На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Этносы

4 449 подписчиков

Свежие комментарии

  • Эрика Каминская
    Если брать геоисторию как таковую то все эти гипотезы рушаться . Везде где собаки были изображены с богами или боги и...Собака в Мезоамер...
  • Nikolay Konovalov
    А вы в курсе что это самый людоедский народ и единственный субэтнос полинезийцев, едиящий пленных врагов?Женщины и девушки...
  • Sergiy Che
    Потому что аффтор делает выборку арийских женщин, а Айшварья из Тулу - это не арийский, а дравидический народ...)) - ...Самые красивые ар...

ЭВРИПИД И АФИНСКАЯ ПОЛИТИКА

 

Политические воззрения Еврипида

 

Во времена Еврипида всюду в Элладе шла борьба между защитниками демократии с одной стороны и противниками её с другой. И те и другие, сходясь в главных пунктах, разделялись на группы, расходившиеся в частностях. Как умеренные сторонники демократии, так и умеренные противники её допускали некоторые возражения оппонентов, так что между крайними олигархами и крайними демократами было, без сомнения, несколько переходных ступеней политических групп, главнейшие из которых во время открытой борьбы в Афинах демократии и олигархии, начавшейся вслед за походом в Сицилию, успевали более или менее проводить свои взгляды в жизни.

К какой частной группе принадлежал Еврипид, на основании его трагедий определить трудно; его трагедии позволяют только определить взгляды автора на желательный, по его мнению, государственный строй в более или менее общих и главных чертах. Не признавая, по своим философским воззрениям, за кем-нибудь прирожденного права на господство, Еврипид совершенно естественно был сторонником общего равенства всех граждан в государстве. Это равенство должно выражаться, по Еврипиду, в равенстве пред писаными законами, одинаково для всех обязательными, и в праве всякого гражданина на участие в народном собрании, которое, представляя совокупность всех граждан, и должно быть носителем верховной власти в государстве. Эти принципы, совершенно тожественные с теми, которыми, по словам Перикла, афинское государство отличалось от других, заставляют считать Еврипида сторонником демократии.

Но демократия, как до Еврипида, так и при его жизни, прошла разные ступени и благодаря разным мерам, принятым для привлечения к участию в государственных делах беднейших граждан, особенно вознаграждению за службу и даже участию в народном собрании, все более и более уклонялась, уже на глазах Еврипида, к крайней демократии, к господству и решительному преобладанию демоса в тесном смысле, то  есть массы беднейших граждан. Этот демос составил большинство в народных собраниях и, являясь полным хозяином и распорядителем судеб целого государства и отдельных граждан, был, однако, по своему социальному положению, гораздо менее, нежели другие сословия, способен в общей массе судить о тонкостях внутренней и внешней политики и потому гораздо более их зависел от своих руководителей и заступников. Неудобства такого положения дел были мало заметны и сравнительно редко давали себя чувствовать, пока роль таких вождей народных была в руках истинно государственных людей, как Перикл, которые, в качестве полководцев, послов, финансовых чиновников и т. и., в то же время руководили делами целого государства, а не одного только преобладающего класса.

Еврипид

Бюст Еврипида в Ватиканском музее

 

Но зато, когда, благодаря возраставшему все более и более недоверию демоса к людям из высшего класса и развитию красноречия, роль народных вождей и заступников перешла мало-помалу, особенно после смерти Перикла, к риторам, вышедшим из низших классов, мало образованными, частью неспособным к государственной деятельности, а частью своекорыстным и бесчестным, но в то же время смелым, красноречивым и готовым купить доверие большинства всевозможными средствами, – тогда недостатки и вред для государства и отдельных граждан преобладания демоса стали проявляться с такою очевидностью и силою, что и самые искренние приверженцы умеренной и справедливой демократии не только не могли отрицать их, но даже считали своим долгом восставать против них. Как человек мыслящий, Еврипид видел тот вред, который наносили государству и демократии демагоги, которые вертят государством в разные стороны, сообразно со своими эгоистическими и честолюбивыми планами. Еврипид не менее Аристофана возмущался их льстивыми и хвастливыми речами и с горечью смотрел на господство разных честолюбцев, умевших обманывать народ и прикрывать свои грехи лестью и угодливостью демосу и наветами на богатых и знатных граждан.

