На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Этносы

4 449 подписчиков

Свежие комментарии

  • Эрика Каминская
    Если брать геоисторию как таковую то все эти гипотезы рушаться . Везде где собаки были изображены с богами или боги и...Собака в Мезоамер...
  • Nikolay Konovalov
    А вы в курсе что это самый людоедский народ и единственный субэтнос полинезийцев, едиящий пленных врагов?Женщины и девушки...
  • Sergiy Che
    Потому что аффтор делает выборку арийских женщин, а Айшварья из Тулу - это не арийский, а дравидический народ...)) - ...Самые красивые ар...

Ганнибал: последние годы ( из книги Гарольда Лэмба " Один против Рима"

слон Ганнибала

Пуническая серебряная монета времен Ганнибала, с изображением боевого слона. Фигура погонщика позволяет определить, что карфагенские слоны были малорослыми.

 

Из книги Гарольда Лэмба

"Один против Рима"

Бегство на Восток

«Вы должны научить меня тому, что принято в этом доме»

Когда Ганнибал приблизился к воротам Карфагена в 202 году до н.

 э., он вошел почти в незнакомый ему город. Он оставил этот город девятилетним мальчиком, последовав за своим отцом. Возможно, он помнил улицу и сад на вилле Баркидов, а также коридор, который вел к молитвенной нише на террасе, обращенной на восток. Только в этой укромной части жилища он мог побыть теперь наедине с собой. Во всех других местах к нему льнули люди, желая заглянуть ему в лицо, потянуть за рукав и прошептать вопрос, узнать что-то от человека, который так долго был судьбой этого города.

Ганнибал покинул последние вооруженные силы у казарм Хадрумета, где войска гарнизона оставались с отставшими солдатами из Замы и транспортными судами. Оттуда совет отозвал его почти сразу, и он попал в чуждые ему пределы великого города, незатронутого конфликтом. Была ли жива его жена, чтобы встретить его, неизвестно, но его сына не могло быть в живых. Его окружали незнакомые лица родственников и политиков, которые поддерживали дело Баркидов, — они толпились в передней его дома, и иногда ему было труднее понять их отрывистую речь, чем греческий язык утраченной Великой Греции. Когда он, оставив толпу, собрался уйти на свою террасу, ярко окрашенные кирпичные стены вокруг показались ему менее реальными, чем жившие в памяти крыши вокруг Тифаты или освещенные солнцем колонны храма Юноны Лацинии.

Ганнибал снова был вынужден играть двоякую роль. Он стал более молчаливым, взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его. Он был убежден в одном: война осталась за его плечами и за плечами его города. Необходимо было смотреть вперед, думать о том, чего можно было добиться без армии. Однако, хотя западные нумидийцы были разбиты и отброшены в горы, население города смотрело на него как на своего военачальника, способного мобилизовать какие-то скрытые ресурсы, чтобы одержать победу, которая освободит их от условий мирного договора.

Однажды в совете Ганнибал потерял самообладание и поднялся на трибуну, на которой стоял какой-то молодой аристократ из группировки Ганнона и призывал сограждан вооружиться для защиты своих стен и скорее получить своих боевых слонов и триремы. Ганнибал схватил оратора за руку и стащил с трибуны. Раздались возмущенные крики, и суффет жестом велел Ганнибалу вернуться.

Ганнибал взошел на трибуну.

— Я прошу прощения. Когда я покидал Карфаген, я был девятилетним мальчиком. Сейчас мне больше сорока пяти лет. — Он взял себя в руки и попытался пошутить. — Видите ли, я знаю кое-что о военных лагерях, но незнаком с вашими правилами. Вы должны научить меня тому, что принято в этом доме.

Добившись внимания, он бросил вызов.

— Рим тоже пострадал. Какие условия вы бы хотели поставить ему, если богам было бы угодно распорядиться так? Не слишком много дней прошло с тех пор, как большинство из вас пребывало в страхе перед огромной катастрофой. Какие гарантии вы имели тогда, что город будет сохранен для нас без того, чтобы здесь сидел римский проконсул и управлял вами? Имеющиеся у нас запасы не могут удовлетворить наши потребности. Одумайтесь! Вы знаете все условия. Радуйтесь им и принимайте их. Они уже не могут измениться, разве что к худшему.

Его обращение привело к тому, что совет принял условия мира. Но это добавило ему врагов среди большинства олигархов. Разница точек зрения воина без армии и гражданских властителей города очень скоро стала очевидной.

По прошествии пяти месяцев, то есть в начале 201 года до н. э., взаимный обмен военнопленными был произведен, все расходы на армию Сципиона выплачены, и договор подписан и освящен согласно римской традиции. Последние римские войска вышли в море из Кастра Корнелии и Туниса. Сципион, теперь уже Сципион Африканский, поставил жесткие условия, но досконально выполнил собственную их часть. Он оставил Карфагену власть «в пределах, существовавших во времена моей высадки в Африке». Ганнибал с уважением отнесся к выдержке своего великого противника. Наверное, ему показалось едва ли не чудом, когда хорошо знакомые знамена римских манипул понесли на транспортные суда, отправляющиеся в Сицилию. (Армия потребовалась для карательной экспедиции против Филиппа Македонского.)

Тем не менее подходило время первой выплаты контрибуции — около 16 000 фунтов серебра в слитках. Немного серебра в монетах оставалось в казне, и административный Комитет ста оказался перед необходимостью собрать огромное количество слитков, в то время когда из Испании стало приходить меньше серебра, а внешняя торговля за морем все еще была в беспорядке. Комитет ста (порой это был Комитет тридцати) вынес решение о налоге на личное состояние, чтобы раздобыть серебро. Это, в свою очередь, вызвало гневный протест и возмущение многих в собравшемся совете.

Налог для выплаты контрибуции попирал традиции. Во время мирных периодов в прошлом правительство Карфагена обычно расплачивалось за счет таможенных сборов и поступлений от торговых монополий. Главные магистраты взимали только символическую плату. (Даже сам Аристотель оценивал это правительство как хорошее, ни разу за всю свою историю не проявившее жестокостей тирании.) Во время военных кризисов Карфаген слишком поздно принимался увеличивать свои вооруженные силы, чтобы укрепить свои позиции в Испании и армию Ганнибала в Италии. Тогда взимали налог на прибыль. Теперь Комитет ста требовал ввести налог на капитал, который неизбежно ударит по самым состоятельным гражданам.

Один из них выступил против этого налога, заявив, что это невыносимые тяготы. Ганнибал рассмеялся.

— Господин Ганнибал, сын Гамилькара, — вскричал оратор, — забавляется, видя наши слезы, в то время как мы страдаем от невзгод по его милости.

Ганнибал поднялся со своего места.

— Я не забавляюсь. Я смеюсь, видя, как вы плачете из-за таких незначительных трудностей. Вы, свидетели гибели вашей армии и флота и конца мощи Карфагена, теперь льете слезы по поводу потери части вашего личного богатства.

Тогда, а может быть позже, он попытался разъяснить свою точку зрения совету. О его речи стало известно только по отдельным фрагментам, дошедшим через вторые руки. Очевидно, этот человек, который всегда был воином, выступил с предостережением. Карфаген, по его мнению, опирался в древние времена на торговлю с другими народами. Таким образом ему удавалось сначала оставаться вне политики. Но оказалось, что невозможно торговать с другими народами, не вступая в отношения с их правительствами. Карфаген не мог заниматься лишь торговлей и более ничем. Он хотел мира как защиты и в то же время ничего не предпринимал для его сохранения.

— Ни одно великое государство не может долго пребывать в состоянии мира, как внешнего, так и внутреннего.

Ганнибал предупредил своих слушателей, что перед Карфагеном стоит задача выживать в окружении других воинственных народов Африки. В свете этой новой задачи невозможна неприкосновенность личного богатства.

Пропасть между военачальником и торговцами стала еще шире. Слишком долго снабжение сторонников и бесконечная забота об их безопасности были делом Ганнибала, и это постепенно превратилось в одержимость. Фабий был недалек от истины, когда сказал, что Ганнибал должен ежедневно ухитряться добывать пищу на завтрашний день. Теперь Ганнибал испытывал давление аристократического окружения, которое находилось под защитой городских стен, владело роскошными особняками, полными блеска белоснежного алебастра и аромата мирры. Их постаревшие женщины, облачившись в пурпурные парики и надев нити жемчуга, наслаждались песнями и танцами мимов. Они благоухали дорогими благовониями.

