках, которые для этого были у жрецов, чтобы воздерживающиеся и постящиеся сжигали их идолам. Те, которые начали эти посты, не отваживались нарушить их, ибо считали, что случилось бы что-либо дурное с ними самими или с их семьями.
Когда наступал новый год, все собирались во дворе храма, только мужчины, ибо ни на каком жертвоприношении или празднике, происходившем в храме, не могли присутствовать женщины, кроме старух, которые должны были совершать свои танцы. На остальных праздниках, которые устраивали в других местах, могли приходить и присутствовать и женщины. Сюда они приходили чистыми и украшенными своими цветными мазями, счистив черную сажу, вымазанные которой они ходили, когда постились. Все собирались с большими дарами из еды и напитков, которые приносили, и большим [количеством] вина, которое было [для этого] сделано. Жрец очищал храм, сидя посреди двора, одетый в облачение (de pontifical), держа около себя жаровню и дощечки с курением. Чаки садились по четырем углам и протягивали от одного к другому новую веревку, внутрь которой должны были войти все, кто постился, чтобы изгнать демона, как рассказано в главе 96. Когда демон был изгнан, все начинали благоговейные молитвы, а чаки добывали новый огонь и зажигали жаровню, которая [употреблялась] на общих праздниках. Они сжигали курение демону на новом огне, и жрец начинал бросать свое курение в жаровню, и подходили все по порядку, начиная с сеньоров, получить из руки жреца курение, который давал его им с такой важностью и благоговением, как если бы давал им мощи. Они его бросали мало-помалу в жаровню, ожидая, пока кончит гореть. После этого воскурения они съедали все дары и приношения и выпивали вино, пока не делались совершенно пьяными. И это был их новый год и обряд, очень приятный их идолам. Находились некоторые, что в течение [всего] месяца Поп справляли этот праздник, по своему благочестию, со своими друзьями, сеньорами и [187] жрецами. Их жрецы всегда были первыми в увеселениях и выпивке.
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ КНИГИ ДИЕГО ДЕ ЛАНДА,МОНАХА ОРДЕНА СВЯТОГО ФРАНЦИСКА
(пер. Ю. В. Кнорозова)
Текст воспроизведен по изданию: Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане. М. Ладомир. 1994
Свежие комментарии