Понимая и признавая эти недостатки и крайности современной ему демократии, поэт наш естественно не мог быть сторонником и защитником исключительного господства демоса в тесном смысле. По мнению поэта, ни богачи, ни бедняки не должны господствовать в государстве, потому что, как представители двух крайностей, ни те, ни другие но могут считаться твердою и надежною опорою государства. Такую мысль проводит Еврипид устами мифического творца афинской демократии, Тесея, который, определяя роль различных классов в государстве, говорит, что из трех классов граждане богатые постоянно стремятся к увеличению своих богатств и потому не могут быть особенно надежною опорою государства; бедные завидуют богатым, и, обманываемые своими лживыми и злонамеренными руководителями, стараются, елико возможно, вредить богачам; потому господство их и преобладание в государстве еще менее желательно. Основу и спасение государства составляет средний класс; довольный своим положением, он всех менее склонен к переменам и всех более способен сохранять и поддерживать существующий порядок. Важнейший элемент этого класса составляюсь не бойкие, подвижные и часто легкомысленные горожане, а деревенские, не очень богатые, но и не бедные, землевладельцы, большею частью в то же время и земледельцы. Не имея того лоска и той привычки к собраниям, которыми отличались горожане, они тем не менее могут, когда нужно, подать дельный и спасительный совет, и во всяком случае нелегко поддаются на речи бойких говорунов, которые главным орудием убеждения делают лесть толпе.

Если, таким образом, элементом преобладающими в народном собрании и уравновешивающим борьбу представителей крайних состояний должен быть, по понятиям Еврипида, средний класс, то, очевидно, демократия, о которой мечтал Еврипид, значительно расходилась с действительностью; ему, как и многим другим умеренным демократам, очевидно гораздо больше нравилась демократия старая, когда масса беднейших граждан, особенно горожан  ремесленников, моряков, без особенной надобности не покидала своих обычных занятий, чтобы присутствовать в народном собрании, и не составляла подавляющего большинства.

Такт, как главный недостаток афинской демократии заключался в преобладании демоса в тесном смысле, часто злоупотреблявшего своею властью для притеснения богатых и знатных, то Еврипид, естественно, советовал демосу не унижать и не преследовать богатых и указывал, что такое притеснение не только несправедливо и беззаконно, но и вредно для государства. Но эта вражда кбогатым и знатным, а равно и другие крайности и недостатки демократии и поддерживались и поощрялись бесчестными или ослепленными демагогами; потому возможно лучший выбор руководителей и советников получал первенствующее значение.

Как человек высокого образования, Еврипид разделял истину, высказанную неоднократно Сократом и развитую до последних пределов Платоном, что для управления государством необходимы государственные люди, специально подготовленные к этой деятельности и посвящающие ей исключительно свои таланты и силы. И, по мнению Еврипида, как  по мнению  Сократа, во главе государства должен стоять вполне подготовленный к политической деятельности и способный управлять государством человек; от недостатка таких людей не только страдают, но часто и гибнут целые государства. Но между тем как Платон требовал, чтобы такой государственный человек, каким в его глазах мог быть только истинный философ, управлял государством и народом по своему усмотрению, даже против воли этого народа, Еврипид желал, чтобы во главе государства стоял   народный  избранник,  который должен управлять государством с согласия народа. Опыт, по-видимому, убедил поэта, что при хорошем, честном и мудром вожде, какими были, например, Солон, Аристид и Перикл, друг Еврипида, народ, даже и при вполне демократическом составе народных собраний, пойдет по пути общего блага и чести и в то же время будет пользоваться свободою и равенством пред законом, между тем как полновластие правителя, независимого от воли народа, могло бы повлечь за собою все ужасы тирании. Но так как выбор этого вождя в демократическом государстве зависел от воли народа, то, очевидно, на правильном выборе истинно честного и мудрого вождя должно быть сосредоточено все внимание народа: от выбора вождя зависело в значительной степени все направление государственной жизни, потому что масса народа представляла большею частью слепую, хотя и могучую силу, которую искусный руководитель мог направлять в различные стороны.

Ввиду громадной важности, которую Еврипид придавал выбору вождя, становится совершенно понятным, почему он так часто, так настойчиво говорит в своих трагедиях об осторожности и внимательности при выборе вождей и советников и советует не увлекаться пустым красноречием. Такие постоянные предостережения и напоминания были в то время тем более уместны, что, благодаря явившимся в Афинах учителям красноречия, оказалось немало таких претендентов на звание политического деятеля и вождя, которые, при помощи нового искусства, умели замаскировать свою пустоту и эгоистичность и представиться в глазах неопытной, но жадной до красноречия и любившей лесть массы истинно мудрыми государственными деятелями и радетелями народа.