Ганнибал провел слишком много времени в лагерях. Более того, он находился в ненормальном положении, будучи, как Сципион в Риме, самым знаменитым гражданином города и не обладая при этом гражданской властью. Он сложил с себя обязанности полководца после ухода римской армии. Он оставался любимцем непостоянного народного собрания, которое не слишком пострадало от налога на богатство. Он выехал из города, чтобы лично осмотреть окраины и дальние земли, от Сирта до Кирты. Завершив поездку, он сделал ошеломляющее предложение совету. Он будет выплачивать ежегодную контрибуцию, не прибегая к помощи налогов на личные состояния. Расходы правительства и выплаты Риму тоже могут производиться за счет обычных поступлений.

Подробности того, каким образом Ганнибал хотел сделать это, неизвестны. Для такого человека, который добился порядка в Испании, где существовал родовой строй, и смог перевести свою армию через Альпы, не составляло труда обновить систему сбора налогов в Карфагене. Он уничтожил существовавшую до этого систему, чтобы покончить с иерархией государственных служащих, к рукам которых прилипали деньги. Выжженные земли были заново засажены; на засушливых почвах были проложены каналы от рек; бывшие воины превратились в земледельцев.

Настал год, когда новая экономика Ганнибала справилась с обычными расходами и заплатила серебряные таланты Риму. Когда некий разгневанный чиновник отказался подчиняться приказам Ганнибала, тот отправил его под конвоем в совет, чтобы продемонстрировать как одну из причин, по которой не сработал старый порядок.

Потом Ганнибал приступил к обновлению правительства, лишив пожизненных привилегий членов Комитета ста, одним из которых был и он сам. Он доказывал, что члены верховной власти не должны попадать на свои посты благодаря семейным связям и оставаться там пожизненно. Члены совета должны избираться ежегодно, а их переизбрание должно зависеть от их успехов в течение года. При горячей поддержке народного собрания Ганнибал одержал победу в этой битве. Как суффет и фактический диктатор, он вел город к переустройству.

Существовало мнение, что своими действиями Ганнибал пытался возродить военное могущество, которого лишился Карфаген. Но это не более чем обычные подозрения римлян относительно того, что Карфаген тайно вооружается. Не возникло никаких подтверждений тому за все короткие годы власти Ганнибала. Вооруженные отряды шли с караванами, отправляющимися на юг, в глубинные районы. На море десяток трирем нес вахту против пиратов. Не было никаких следов вмешательства Ганнибала в дела взбудораженной Испании, его бывшего доминиона. Никакого наращивания военной мощи не было заметно, судя по его строгой экономии. Вел ли он переговоры с Филиппом Македонским, в то время тщетно пытавшимся оказывать сопротивление вылазкам войск из Италии, вопрос спорный. Есть свидетельства, что Ганнибал и его обновленный Комитет ста пытались установить канал для возрождения торговли с Востоком. Гегемония в западной части Средиземноморья была утрачена. А на Востоке Карфаген мог возобновить коммерцию на огромных рынках Александрии, Родоса и древнего Тира, а также могущественной Антиохии, конечного пункта трансазиатской торговли.

В процессе своей беспощадной реорганизации Ганнибал нажил множество врагов среди карфагенской аристократии. Это была теперь не оппозиция Баркидам, а противодействие диктатору с неустойчивой поддержкой населения. Новые враги Ганнибала послали своих делегатов в сенат на Тибре с правдоподобной историей о том, что, пока они со своей стороны стараются установить подлинную дружбу с Римом, Ганнибал задумал, по своему обыкновению тайно, возобновить свой продолжающийся всю жизнь конфликт с городом, который унизил его. Это была подходящая история. И к тому времени она нашла благодарных слушателей.

В 195 году до н. э. комиссия направилась из сената, чтобы проверить, как обстоят дела в Африке, и предъявить обвинения Ганнибалу.

Ганнибал выдвигается к морю

По иронии судьбы мир 201 года до н. э. застал победоносный Рим основательно запутавшимся в конфликте с Карфагеном, в то время как побежденный Карфаген свободно мог заниматься своими делами. В большой степени этот парадокс был следствием своеобразной борьбы, которую вел Ганнибал.

На западе новой Римской империи испанцы оставались непокорными и бунтующими против военного положения. На севере непредсказуемые галлы продолжали борьбу, отстаивая свои прежние границы, в то время как свирепые лигурийцы свободно скитались, как бандиты. К тому же дух Ганнибала возродился на неспокойных берегах По. Некий раненый карфагенский военачальник по имени Гамилькар был оставлен там Магоном. Теперь этот Гамилькар взял на себя командование войсками сопротивления. Сенат потребовал, чтобы карфагенский совет отозвал своего взбунтовавшегося военачальника, но совет честно ответил, что не в силах сделать этого.

Этот эпизод вызвал еще большее недовольство римских старейшин. Было смутное чувство, что, как это нередко бывает, выиграв войну, они проиграли мир. (Даже во время последних переговоров бородатые карфагенские государственные мужи продолжали утверждать, что Карфаген не несет ответственности за войну. Такие умозрительные рассуждения о том, кто несет ответственность за войну, были непривычными для ума римлян и вызвали их раздражение. По их законам те, кто поднял оружие против римских граждан, были виновными, иначе говоря, военными преступниками. Так что государственные деятели из сената, подписывая мирное соглашение, обнаружили, что это было соглашение только с карфагенянами партии Ганнона, которые теперь утверждали, что конфликт был развязан Ганнибалом.) Потребовалась вся сила убеждения Сципиона и вся его популярность, чтобы сенат одобрил условия мирного договора.

Больше того, когда военнопленные вернулись из Карфагена — многие из них были в ранге сенаторов, — они стали распространять легенды о той роскоши, которую увидели в африканском городе. О занавесях, сотканных из стеклянных нитей; о тончайшей работы серебряных курильницах для благовоний и напоенном дивными ароматами паре в отделениях бань. В том году (200-м до н. э.) сенат потребовал строительства первых общественных бань. Кстати, сенату пришлось иметь дело как с общественными, так и с экономическими беспорядками у себя дома. Поскольку вольноотпущенники наряду с командами кораблей добровольно поступили на службу в армию, почти не осталось тех, кто мог бы собирать урожай зерна на Сардинии или в Сицилии. Некому было возделывать итальянские поля. Эти нужды могли быть восполнены трудом привезенных рабов, а у патрицианских землевладельцев было сейчас достаточно денег от военных контрактов, чтобы купить рабский труд. Но где можно приобрести крепких работников, кроме как на греческих рынках или набрав их во время новых кампаний?

Довольно нелогично, но характерно, что первым актом сената было начать кампанию возмездия против Филиппа V, который стал союзником Ганнибала после Канн. Двери храма Януса были открыты настежь.

Плану македонской войны отчаянно воспротивились все народные собрания. Уставшие от войны, все хотели только одного — возвращения солдат по домам. Сципион Африканский, по-видимому, отговаривал от новой кампании, поскольку он был народным кумиром тех лет и плебеи не стали бы голосовать против него.

Боевые африканские слоны (присланные Карфагеном в счет мирного договора) прошли торжественным маршем по арене цирка. (Их пока не использовали в играх гладиаторов.) Теперь эти прославленные слоны были отправлены для участия в кампании против македонцев.

Кажущееся бездействие Сципиона на протяжении этих критических лет так никогда и не было в достаточной мере объяснено. Благодаря своей популярности он получил царский титул, хотя сам никогда не стремился к этому. Возможно, он слишком устал за десять лет сражений, чтобы проявлять большой интерес к политическим интригам. Казалось, он смирился с главенством партии Клавдиев и погрузился в греческие книги и беседы, в которых находил такое большое удовольствие в Сиракузах. Кто-то сказал, что африканский лев снова засажен в клетку, откуда его выпускали, чтобы он продемонстрировал свои трюки.

Сципион оставался старшим сенатором и продолжал тратить время попусту, когда 197 год до н. э. принес новость о военной победе при Киноскефалах в Греции над армией Филиппа и о великом восстании в Испании, которую он мечтал сделать Испанией римской. Непомерная испанская гордость заставила самых разных людей восстать против правления римских военачальников. Миролюбивые турдетаны вскоре взбунтовались вместе с воинственными кельтиберами. Когда консул, правивший к северу от Эбро, потребовал сдать все оружие (Сципион взял на вооружение в своих легионах испанские мечи и копья), некоторые из диких северян лишили себя жизни тем оружием, которое не хотели сдавать. Манлий, консул, предостерегал их, говоря, что восстание нанесет им больше ущерба, чем римские оккупационные войска. «Есть только один путь не допустить этого — сделать так, чтобы вы не смогли больше сопротивляться».

Тень Ганнибала все еще нависала над Испанией, как и над беспокойной рекой По. Теперь лидерам сената казалось непостижимым, что Ганнибал был по мирному договору предоставлен самому себе. Несомненно, он возрождал мощь Карфагена. До каких пределов? Сципион, казалось, рассчитывал на то, что Масинисса будет противовесом вражескому городу, но царь нумидийцев все еще был занят тем, что возводил дворцы на полученных территориях. Следовало принимать во внимание, что обладающий даром убеждения Ганнибал мог вернуть себе доверие Масиниссы, убедить его снова встать во главе грозной нумидийской конницы и вторгнуться в раздираемую борьбой Испанию.

В начале 195 года до н. э. прибыли карфагенские аристократы с жалобой на то, что их деспот, Ганнибал, вел переговоры с поверженными македонцами, чтобы создать новый союз против Рима. Ганнибал, по их словам, использовал общественные источники дохода, чтобы тайно укрепить Карфаген.

Соответственно сенатская комиссия была отправлена в Карфаген, чтобы предъявить Ганнибалу обвинения в заговоре. Это вызвало протест Сципиона Африканского. «Это недостойно Рима, — заявил он, — вмешиваться во внутренние дела Карфагена или принимать сторону тех, кто выступает против Ганнибала».

В установленном порядке комиссия отплыла. Ганнибала в Карфагене они не нашли.

 

Он был еще в городе в тот день, когда прибыли члены комиссии, которых должны были с соблюдением всех формальностей препроводить в их апартаменты на Бирсе. Его, как обычно, видели в разных местах на улицах, а вечером он вышел из своего особняка, чтобы прогуляться к подземному выходу в городской стене. Здесь он оставил двух своих слуг и оседлал ждавшего его за стенами коня. В последний раз его видели скачущим легким галопом, без всяких вещей и без сопровождения, словно он хотел прогуляться прохладным вечером.

За эту ночь и следующий день Ганнибал проскакал 140 миль до одной из своих вилл на восточном побережье, под Хадруметом. У этой виллы, в крошечной гавани, его ждало быстрое парусное судно, на борту которого находились одежда, некоторые личные ценные вещи, а также запас золота и серебра. Он тут же вышел в море в спокойные воды залива Малый Сирт, где находился легендарный остров лотофагов. Это не был оживленный морской путь. Когда берег позади него исчез из виду, Ганнибал направился на восток.

Его бегство ошеломило Карфаген, и народ устремился на Бирсу, чтобы потребовать вестей о своем кумире. Членам римской комиссии ничего не оставалось, как заявить, что бегство Ганнибала от них доказывает, что он должен был находиться в предательском сговоре с Филиппом.

По-видимому, Ганнибал никогда не объяснял, почему покинул Карфаген. Он мудро решил не восстанавливать против себя городских вельмож. Очевидно, ему стало известно, что Рим решил предъявить ему обвинения. В прошлом поколении другие римские посланники потребовали от всех братьев рода Баркидов сдаться, а совет отказался отозвать его из Нового Карфагена. Когда бы ни пытались римские власти разыскивать Ганнибала, он оказывался далеко от Карфагена.

На этот раз неудачная случайность едва не сорвала побег.

Когда его корабль подошел в первую ночь к небольшому порту Керкине, Ганнибал обнаружил там множество торговых судов. Это были финикийцы из Тира, которые узнали его и радостно приветствовали. Ганнибал в том же духе ответил, что отбывает с миссией в Тир. Потом, в честь такой встречи, пригласил капитанов судов и купцов поужинать с ним на берегу. В разгар лета на песчаном берегу было жарко, и Ганнибал предложил финикийским гостям принести со своих судов на пляж навесы. Лучше всего для этой цели воспользоваться парусами, заметил он, закрепив их на перекладинах. В то же время он доставил прохладные соблазнительные кувшины с вином со своего корабля, стоявшего на якоре у берега. На кувшинах стояло клеймо лучших греческих виноделов.

Пиршество, так прекрасно подготовленное Ганнибалом, продолжалось в течение всего прохладного вечера и дальше. Умелые тирские мореплаватели пили всю освежающую звездную ночь.

Они проснулись, когда солнце уже было высоко. Судна хозяина их праздника не было на месте. Капитанам потребовалось какое-то время, чтобы поставить паруса, и еще больше времени на то, чтобы обогнуть мыс Священной горы и дойти до гавани Карфагена. К этому моменту Ганнибал был уже далеко на востоке.

Он высадился в Тире.

Три престола на Востоке

Как только его корабль миновал холмы Крита, Ганнибал оказался под мягкими солнечными лучами на море, усеянном дремлющими островами. В синеве прозрачных вод отражалось небо. Подверженная штормам Сицилия и обдуваемая ветрами Испания находились, казалось, совсем на другом море. Другими были и люди, населявшие эти места. Здесь, на Востоке, города были такими же вечными, как само время. Тир на крошечном островке встретил их своими многоквартирными домами, от которых пахло свежей краской, как от холста художника. Его жителей, ставших торговцами, перестала интересовать политика, за исключением тех случаев, когда дело касалось обмена денег.

Они встретили Ганнибала с невероятным почтением. Его имя стало легендарным в восточной части Средиземноморья. Побыв здесь немного, Ганнибал переправился на побережье. Это был родной дом финикийцев, Ханаан, земля обетованная, страна бога Иолая. Дальше на восток находились Красные Земли народной памяти. Странно, но в качестве изгнанника Ганнибал прибыл на родину, и повсюду его встречали с радостью. Отказавшись от эффектной колесницы, он оседлал коня, чтобы, минуя темные холмы Ливана, добраться до верховьев Оронта и ворот Антиохии.

При его появлении люди высыпали на улицы, приветствуя его, как дар, ниспосланный богами. Сын царя коснулся земли перед ним, и музыканты, играя на флейтах, препроводили его в отведенный ему дворец.

Это было царство Антиоха Великого, могущественнейшего из монархов на востоке эллинистического мира.

Теперь очевидно, что этот мир приходил в упадок, но тот период оставил о себе такую яркую память, что остается одним из самых значительных в истории.

Александр Македонский был инициатором соединения греческой культуры с древней мудростью Передней Азии. Спустя более столетия после его смерти его наполовину созданная империя развалилась в политическом смысле, но уцелела в общественном и достигла огромного прогресса в науках и создании благоприятных условий для жизни. Архимед умер. В александрийском Музее слепой Эратосфен решил окончить свою долгую жизнь, отказываясь принимать пищу. Эратосфен, этот гигант пяти умов, как его называли, измерил дугу меридиана и написал книгу о своем восприятии комедий Аристофана. Многие прочтут Аристофана после него, но никто на протяжении восемнадцати веков не сможет рассчитать с такой точностью дугу меридиана. Аполлоний, ставший его преемником на посту заведующего Александрийской библиотекой, станет выдающимся критиком и подражателем, положив начало эпохе непритязательных книг для непритязательных умов. И эта эра позднего расцвета будет названа в честь величайшей библиотеки, запечатлевшей мудрость веков, Александрийской.

В политическом смысле империя Александра Великого существовала как три царства, одно с центром в Египте, второе в Сирии — Персии и дальше на Восток, третье в самой Македонии (с зыбким господством над прославленными греческими городами). Они были во многом похожи друг на друга — своей связанной с морем экономикой, урбанизацией и растущим богатством. Все говорили на греческом языке, преуспевали в расширении зоны торговли за морем, кроме, пожалуй, Македонии, и обеспечили высокий жизненный уровень высших слоев общества. Они вели незначительные боевые действия из-за своих неустойчивых границ, в основном с соседней Палестиной, а также вдоль пролива Дарданеллы и с враждебными греческими городами. Эти боевые действия обычно заключались в осаде, маршах и контрмаршах. Они нисколько не напоминали тотальный конфликт между Римом и Карфагеном. И Ганнибал сразу уловил разницу. В дополнение к трем большим царствам такие острова, как Родос, содержали свои независимые флотилии. Городские центры, как, например, Пергам, обладали силой и властью, в то время как жители гор — кельты, называемые галатами, или вифины в Малой Азии — оберегали свою изоляцию.