В этой борьбе с соблазнительным, но обманчивым красноречием демагогов, прикрывавших свои эгоистические планы маскою защитников свободы и власти афинского демоса, Еврипид совершенно сходился со своим литературным врагом, Аристофаном, и ратовал на одной стороне с ним, хотя и в другой, не столь резкой форме. Еврипид, так же как и Аристофан, ненавидел и преследовал таких краснобаев, которые пользовались своим красноречием но для пользы общественной, а для удовлетворения своего собственного корыстолюбия и честолюбия. Красноречие в устах таких бесчестных людей, которых он клеймил названием «неблагодарное отродье», Еврипид, как и Аристофан, считал величайшим злом для государства.

Нужно говорить, поучал Еврипид, – не то, что приятно для слуха, а то, что согласно с истиною и может доставить оратору добрую славу и честное имя; потому что чересчур приятные, но лживые речи губят счастливые семьи и даже целые государства, благоустроенные и цветущие. Между тем теперь, благодаря быстроте и изворотливости языка, ораторы отрицают и опровергают самые несомненные истины, вертят законами так и сяк, так что если бы самые дела обладали даром слова, то они стали бы громко протестовать и показали бы ничтожность и лживость искусных речей». Авторы таких речей, по мнению нашего поэта, заслуживают самого большого наказания, так как они, надеясь при помощи своего красноречия представить бесчестные свои поступки в хорошем свете и одержать верх над своими менее красноречивыми, хотя бы и вполне правыми противниками, не боятся действовать бесчестно и противозаконно и таким образом заставляют страдать и подвергают опасности и несчастьям не только отдельных граждан, которые, не обладая даром слова, при всей своей правоте и честности не могут защитить себя против обвинений бесчестных краснобаев, но и целое государство. Дело в том, что при таком значении льстивого и лживого красноречия не только в делах частных, но и общественных, люди честные и способные действительно стоять во главе государства с пользою и славою для него, – словом, лучшие люди весьма часто должны волею или неволею сторониться от участия в государственных делах, видя, что честность и благородство намерений и действий ровно ничего не значить, что самый бесчестный краснобай может не только парализовать советы и действия честных людей, но и представить их в дурном свете, тем легче, что люди выдающиеся всегда имеют много завистников и ненавистников. А от этого происходить двоякий вред для государства: уклонение от государственной деятельности порядочных людей и возвышение пустых и бесчестных честолюбцев, которые, сделавшись таким образом полными господами и распорядителями судеб государства и не стесняемые в своих действиях участием и вмешательством людей благородных и честных, отдаются полному произволу и для удовлетворения своих страстей позволяют себе всякие беззакония, с полною уверенностью в безнаказанности. Особенно нужно остерегаться слишком молодых честолюбцев, из которых одни без всякой необходимости, ко вреду для государства, возбуждают граждан к несправедливой войне, чтобы иметь случай быть избранными в полководцы[1], другие стремятся к власти, чтобы иметь возможность безнаказанно бесчинствовать и обижать своих сограждан, третьи, наконец, добиваются власти ради бесчестной наживы.

Сидящий Еврипид

Сидящий Еврипид

 

Не менее опасно и вредно для государства, но еще невыносимее для граждан господство людей, которые, принадлежа к малообразованному и низшему классу, вдруг разбогатеют и получат значение и власть. Чванству и бесчинству подобных людей нет пределов. Если господство подобных лиц нестерпимо для всех честных граждан вообще, то для людей образованных и знатных преобладание и власть таких грубых и необразованных невежд, естественно, еще более невыносимы. Видя и понимая, какой неисправимый вред подобные правители наносят отечеству, патриоты не могут не скорбеть душою, тем более, что к патриотической скорби присоединяется честолюбие, оскорбленное необходимостью подчиняться и уступать дорогу людям худшим и недостойным.

Несравненно хуже, конечно, приходилось честным и благородным гражданам, когда необузданные честолюбцы, опираясь на неразумную толпу, которой они льстят и угождают, доходят до высшей степени власти и, вооруживши одну часть населения против другой, захватываюсь в свои руки верховную власть, становятся полновластными и самовластными распорядителями судеб своего отечества и своих сограждан, – словом, делаются тиранами. Достигнув наивысшего счастья, которое только возможно для смертных, тирании, которая в глазах огромной массы обыкновенных смертных почти равняется божескому блаженству, они, как боги, не стесняются никакими законами и могут продаваться полному удовлетворенно своих страстей. Правда, путь к этому счастью труден и опасен; но честолюбцы готовы рисковать честью и жизнью, нарушить все божеские и человеческие законы, принести в жертву своему властолюбию множество граждан и запятнать свою собственную честь самыми ужасными преступлениями, лишь бы только достигнуть вожделенной тирании. По их мнению, если уж из-за чего можно грешить, так это – из-за приобретения власти.