Из трех эллинистических царств Египет на Африканском побережье казался естественным союзником Карфагена, и Ганнибал мог бы направиться в Александрию, если бы не одно обстоятельство. Египет, находившийся тогда под властью Птолемея V, в это время отступал от моря и от палестинской границы. Поступая так, он избегал напора римлян. Его прежний союзник, Филипп, вынужден был удалиться от дел после поражения у Киноскефалы. Филипп вечно действовал в соответствии с желанием, не взвешивая реальных возможностей.

Оставался еще Антиох III из Сирии — Персии. Менее чем за десять лет до того этот молодой царь из Антиохии возвратился из похода через Азию в столь отдаленные места, как горный хребет в Индии, куда он шел по стопам Александра Великого, с которым надеялся сравняться. Антиох привел с собой настоящий отряд боевых слонов, быстрых парфянских коней и бесчисленное множество всадников. Со своими несметными сокровищами Антиох имел такие ресурсы, о которых Ганнибал мог только мечтать. Больше того, благодаря его движению по торговым путям начался приток шелка и предметов роскоши из Азии в порт Селевкию, который находился неподалеку от Антиохии и в стороне от Александрии. Заполучив роскошный Восток, Антиох обратил теперь свой взор на Дарданеллы за Малой Азией и на Грецию за Дарданеллами. Он смотрел на них как на невоссоединенные территории, поскольку они составляли часть владений Александра, а он сам был его подлинным преемником. И именно туда вторглись римские легионы.

В этот самый момент появился Ганнибал, готовый служить Антиоху в борьбе против римлян. Они поддерживали друг с другом письменную связь. (Подозрение об их переписке побудило римский сенат срочно направить своих уполномоченных в Карфаген.) Великий полководец и импульсивный монарх встретились в то лето в залитых солнцем садах Эфеса, у северной границы Антиохии, где стояли в гавани боевые галеры. Эта встреча должна была показаться Ганнибалу исполнением мечты. Однако ему необходимо было скорее узнать, какая сила стояла в реальности за этой мечтой о мощи.

Меньше всего его враги хотели бы, чтобы он появился в этом месте земли.

 

В конце «войны Ганнибала» одна римская делегация привезла очень странное предсказание почитаемого оракула в Дельфах. Дельфийский оракул предсказал, что Рим добьется победы в конечном итоге благодаря азиатскому или восточному царю. Речь могла идти о некоем Аттале, который был царем Пергама и другом Римской республики. Но существовала и возможность того, что хорошо информированные жрецы Дельф предвидели распространение римского могущества на Восток.

Это произошло почти немедленно после битвы при Заме. По правде говоря, взоры властителей из города на Тибре были обращены на запад, они не проявляли видимого интереса к государствам эллинистического мира. Но существовала потребность в дешевом рабском труде, потребность в расширении торговли, которая до сих пор была монополией финикийцев, страстное желание уставших людей получить доступ к сокровищам Востока, шелкам и жемчугу и арабским благовониям — и общее понимание того, что Римское государство теряло преимущества, полученные в последней войне, во время последовавшего за ней мира. Поэтому перемирие 201 года до н. э. открыло шлюз движению в сторону Греции. Филипп служил удобным casus belli, то есть поводом к войне, а теперь на горизонте открыто появился Антиох.

Какая размолвка произошла с монархом Передней Азии, осталось неясным. Родос, так же как Пергам, жаловался на то, что присутствие этого монарха в Малой Азии означает, что он будет использовать Грецию в качестве базы для вторжения в Италию. Но они выдвигали то же обвинение и против Филиппа. Это было притянутое за уши предупреждение, однако самое удобное.

То, что сенат мог воспользоваться этим, можно было объяснить проницательностью его командующего в Греции, победителя при Киноскефалах. Квинт Фламиний скопировал линию поведения Сципиона Африканского, но без определенности его цели. Разбив военные силы Филиппа, он отказался унизить Македонию своим вторжением. Потом в знаменитой и очень ясной речи, произнесенной на Истмийских играх, Фламиний сделал заявление о полной независимости всех греческих городов. Это устное заявление, видимо, не произвело впечатления на его эллинских слушателей, но Фламиний продолжал делать неожиданные вещи, выведя все римские гарнизоны с греческой земли. (Они были нужны в тот год для того, чтобы начать борьбу с инсубрами на берегах По.) Полные радости эллины вознаградили его тем, что отпустили всех греческих рабов, которые были ранее римскими воинами, взятыми в плен Ганнибалом. Выводя свои войска, Фламиний оставил на всякий случай часть македонцев в противовес непостоянным грекам, в то время как на греческой земле оставался вакуум, ждущий первого, кто придет с силой. По всем признакам им должен был стать Антиох Великий.

Это была дипломатическая хитрость, которая едва не сорвалась, что больше всего ввело греков в заблуждение. Они были опьянены своей независимостью под покровительством величайшей военной мощи Рима. Достаточно странно, однако первыми, кто пригласил Антиоха, были этолийцы, самые ранние союзники далекой республики, покинутые Римом. Они мечтали об «эллинской свободе» на собственный манер.

Преимущество ловушки, расставленной Фламинием и сенатом (когда они раньше других заняли участок на реке По), заключалось в ее неприметности. Никакой реальной границы с Грецией не существовало. Порты на древнем Ионическом побережье Азии были в равной степени эллинскими, как Афины. В Эфесе, в котором Антиох собирал свои войска, находился храм греческой богини Артемиды. Совершенно открыто все римские вооруженные силы ушли. Предположим, Антиох занял эту добровольно освобожденную зону, — как он может заявлять, что собирается освободить греков, если они открыто провозглашены друзьями Рима?

Ганнибалу было достаточно одного здорового глаза, чтобы разглядеть эту ловушку. Он уже наблюдал подобное в Испании, когда легионы пришли на помощь жителям Сагунта, объявленным союзниками Рима. Эти легионы все еще находятся там.

И, как и в Испании, он полагался на три средства защиты против наступления римлян: союз, на этот раз с эллинскими государствами; флот, чтобы удерживать морские пути; поход против самой Италии. Этот план мог быть осуществлен двадцать четыре года назад, и Рим уже пал бы, если бы не неудача карфагенского флота. И теперь, на другом конце Средиземноморья, это надо было сделать или скоро, или никогда. Значит, Антиох должен ударить со всем своим умом и силой, пока галлы на берегах По были вооружены, испанцы оставались непокоренными за Эбро, а Карфаген не тронут.

Ганнибал вызвался возглавить поход за море. Он просил 100 палубных судов, 10 000 вооруженных людей и 1000 лошадей. Он поведет этот флот в Карфаген, а оттуда совершит диверсию в Италию, пока Антиох создает эллинский союз на Востоке.

Ганнибал слушает философа

Антиох был лет на десять моложе своего великого полководца. Очень умный и решительный, он был на удивление удачливым, даже слишком удачливым. Наместники провинций на его восточных землях преклонялись перед ним, как перед богом. Кроме того, в то время его совершенно вывела из себя напористость римлян, Его представители у нечетких границ Дарданелл встретили лишь утомительное неприятие со стороны представителей западной республики, которым только и нужно было, кажется, вернуться назад, чтобы донести каждое слово до их сената и Фламиния. Постепенно стало очевидно, что Рим не претендует на часть Македонии, лежащую за проливами. Рим, наоборот, объявлял себя защитником и покровителем нынешней Македонии (Македонии Филиппа). А еще Рим ставил под вопрос присутствие Антиоха в греческих городах Малой Азии, особенно то, что он взял в кольцо Пергам, город-союзник сената и Римской республики. В конце концов римские представители спокойно предъявили ультиматум: Антиох не должен ступать на землю Европы. Доведенный до белого каления сирийский царь поспешил сделать это немедленно. Разве он не преемник Александра, который родом с тех же самых холмов Европы?

Антиох понял значение плана Ганнибала и оценил то, что из него вытекает: большая война с Римом, которой он не жаждал и к которой не был готов.

— Ты никогда не задумывался, — спросил Ганнибал, — что значит объявить себя врагом Рима?

Сирийский монарх только улыбнулся. Миллионы людей служили ему, от Инда до развалин древней Трои. Он не боялся вторжения варваров с западного моря. При всех условиях они не могли добраться до его владений в Азии. Он хотел только того, на что мог претендовать по праву — господства на восточных берегах Греции. Будучи греком, Антиох мог понять разумные доводы, но не совсем ясно представлял, что делать.

Он одобрил поход Ганнибала, но медлил с подготовкой к нему. Что касается его флота, то он достаточно успешно действовал под руководством способного командующего Поликсенида, в то время как римские морские силы были расформированы после заключения мира с Карфагеном. Хотя Родос располагал сильным боевым флотом и оставался враждебным, опасности со стороны моря, казалось, не было. Только с третьей попытки, создав альянс, хозяин Антиохии поступил правильно. Он выдал дочь Клеопатру замуж за египетского царя Птолемея. В Малой Азии были привлечены в качестве союзников грубые галаты, обитающие в горах каппадокийцы и вифины. В Греции его ждали, готовые присоединиться, дерзкие этолийцы.

Ганнибал почувствовал нечто знакомое в этом туманном уравнивании. Более примитивные народы сплачивались с ними, в то время как аристократия городов, обработанная римскими посланцами, оставалась враждебной. В пирах и приготовлениях в Эфесе проходили месяцы, и Ганнибал не скрывал свой гнев из-за промедления.

У него была одна непреодолимая слабость. Он должен был работать один, сосредоточившись на своей задаче, делясь своими соображениями только с теми, кто его понимал. Гасдрубал и Магон часами сидели с ним рядом, обдумывая бесчисленные детали плана. Только Карталон и Ганнон были посвящены в его мысли в Италии. Что касается людей в армии, они с уважением относились к его затворничеству, поскольку оно приносило такие результаты. Ганнибал располагал к себе людей, как до него был способен делать лишь Александр. Но он не мог играть роль общительного лидера магнатов. Ему не удалось сделать это в Капуе, да и в самом Карфагене тоже.

В Эфесе дело было не только в том, что он был единственным семитом среди греков. Он не выходил из своих покоев, выпивая не больше одного бокала вина, как правило один, в то время как придворные толпились вокруг Мениппа, главного советника Антиоха. Менипп настаивал на том, чтобы самые сильные люди Греции, во главе со спартанцами, поскорее присоединились к Антиоху Великому, если он покажется на их берегах.

Ганнибал слишком часто не мог сдержать себя. Однажды, когда проходил парад всадников из городов на побережье Ионического моря, Антиох, который обожал парады, спросил, не достаточно ли этого для римлян.

— Достаточно для болтовни, — ответил Ганнибал.

Среди множества придворных философов некий Формион хвастался тем, что увлекается книгами по древнему военному искусству. Формион мог наизусть процитировать что-то из «Анабасиса» Ксенофонта или даже из Гомера. После одной из прочитанных им лекций о секретах и науке ведения военных действий слушатели обратились к Ганнибалу, который не проронил ни слова на протяжении всего разговора, чтобы узнать его мнение.

— Многих дураков мне доводилось слышать, — сказал Карфагенянин, — но такого — еще никогда.

Ему бы нужно было польстить Антиоху и отнестись с юмором к несшему чепуху Формиону. Но он не мог сделать этого. Он с трудом сдерживал негодование, когда все откладывалось из месяца в месяц. Однако могущественный монарх-селевкид не был бездельником. Потребовалось много месяцев, чтобы новые отряды всадников добрались сюда с караванных путей, чтобы построить в Тарсе и Тире новые боевые корабли, такие, как у римлян, укрепить переправу через Геллеспонт (Дарданеллы) у города Абидос и свести в высшей степени разобщенные государства Восточного Средиземноморья в некое взаимозащищенное объединение. Тем временем пришло приятное известие: его очень талантливый командующий флотом Поликсенид наказал неприятельский флот Родоса, в то время как римские армии и флоты бездействовали.

Со своей стороны Ганнибал отнесся с глубоким недоверием к проявленному римлянами бездействию. Тирские купцы, доставившие оливковое масло с Сицилии, рассказали ему, что из Тарента и Кротона (новые морские союзники Рима) для укрепления флота, охраняющего Сицилию (где Ганнибал надеялся совершить диверсию), прибывают новые галеры, а на побережье вокруг Мессины формируются новые легионы. Враг, который, как казалось, бездействовал, уже препятствовал каждому движению Ганнибала в направлении его бывшего театра военных действий в Великой Греции. Тирский купец, отправленный в Карфаген, чтобы прозондировать возможность оказания им поддержки Ганнибалу, был схвачен и передан римским уполномоченным, которые не смогли выведать у него секрет, но удерживали для дальнейшего допроса.

Под завесой бездействия собирались неприятельские силы. С каждым месяцем они отбирали все больше оружия у испанцев и сокращали количество галлов, способных носить оружие. Ганнибал расстался с мыслью о своем походе в Италию. Однако еще оставалось время на то, чтобы захватить бразды правления на Востоке, в водах Эгейского моря, у жизненно важного побережья Ионии.

На острове Делос в Эгейском море появился Сципион Африканский, якобы совершавший путешествие. Ганнибал предупредил Антиоха, исходя из своего собственного горького опыта, что было бы бесполезно вводить какую бы то ни было армию в Грецию до тех пор, пока его флот удерживал господство в водах Греции.

— Там было замечено не больше двух галер, — возразил Антиох. — Как я могу убрать флот, если его не существует?

Его немного раздражало, что Ганнибал его поторапливал. Кроме того, в Эфес прибыли римские посланники, чтобы вести переговоры даже в эту последнюю минуту. Один из них в отсутствие Антиоха часто наведывался в покои Ганнибала. Публий Виллий, казалось, не испытывал никакой враждебности к этому карфагенянину. Он так и сказал Ганнибалу. Но пронесся слух, что Ганнибал, который избегал придворных Антиоха, мило беседует с римским представителем. (То, что Виллий обменялся посланиями с Эвменом, властителем Пергама, осталось незамеченным.) Пока этот самый посланец Рима дожидался аудиенции у Антиоха, он создавал впечатление, что его правительство желает полной независимости великих городов на побережье Ионийского моря, особенно исторического Родоса, прогрессивного Пергама и самого Эфеса. В дипломатических выражениях он выразил свое удивление, что жителям Эфеса приходилось работать на верфях и в арсеналах, чтобы наращивать вооружение. Против кого? Даже Ганнибал, по словам Виллия, понимал абсурдность этого.

Самому же Антиоху тем не менее Виллий передал ни много ни мало как ультиматум Рима — не вводить на территорию Греции никаких вооруженных сил. Раздраженно закончив разговор с римскими посланцами, Антиох призвал к себе своих советников. Ганнибала, однако, на этот важный совет не пригласили. Слух о его переговорах с Виллием дошел до ушей сирийского царя. Менипп, помощник, заявил, что карфагенянину вряд ли стоит доверять командование армией, что сам Антиох должен вести войско к победе.

На самом деле совет был настроен довольно единодушно (уловив настроение своего господина) насчет того, что должен был делать Антиох. Антиох должен, как того хотели боги, сесть на корабль и расправить знамена на ветру, чтобы «заполнить всю Грецию вооруженными людьми и лошадьми и выставить вдоль всего побережья свои корабли».

Царь согласился с тем, что это нужно сделать после того, как он принесет жертву на алтарь разрушенной Трои. Когда он вышел с заседания совета, он увидел, что его ждет Ганнибал, стоя один в коридоре. Никто не хотел попасться на глаза в его обществе в этот момент.

Катастрофа у Фермопил

Ганнибал спросил, к какому решению пришел совет, и, услышав ответ, сказал:

— Тогда ты дашь римлянам повод для войны.

Антиох с этим согласился, а Ганнибал посмотрел на него и немного помолчал.

— Почему ты не доверяешь мне? — внезапно спросил он.

Антиох ответил, что он слишком много общается с римлянами.