Еврипид с актерской маской

Еврипид с актерской маской

 

Захвативши власть посредством насилия, тиран, естественно, должен и поддерживать ее подобными же средствами и превратиться в жестокого деспота, мучимого страхом за свою власть, попирающего жизнь и честь благородных и честных патриотов, в которых он видит врагов своей власти, так что, в конце концов, столь желанная и достигнутая с такими жертвами тирания оказывается несчастьем не только для граждан, но и для самого властителя. В этих мрачных картинах изображается, очевидно, но власть эпических царей, а тирания одного или нескольких в республиканском государстве, тирания, добытая обманом и поддерживаемая насилием и жестокостями. Поэт, предостерегая постоянно народ от увлечения вкрадчивым и обманчивым красноречием демагогов, стремившихся к власти, в то же время предостерегал этих последних и, представляя им внутреннее состояние тирана, указывал, что власть, достигнутая и поддерживаемая обманом и насилием, вовсе не такое блаженство, каким она представляется с внешней, видимой стороны. Только власть и значение, достигнутый, путем чести и добродетели, приносят никогда не увядающую славу, а тирания, добытая неправдою и насилием, ввергает в несчастье и позорит не только государство, но и самого тирана и весь его род; как в частной, так и в государственной деятельности неправедное и беззаконное насилие не должно иметь вовсе места. Верный таким взглядам на тиранию и класть вообще, Еврипид, как известно, не только не стремился к власти, но и вообще уклонялся от государственной и политической деятельности, всецело отдаваясь своим философскими, и поэтическим занятиям. Это обстоятельство однако ж не только не мешало ему следить за внутреннею и внешнею политикою своего отечества, но, напротив, позволяло ему быть постоянным и беспристрастным наблюдателем политической жизни и о результатах своих наблюдений сообщать своим согражданам.

Признавая демократию самым естественным и наиболее справедливым государственным устройством, ратуя против олигархических и тиранических стремлений сторонников и защитников олигархии, Еврипид считал свое отечество хотя и несколько крайним, но зато самым важным ж сильным представителем демократического принципа, равно как эллинской свободы, образованности и культуры вообще. А как лучшая представительница эллинизма, оказавшая эллинам многочисленные и важные услуги, демократическая Афинская республика в глазах Еврипида, как и его соотечественников, естественно имела полное право претендовать на первенство и главенство среди, по крайней мере, известной части эллинских республик[2]. Как поэт и патриот, Еврипид старается оправдать эти претензии возвышенными целями и соображениями. По представлению поэта, эти цели состоят не в том, чтобы господствовать над эллинами, как думала большая часть соотечественников Еврипида[3], а в том, чтоб играть среди них роль примирителя, защитника и хранителя политической свободы, законности и других благ эллинской цивилизации, как относительно варваров, так и тех из эллинов, которые, стоя на низшей степени эллинской культуры, вздумали бы нарушать законы и обычаи эллинские и действовать подобно варварам. Правда, и Спарта со своими союзниками была не менее сильна и могущественна и еще более считала себя вправе быть главою Эллады, единственно призванною и способною играть ту роль, на которую претендовали афиняне. Но Спарта, по мнению Еврипида, уже потому не могла играть роли представителя всего эллинизма, что она была сторонницей и защитницей несправедливой и противоестественной олигархии, составляющей как бы только переход от деспотического варварства к свободному эллинизму. Еще менее могла быть Спарта главою эллинского мира по другим своим качествам, приближавшим ее скорее к варварам, чем к эллинам.

Для того, чтоб играть роль примирителя, охранителя эллинской цивилизации, защитника слабых и угнетенных, было необходимо стоять во главе эллинской образованности, отличаться великодушием и справедливостью. А Спарта, напротив, отличается совершенно другими – варварскими качествами: грубостью, жестокостью, коварством, надменностью и неблагодарностью. И при таких свойствах Спарта не хотела признать не только первенства, но и равенства с собою Афин, давно опередивших ее в образованности и сделавшихся школою политической свободы и эллинской образованности, очагом эллинизма! Нет ничего удивительного после того, если афинские патриоты были очень враждебно настроены относительно Спарты и во время ожесточенной войны из-за первенствующей роли в Элладе доходили до такой ненависти, которая не видела в Спарте никаких достоинств и не помнила никаких заслуг её относительно эллинов вообще и Афин в частности. Еврипид также был в числе таких патриотов, которые возмущены были претензиями и требованиями Спарты; вторя своим соотечественникам, он изображал в своих трагедиях Спарту и спартиатов в самых непривлекательных красках. Спартиаты, по изображение Еврипида, отличаются грубостью, нечестием, бесчеловечною жестокостью, лживостью, коварством, надменностью, безнравственным воспитанием и другими подобными качествами и свойствами, способными оттолкнуть даже друзей. Единственное достоинство, каким славится Спарта, это – военная слава и храбрость. Но одной этой славы, даже если бы она была вполне основательна, в глазах поэта, как и его соотечественников, еще слишком мало для того, чтобы иметь основательные претензии на роль представительницы и главы всего эллинизма, на которую претендовала Спарта. Для роли представительницы и главы эллинизма, кроме военной силы и славы, необходима высокая степень эллинской культуры, человечности, благочестия и образованности, которых недоставало Спарте, стоявшей на низкой степени умственного и нравственного развития. Этими качествами в достаточной степени обладало только отечество Еврипида, и потому гораздо более и лучше Спарты могло быть представительницею и руководительницею умственной и политической жизни Эллады, нежели Спарта. А благодеяния и заслуги, оказанные эллинам Афинскою республикою, особенно во время персидских войн[4], её сила и могущество, почти равнявшиеся спартанскому, её политические принципы давали Афинам, городу муз и харит, еще больше прав на первенствующее значение в Элладе. Да и сами эллины, по крайней мере некоторая часть их, благодаря бесчисленным и важным заслугам, оказанным Афинскою республикою относительно Эллады, привыкли смотреть на Афины, как на поборницу эллинской свободы, охранительницу эллинских божеских и человеческих законов и защитницу слабых и несправедливо угнетенных, так что Афинам нужно было бы отказаться от всего своего блестящего прошлого, если бы они вздумали отказаться от своей первенствующей роли. Эту роль, по мнению Еврипида, Афины должны поддерживать волею или неволею, тем более, что она всегда приносила Афинам честь, славу и могущество, и отказаться от неё было бы постыдно и вредно. Ввиду этого Еврипид, как сторонник твердой, но не задорной, не воинственной внешней политики, считает нужным в своих трагедиях восхвалять, одобрять и тем самым рекомендовать своим соотечественникам такую внешнюю политику, которая была бы достойна наилучшей представительницы эллинизма и поддержала бы приобретенную уже репутацию защитницы слабых и охранительницы эллинской свободы и законности. Говоря языком истории, а не поэзии, Еврипид, как и друг его Перикл, рекомендовал не уступать притязаниям и требованиям грубой Спарты и, в случае надобности, защищать свое положение с оружием в руках, не переходя, однако, в наступление[5].