— До тебя дошли сплетни, — сказал карфагенянин. — Но есть одна история, которую даже Антиох не слышал. Когда я был девятилетним мальчиком, мой отец Гамилькар взял меня с собой на жертвоприношение к алтарю Мелькарта. Он взял меня за одну руку, подвел к алтарю и положил другую мою руку на жертвенного ягненка. Он велел мне поклясться, что я никогда не стану другом римлян, и я выполнил это. Сейчас я бежал из своего дома и нахожусь при твоем дворе. Я пришел, потому что здесь есть сила и оружие, чтобы противостоять римлянам. Если твои придворные отрицают это, скажи мне. Я говорю в память о своем отце, что я — первый среди твоих друзей.

Антиох поверил ему и сделал своим советником во время похода в Грецию. Конвой судов из Азии пересек Эгейское море и пришел в дружественный порт Деметриаду прямо перед осенними штормами 192 года до н. э. Флот был достаточно сильным, но экспедиция насчитывала не более 10 000 человек, в том числе 500 всадников и 6 слонов. А в Греции Фламиний, как посланник римского сената, уже сдерживал Филиппа Македонского. Сопротивление спартанцев, которые подняли мятеж, услышав новость о приходе Антиоха, было подавлено. Только этолийцы, 4000 вооруженных людей, влились в его лагерь. Его силы, таким образом, были достаточно значительными, чтобы спровоцировать войну, но недостаточными, чтобы вести ее.

В Италии римские отряды сожгли последний город лигурийцев и заставили сдаться бойев. В Испании они подавили мятеж на дальнем западе, у реки Тахо. Когда закончились зимние штормы, они получили возможность возвратить одну армию, чтобы высадить ее, не встретив сопротивления, на западном побережье Греции.

Ганнибал выбрал узкий проход для защиты от более сильных римских отрядов. Проход этот пролегал между болотами, простирающимися до побережья, и ущельем. Место носило название Фермопилы («Теплые ворота»). Сирийские греки соорудили укрепления вдоль прохода, в то время как этолийцы охраняли тропы на холмах.

Подошедшая опытная римская армия провела лишь краткую рекогносцировку этого прохода. Часть легионов стала готовиться к атаке, остальные заняли холмы, чтобы усилить линию обороны. В течение нескольких часов все было завершено. Римская кавалерия преследовала разгромленных сирийцев, не давая им возможности снова образовать строй. Рыжий Катон, выполнявший во время этой кампании функцию легата, с обычной иронией заметил после того, как все кончилось: «Царь Антиох не смог удержать даже Фермопилы».

Антиох в сопровождении 500 своих сторонников добрался верхом до своих кораблей и немедленно уплыл в Эфес.

События при Фермопилах вызвали легкое волнение в Риме, где один из консулов, Назика, праздновал свою победу над бойями. Он провел строем множество пленных с их лошадьми и колесницами и клялся, что более половины из 50 000 бойев убиты, что в качестве трофеев взято 1471 ожерелье вождей, 247 фунтов чистого золота, 2340 фунтов серебра, обработанного и необработанного, а также 234 000 монет, и среди них ни единой медной.

Буквально следом за этим триумфальным парадом город торжественно встретил Фульвия Благородного, претора в Испании. В составе его процессии двигались повозки, которые везли 130 000 серебряных монет, 12 000 фунтов серебра и 127 фунтов золота.

После этого основные армии и флот были готовы двинуться на восток, против Антиоха. Сципион Африканский принимал участие в этом походе в качестве руководителя всей операции. Удивительно, но своим назначением на эту должность он был обязан Ганнибалу. Рим снова боялся Ганнибала, потому что тот был с Антиохом, и призвал победителя битвы при Заме на передовую.

В Эфесе Антиох пытался забыть несчастливую зиму в Греции и невзгоды, выпавшие на долю этолийцев, которые присоединились к нему там. В своих огромных владениях, в хорошо знакомых садах он чувствовал себя в безопасности. К тому же его советники утверждали, что море преграждает путь его врагам. Просто невероятно, говорили они, чтобы римлянам удалось перебросить такую огромную армию морем.

Ганнибал находился рядом с Антиохом во время этого разговора, поскольку после Фермопил царь понял правоту этого молчаливого карфагенянина. И Ганнибал выразил свое несогласие с советниками.

— Я просто удивлен, — сказал он, — что римлян до сих пор нет в Азии.

Он не считал море препятствием.

— Путь с греческого побережья в Азию короче, чем из Италии в Грецию.

И относительно мотива для появления римлян:

— Антиох владеет большим, чем владели этолийцы.

Ганнибал располагал сведениями, полученными из собственных источников.

— Их флот уже давно собирается у Малеи. Новые суда и новый командующий прибыли туда.

Когда Антиох, взволнованный этим предупреждением, спросил, не следует ли ему начать мирные переговоры, Ганнибал ответил, что сейчас это бесполезно. Существует лишь один путь сохранить царство Антиоха, и этот путь — разбить римлян на море. На этот раз сирийский царь принял совет от человека, который разбирался лучше кого бы то ни было в том, как римляне ведут войну. Приказав всем своим верфям приступить к строительству более тяжелых и высоких галер, он поспешил на север, чтобы укрепить Азиатское побережье возле Геллеспонта. Ганнибал отправился на юг, чтобы поднять тирский флот.

В течение нескольких месяцев надежда на успех на море померкла. Потому что римские боевые корабли появились у берегов, а к ним присоединились корабли Родоса и Пергама. Они отогнали более легкие триремы отважного Поликсенида — сам он был изгнанником с Родоса — и преградили путь к Эфесу и ему, и основным силам сирийского флота. Еще ужаснее было то, что Сципион Африканский вел свои легионы по суше из Греции к Дарданеллам. Там водная преграда была узкой, хоть и требовались транспортные и сторожевые суда, чтобы переправить оккупационную армию в Азию.

В Тире Ганнибал решил, что больше ждать не может. Оставалась последняя возможность — взять суда из Тира и Тарса и повести их на север, в Эфес, чтобы вместе с уцелевшими кораблями Поликсенида преодолеть римскую блокаду. Если удастся уничтожить римский боевой флот, тогда сирийцам, может быть, повезет достичь пролива раньше Сципиона Африканского. Если до пролива дойдут хотя бы две сирийские галеры, легионы не смогут переправиться через него. Шанс, что так произойдет, был невелик, и Ганнибал должен был понимать это.

По иронии судьбы величайший из солдат отправился в свой последний бой на корабле.

Схватка на море

Отправившись на север в ясный день, Ганнибал держался ближе к берегу с его нечеткой линией, островами и мысами. Его лоцманами были искусные мореплаватели из Тира, но флот состоял из новых огромных галер с высокими палубами и тяжелыми скамьями для гребцов. Целая флотилия беспалубных судов, плывущая следом, как стая мелких рыбешек, мало что могла сделать, кроме как брать на борт спасающихся людей. Миновав безлесные холмы Родоса, флот вошел во враждебные воды и приготовился к действию, опустив мачты и убрав большие паруса. Гребцы неспешно опускали весла на воду (чтобы меньше уставать), и галеры ползли вперед. Они медленно образовали боевой строй, встав борт к борту. Таким образом, правый конец линии огромных галер оказался на прибрежном мелководье, а левый, с более маневренными судами, — в открытом море. Командование здесь взял на себя Ганнибал, в то время как Аполлоний, сирийский придворный, командовал кораблями на правом фланге.

Они поступили мудро, приведя все в готовность. Когда они окружили вытянутый мыс, то увидели приближающийся к ним флот. Подняв паруса и работая веслами, изящные триремы с острова Родос шли, выстроившись в линию, в фарватере флагманского корабля. Легкий бриз вызывал рябь на гладкой поверхности моря.

Стоя на верхней палубе в кормовой части корабля среди загорелых людей, крепко держащих рулевые весла, Ганнибал наблюдал за встречей флотов, не в состоянии оценить происходящее. Загорелые аристократы из Тира сказали ему, что опасные галеры с Родоса застигнуты врасплох с поднятыми парусами. Преимущество было на стороне Ганнибала. Молоток опустился на сверкающую медную дощечку рядом с ним. Его звонкие удары раздавались все чаще, послышались крики. В то время как вооруженные люди схватили щиты и бросились к ограждениям, гребцы активнее заработали веслами. Галера поплыла быстрее. Крик подхватили на всех судах, и он превратился в рев.