Далее этого желания – отстоять занятое положение против притязаний сильной, но мало образованной Спарты и её союзников, воинственные стремления мирного поэта не шли. Как человек кабинетный, он принадлежал к числу миролюбивых людей[6] и ненавидел войну за те ужасы, которыми она сопровождалась. Красноречивые картины бедствий войны в его трагедиях, например в «Троянках», как нельзя более ясно свидетельствуют, что Еврипид с ужасом смотрел на те последствия, которыми сопровождалась вызванная притязаниями Спарты война: разорение городов, обеднение, пленение, а подчас и поголовное истребление жителей[7], ожесточение и одичание враждебных сторон, которое так рельефно изобразил Фукидид, внушали нашему поэту глубокое отвращение к войне и заставляли желать возвращения бога счастья и мира, оставившего так надолго Элладу. Шли годы за годами, а конца этой ужасной войны не было видно; из зрелого и крепкого мужа Еврипид делался уже старцем, а война все тянулась, и надежды на скорое и благополучное окончание её не предвиделось. Поэтом овладевает уже отчаяние и тоска по счастливом и покойном времени, настраивая его лиру на грустно-отчаянный тон. «О, богатый и прекраснейший из богов – Мир! Я давно тоскую по тебе: так долго ты не появляешься к нам опять. Боюсь, что меня сломят заботы и старость, прежде нежели я увижу опять благодатное время твоего возвращения с чудными хоровыми песнями и веселыми пирушками. Приди же, приди, владыка мой, в мое отечество и прогони раздор и бешеную вражду, услаждающуюся острым убийственным оружием». Опасения поэта, как известно, сбылись; он не увидал возвращения столь желанного мира, но зато не видел и тех ужасов и бедствий, которыми сопровождалось для его отечества окончание войны вместо ожидаемого счастья и благоденствия. Господство олигархии и представительницы её, жестокой и надменной Спарты, ясно доказало, как мало способна и достойна была олигархия стоять во главе Афинской республики, а Спарта – во главе всей Эллады, и как справедливо было нерасположение поэта-философа к деспотической олигархии и грубой, коварной и себялюбивой Спарте. Печальный конец Пелопоннесской войны, бывший результатом воинственной, задорной политики, оправдал в то же время опасения Перикла, высказанные им пред открытием этой войны. Еврипид был также сторонником и проповедником этой политики и напоминал о ней соотечественникам, когда этого мужа уже не было во главе республики. Усвоив себе такие взгляды на внешнюю политику Афин, которые были согласны с взглядами и образом действий Перикла, Еврипид оставался верен этим взглядам, и Перикл был для Еврипида всегда таким государственным человеком, который наиболее соответствовал политическому идеалу поэта-философа и потерю которого он считал великим горем для всех граждан и бедствием для всей республики[8].



[1] Если сопоставить замечания относительно воинственной молодежи с тем, что говорил об Алкивиаде Никий пред сицилийским походом и что замечает сам Фукидид, то сходство оказывается поразительное, так что можно думать, что эта филиппика направлена прямо против воинственной молодежи, во главе которой стоял после Никиева мира Алкивиад.

[2] Само собою разумеется, что на деле афиняне руководились и другими, менее возвышенными, соображениями и целями; афинские послы в Спарте, пред началом Пелопонесской войны, указав на заслуги Афин, благодаря которым эллинские республики сами просили афинян стать во главе союза, заявляют прямо, что занять такое положение в Элладе вообще и относительно своих союзников их заставили, кроме чести, также страх и польза.

[3] Даже умеренный, осторожный и проницательный Перикл не смотрел так бесстрастно и великодушно на роль афинян относительно своих союзников.

[4] Совершенно такими же соображениями и доказательствами пользуется Исократ в своем знаменитом Панегирике для того, чтобы показать, что Афины имеют несравненно больше прав на гегемонию, чем Спарта. Замечательно, что в числе доказательств из древней «истории» эллинов фигурируют у Исократа те самые «факты», которые служат предметами трагедий Еврипида «Гераклиды» и «Просительницы», так что «Панегирик» Исократа во многих пунктах является более подробным, систематическим и обстоятельным развитием тех самых идей, который проводил, в названных трагедиях Еврипид. Несмотря на примирительные цели речи, Исократ также порицает спартиатов довольно резко, и притом часто за те же качества, за который бранит их Еврипид в «Андромахе».

[5] Эти идеи Еврипид, проповедует, – перенося, по обыкновению, отношения своего времени на времена мифические, – в «Гераклидах» и еще яснее в «Просительницах», трагедии более политической, чем поэтической.

[6] По его мнению, гораздо лучше разрешать споры и недоразумения словом, чем оружием, и те государственные люди, которые содействуют такому мирному разрешению возникающих внутренних и международных споров, заслуживают всякой похвалы и почета, как приносящие несомненную пользу не только своему отечеству, но и всей Элладе.

[7] В «Троянках» Еврипид изображает взятие Трои и её последствия для оставшихся в живых обитателей, особенно женщин и детей, которые распределяются в качестве добычи между победителями и уводятся в плен на корабли в виду пылающего родного города. Потому война с её ужасными последствиями служит почти постоянным предметом песней хора и рассуждений действующих лиц. В других трагедиях, в которых имеется в виду война, Еврипид точно так же не упускает случая напомнить об ужасах войны и благодеяниях мира.

[8] «Ипполит» Еврипида, поставленный вскоре после смерти Перикла, заканчивается сожалением о потере такого мужа, как Ипполит. Относясь к Ипполиту, эти слова напомнили гражданам о недавней потере, и публика, без сомнения, поняла, о ком говорил поэт.

 

Из статей Д. Беляева в  Журнале Министерства Народного Просвещения , 1882 г. ч. 233 и 1885 г. ч. 241

Картина дня

наверх