Это было так странно, что Ганнибал напрягся в ожидании. Между ним и берегом около сотни больших судов потянулись навстречу друг другу. Он оценил положение взглядом и понял, что линия его судов, которая двигалась с каждой минутой все быстрее, охватит родосские галеры с фланга. Вымпелы взметнулись, когда неприятельское флагманское судно развернулось в сторону моря, чтобы выиграть больше пространства. Его мачта наклонилась, а весла заработали быстрее. За ним в сторону моря последовали и другие суда. Жители Родоса были искусными мореплавателями. Их триремы словно летели перед носами тяжелых тирских судов. Со всей своей быстротой они не смогли образовать боевой строй перед тем, как их флагман врезался в гребную скамью сирийской галеры. Их последние в ряду суда все еще были сбиты в кучу у берега. Ганнибал выиграл первый ход этой странной морской битвы. И очень скоро родосский флагман поднял на корме черный вымпел — сигнал бедствия.

Спустя два часа большой корабль Ганнибала оставался невредимым. Гребцы медленно работали веслами, продвигая судно. Но картина изменилась. Искусно управляемые родосские галеры ворвались в проходы между более тяжелыми сирийскими пентеконторами и, сняв весельные скамьи, развернулись, чтобы таранить дрейфующих гигантов. Эти гиганты были построены для того, чтобы, встретив римские суда, набитые легионерами, взять их на абордаж и завязать рукопашную. Но в этой битве у мыса не участвовало ни единого римского судна. Родосские триремы сражались так, как когда-то давно сражался карфагенский флот. Их «клювы» били и крушили корабли Ганнибала.

У побережья отступал Аполлоний, пытаясь уйти со своими израненными кораблями. Со стороны берега подходил родосский отряд, чтобы окружить строй Ганнибала. Стоявшие рядом с Ганнибалом тирские капитаны опустили головы и развели руками.

— Надо уходить, — сказали они ему. — Господин Ганнибал, мы ничего не сможем больше сделать.

Когда он дал согласие, двое рулевых побежали к флажному сигналу. Они вытащили длинный красный вымпел и, потянув за фал, подняли его, трепещущий на ветру.

Тирцы на быстроходных беспалубных судах подошли, подняв паруса, чтобы взять изуродованные галеры на буксир. Они двинулись к берегу, куда за ними не могли последовать родоссцы. На закате враг ушел.

Ганнибал сохранил все свои корабли, кроме одного, но не смог дойти до места блокады у Эфеса.

Много месяцев спустя Поликсенид сделал последнюю попытку прорвать блокаду у Эфеса и был разгромлен. Находившийся в Абидосе Антиох узнал о разгроме своего флота и отказался от защиты Дарданелл. Было бессмысленно ждать здесь, в крепости, Сципиона Африканского, чтобы не пустить его, когда победоносные римские суда могли перевезти его в любую точку Азиатского побережья. Так что Сципион Африканский переправился благополучно и легко, собираясь щедро угостить своих усталых легионеров за счет запасов, оставленных сирийцами.

Впервые римская армия вторглась в Азию. Она неспешно направилась к югу, минуя развалины Трои. Сципион вел себя в это время довольно странно.

Триумф и падение Сципиона Африканского

Жизнь Сципиона, хотя он и был противником Ганнибала, очень напоминала в конце его жизнь. Будучи оба знатоками военного искусства, они, кажется, не любили триумфальных шествий и не стремились извлечь из них личную выгоду. От той амбициозности, которая была присуща Публию Сципиону в годы его юности, теперь не осталось и следа. Сохранилось лишь его стремление к идеалу, который он так никогда и не отважился найти.

Он, видимо, верил, что, придя на Восток, римляне должны использовать свое оружие только для зашиты греческой культуры — что они должны скорее контролировать, нежели мародерствовать.

Перейдя Геллеспонт (Дарданеллы), он осторожно старался добиться, чтобы царь Вифинии Пруссий придерживался нейтралитета. Возможно, поход через древнюю Ионию оказал свое влияние на воина, преданно относившегося к эллинской литературе. Конечно, здесь, как и в Африке, эксцентричный Сципион, обдумав все происшедшие события, пришел к определенному выводу. И вывод, к которому он пришел, заключался в том, что назначение Рима как великого города — быть защитником более слабых эллинских государств, а не их покорителем.

На его поведение, возможно, повлиял великодушный — и политичный — жест Антиоха, возвратившего ему без всякого выкупа сына, который был захвачен в плен в морском сражении. Однако такое личное одолжение вряд ли могло помешать Сципиону выполнять миссию полководца в войне за Рим. Правда, официально он находился здесь в качестве советника своего брата, консула Луция. Продолжая спокойно идти маршем, он прислал Антиоху свои условия заключения мира: сдача всей Малой Азии вплоть до горной цепи Тавр и возмещения военных затрат. В Эфесе Ганнибал посоветовал Антиоху принять эти условия.

Гордый монарх Ближнего Востока тем не менее не собирался делать этого. Отступив на юг, он собрал добровольцев из Азии и приготовился защищаться. Тут Сципион прислал удивительное послание, которое впоследствии вызвало так много толков: он настоятельно просил Антиоха ни в коем случае не начинать боевых действий без него, Сципиона. Что он имел в виду, так никогда и не стало ясно. На самом деле случилось так, что он заболел и остался в тылу армии.

Его легат принял на себя командование в сражении при Магнесии на реке Меандр, вблизи Эфеса. Опытные легионы разбили войско Антиоха, обратив его воинов в бегство. Ганнибал, как и Сципион, находился далеко от театра военных действий.

Из-за горной цепи Тавр Антиох прислал своих людей узнать, какие условия выдвинет римский полководец. Сципион резко ответил, что его условия будут теми же, что и до сражения при Магнесии.

Это положило конец войне, но не участию римского сената. Римские деятели решили, что богатство Антиоха слишком велико, а условия, поставленные Сципионом, слишком мягкие. Сенат все обсудил, выслушал Катона, а потом добавил свои собственные условия. Необходимо выплатить огромную контрибуцию в размере 15 000 талантов; Антиох должен отдать свой флот и слонов и дать слово, что не станет в будущем предпринимать никаких военных действий на своей западной границе без согласия сената. И Ганнибал должен сдаться.

В должное время (188 год до н. э.) Антиох согласился заключить договор, а значит, уйти со Средиземноморского побережья. Упрямые этолийцы, которым Сципион гарантировал шестимесячное перемирие (чтобы получить возможность продолжить сирийскую кампанию), протестовали против безоговорочной сдачи. Даже к несгибаемым жителям Родоса, одержавшим победу на море для неповоротливых римских кораблей, относились скорее как к обитателям покоренного города, чем как к населению независимой республики. Пергаму, более слабому из двух городов, была отдана львиная доля всех военных трофеев. Хотя македонцы оставались подвластными, появились признаки изменения эллинистического мира, царей и городов, зависимых от далекого сената. В то время как это поддерживало фикцию Фламиния о независимости греческих государств, эта фикция становилась все более очевидной. Очень скоро греческие магнаты организовали деловые центры в Афинах. Рынки по торговле рабами переместились в Делос, которому римляне отдавали в своих интересах предпочтение против Родоса, военного союзника. Этот исторический город должен был уступить Делосу место центра восточно-средиземноморской торговли.

В конечном счете Пергам, оставшийся союзник Рима в Азии, был лишен своей новой собственности. Причина: Пергам набрал слишком много силы.

А фактически все дело было в несгибаемом Катоне, который давил на Сципиона. Катон испытывал глубокую ненависть к обессилевшему эллинистическому миру с его изнеженностью и любовью к греческой литературе. Катон будет носить только дешевую одежду и пить только вино рабов. Он подвергал насмешкам Эмилию, жену Сципиона, которая украшала себя азиатским жемчугом.

Его идеалом были римляне, придерживающиеся древних традиций, со стальной волей, беспощадные и выносливые. Он все больше завидовал красивому Сципиону, завоевателю Африки, а теперь одержавшему победу и в Азии. Они возглавляли соперничающие группы в сенате, но враждебность Катона носила личный характер. Катон, в частности, утверждал (устами других ораторов), что Сципион присвоил себе лично сумму в 500 талантов серебра, выплаченную Антиохом после Магнесии для поддержания римских войск. И он жаловался на слабую дисциплину и появление восточной роскоши в лагерях Сципиона.

Сципион отнесся к этим обвинениям со свойственной ему эксцентричностью. Принеся свои бухгалтерские книги в палату сената, он порвал их и попросил своих обвинителей найти доказательство во фрагментах. Потом он спросил сенаторов, почему они не решили расследовать, благодаря кому в их казну поступило 15 000 талантов серебра и благодаря чьим заботам они стали господствовать в Испании, Азии и Африке.

Это была последняя публичная речь Сципиона Африканского. После этого, будучи на самом деле человеком бедным, он отправился в добровольное изгнание.

Все это время его продолжали связывать странные отношения с Ганнибалом. Сципион безуспешно боролся за свой идеал — освобождение эллинских государств; Ганнибал пытался помогать их союзу против Рима.

Когда римские уполномоченные попытались найти Ганнибала после заключения мира, его не смогли отыскать ни в Эфесе, ни в Тире. На какое-то время он исчез. Объявился он на одном острове, на котором хозяйничали пираты. Так их называли римские уполномоченные.

Дом в Вифинии

Изобилующий утесами остров Крит должен был стать надежным убежищем. Он лежал на довольно большом удалении от морских путей, но не настолько далеко, чтобы ими не могли воспользоваться его в высшей степени независимые мореплаватели. В других отношениях никакие события его не касались, и забвение окутывало его, так же как воды его реки Леты. Ганнибал направился в глубь острова, туда, где на равнине, темной от оливковых рощ, несколько домов теснились вокруг храма, — в Гортину. Он не делал никаких попыток скрывать, кто он такой; возможно, он и не мог бы это сделать. Очевидно, он выбрал уединенное место, чтобы обдумать, что делать дальше. Жители Гортины хорошо его запомнили благодаря тому, что он постоянно с ними шутил. У него еще оставались слитки, и он принес тяжелые кувшины в сокровищницу храма, где их охраняли жрецы. Серебряные и золотые монеты блестели сверху в кувшинах, и только Ганнибал знал, что под монетами находится тяжелый свинец. Он взял расписку у довольных жрецов храма. Настоящие его сокровища хранились в полых бронзовых статуях финикийских божеств, которые он поставил у дорожки своего дома. На эти статуи никто не обращал внимания.

Крит был пристанищем многих странных богов и самых разных людей. Среди них было несколько тысяч бывших римских военнопленных, которые стали теперь рабами мореплавателей из Кносса и Кидонии. Должно быть, Ганнибалу занятно было видеть, как они работают на полях, эти стареющие мужчины, которые шли маршем на Треббию и Канны тридцать лет назад. Ему было уже больше шестидесяти, и иногда он чувствовал груз своих лет.

То, что произошло на Крите, существует лишь в туманных главах римских морских анналов. После заключения мира с Антиохом галеры республики продолжали перевозить войска вдоль недавно открытых берегов Азии. Как-то некий Фабий Лабеон доставил отряд в гавань Крита. Видимо, этот самый Фабий потребовал, чтобы жители Крита прекратили враждовать друг с другом, а заодно и докучать новому римскому торговому флоту. Занимаясь этим, он обнаружил присутствие римских военнопленных. Очевидно, Фабий не знал, что Ганнибал находится в Гортине. По странному стечению обстоятельств Гортина была единственным городом, который сдал своих военнопленных-рабов. Либо жрецы храма (помня о тяжелых кувшинах с сокровищами) не выдали тайну Ганнибала, либо что-то неприятное произошло между ними и назойливым командиром флота.

Во всяком случае, Ганнибал исчез из своего дома, прихватив бронзовые статуи с дорожки. История умалчивает о том, какая сцена разыгралась в храме, когда римские военачальники или жители Крита в конечном счете открыли кувшины. Зато мы знаем, что Фабий требовал официального торжества по случаю своей победы на Крите и что, хотя сенат не принял такого решения (освобождение жалких 4000 пленных вряд ли равно уничтожению, скажем, 5000 врагов), изображение головы Фабия появилось ему в утешение на отчеканенных золотых монетах.

 

На этот раз Ганнибал держал путь далеко на восток, через пролив, в Вифинию. Здесь, на берегу спокойного внутреннего Мраморного моря («Предморье»), он будет недосягаем для римских легионов и галер. Вроде бы Сципион Африканский знал, что Ганнибал находится там, но Сципион сам находился за пределами римских границ.

Мрак еще более сгущается вокруг Ганнибала. У него было небольшое собственное владение в Либиссе, рыбацкой деревушке на берегу красивого узкого морского залива, упирающемся в Никомедию. Во время своих ежедневных верховых прогулок Ганнибал постоянно видел заснеженную вершину горы, названной Олимпом в давно забытые времена какими-то греками, испытывающими тоску по дому. Иногда он появлялся при лишенном всякой изысканности дворе царя Пруссия, который был союзником Антиоха в проигранной войне. Он был гостем и другом Пруссия, его советником по вопросам управления государством, — Пруссий был неграмотным и не особенно умным человеком. У него были с собой книги, и, возможно, здесь он напишет свое короткое историческое сочинение для народа Родоса.

Мраморное море фактически было тихой заводью беспокойного Средиземноморья, приютом темных холмов над прозрачной водой, между раздираемыми борьбой Дарданеллами и цитаделью Византии. Отваживаясь отправляться в глубь территории, Ганнибал должен был слышать разговоры галатов, кельтских горцев, которые все еще были вооружены длинными щитами и палашами и воспевали отвагу, как бойи и инсубры в прежние времена. Римляне уже задумали покорить галатов. К тому же зависимый от них царь Пергама не ладил с Пруссием.

Как обычно, Ганнибал подготовил тайный выход из своего дома. Это был большой дом с шестью выходами, отличавшийся особыми удобствами. Выйдя через боковую дверь в кипарисовый сад, Ганнибал мог уйти через небольшую калитку в каменной стене, окружавшей сад. Место это было тихим, не привлекающим внимания. Впервые Ганнибал, кажется, не делал попыток поддерживать отношения с внешним миром. Кроме слуг Пруссия, посетителей у него, наверное, не было.

Вифинский царь хранил свою тайну. Однако наступило время, когда посланники маленького царства были вызваны в Рим, чтобы дать объяснения по поводу их разногласий с Пергамом, который был теперь другом Рима. И во время собрания на Форуме один из посланцев упомянул имя Ганнибала.

Вышло так, что Фламиний услышал это. Именно это имя не давало покоя людям, которые сейчас правили в Средиземноморье. С их первого появления в затерянных за Пиренеями землях до последних походов в Азию Ганнибал противостоял им.

Сообразительный Фламиний передал слова вифинца в сенат, чтобы их там обсудили. Что мог Ганнибал замышлять в Вифинии? По условиям мирного договора с Антиохом он должен был сдаться.

После дебатов сенат уполномочил Фламиния потребовать, чтобы Ганнибал был ему выдан.

Когда посланцы Вифинии возвратились домой, их сопровождал Фламиний с эскортом. Высадившись в Никомедии, они немедленно направились к Пруссию, который спешно призвал своих слуг и охранников, чтобы с честью принять гостя из Рима. Однако выдать Ганнибала Пруссий отказался. Он был варваром, а великий карфагенянин находился под защитой его гостеприимства. Никакие доводы Фламиния не смогли переубедить Пруссия.

— Если вы хотите забрать Ганнибала, — сказал он, — вы должны действовать сами.

Как только Фламиний удалился, Пруссий послал своих вооруженных охранников занять посты у всех входов дома в Либиссе.

Слуга, увидев их, сообщил Ганнибалу, что неизвестные вооруженные люди встали у входов. Ганнибал подошел к главному входу и узнал вифинских охранников. Повернувшись, он направился через комнаты к выходу в кипарисовый сад. За дверью ждала еще одна пара вооруженных людей.

Через мгновение Ганнибал вернулся в комнату для трапезы и попросил у собравшихся там слуг кубок вина.

— Пора, — сказал он, — положить конец нервному напряжению римлян, которые устали ждать смерти ненавистного им старика.

Вместе с вином он принял яд, который всегда держал при себе все последние годы.

— Фламиний, — сказал он, — вряд ли достойный потомок тех людей, кто предупредил Пирра о том, что ему приготовлен яд.

Так умер Ганнибал в 183 году до н. э.

За морем в том же году умер и Сципион Африканский, завещав похоронить его за пределами римской территории. «Так, — писал Ливий, — он стал добровольным изгнанником не только в дни своей жизни, но и после смерти».



 

Картина дня

наверх