На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Этносы

4 450 подписчиков

Свежие комментарии

  • Эрика Каминская
    Если брать геоисторию как таковую то все эти гипотезы рушаться . Везде где собаки были изображены с богами или боги и...Собака в Мезоамер...
  • Nikolay Konovalov
    А вы в курсе что это самый людоедский народ и единственный субэтнос полинезийцев, едиящий пленных врагов?Женщины и девушки...
  • Sergiy Che
    Потому что аффтор делает выборку арийских женщин, а Айшварья из Тулу - это не арийский, а дравидический народ...)) - ...Самые красивые ар...

ПАЛЛАС И ЛЕПЕХИН В СИМБИРСКОЙ ПРОВИНЦИИ

 

Екатерина II оказывала постоянно значительную поддержку российской науке, выступая не только как просвещенный меценат, но и предлагая Академии наук проведение исследований в том или ином направлении. Среди множества ее проектов особенно масштабным является проект организации в 1768 г. академических экспедиций в Оренбургскую и Астраханскую губернии, в результате которых впервые были получены научные сведения о многих уголках России 1. Бытует мнение, что Екатерина отдала распоряжение о снаряжении "физических" экспедиций под влиянием европейских ученых, которые хотели использовать грандиозную территорию Российской империи для проведения вычислений солнечного параллакса при прохождении Венеры через диск Солнца в июле 1769 г. (тем самым предоставлялась возможность более точно определить расстояние между Землей и Солнцем).

Однако необходимо отметить, что идея комплексного исследования страны 2. была близка Екатерине, она активно интересовалась устройством и богатствами собственной империи. После завершения своего путешествия по Волге от Твери до Симбирска (в 1767 г.) она пишет записку директору Академии наук В. Г. Орлову об организации экспедиций. В результате, наряду с шестью "астрономическими" отрядами по наблюдению Венеры, были сформированы пять "физических экспедиций": две в Астраханскую губернию - отряды академиков С. - Г. Гмелина и И. А. Гильденштедта; три в Оренбургскую - под руководством академиков И. И. Лепехина, П. С. Палласа, И. П. Фалька, которым предстояло исследовать Среднее Поволжье, Урал и Сибирь. Эти исследования продолжались в течение шести лет и дали огромное количество материала в области географии и геологии, ботаники и зоологии, этнографии и истории большей части [114] страны. Для изучения природы Симбирского Поволжья наиболее важными оказались исследования Лепехина и Палласа, они не только проехали эту территорию, но и остались в 1768 - 1769 гг. там на зимовку. Тогда как Фальк по причине болезни так и не смог выехать в 1768 г. из Москвы и лишь в мае 1769 г. встретился с участниками первых двух отрядов в селе Новодевичьем. Несмотря на то что с момента первых академических экспедиций прошло более двух веков, тем не менее в этом районе на основе их данных не было проведено мониторинга фауны и флоры. Отчасти это можно объяснить труднодоступностью материалов экспедиций, ставших уже давно библиографической редкостью.

Петр Симон Паллас (1741 - 1811) - ученый-энциклопедист, родился в Берлине в семье врача, профессора анатомии. Получил образование в Галле, Лондоне, Гааге, где специализировался в области зоологии. В декабре 1766 г. был избран в качестве академика и профессора натуральной истории Петербургской Императорской академии наук. В 1768 г. он возглавил 1-й отряд Оренбургской экспедиции, в его состав входили: капитан Н. П. Рынков, гимназисты Н. П. Соколов, В. Ф. Зуев (которые потом стали академиками) и Антон Вальтер, рисовальщик Николай Дмитриев и чучельник Павел Шумский. Отряд выехал из Петербурга 21 июля 1768 г. Маршрут его проходил в первый год по городам: Москва - Владимир - Касимов - Муром - Арзамас - Пенза - Ставрополь - Симбирск 3. Затем были многие города и села Нижнего Поволжья, Урала, Сибири, так что в Петербург Паллас вернулся лишь 30 июля 1774 г. Результатом экспедиции были многочисленные сочинения по ботанике, зоологии, но прежде всего по географии, которые были опубликованы на латинском, немецком и русском языках в Петербурге, а затем были переводы на английский - в Эдинбурге и в Лондоне, на французский - в Париже. Богатейшие собрания по флоре, фауне, палеонтологии и этнографии вошли в фонд академической Кунсткамеры.

Иван Иванович Лепехин (1740 - 1802) - известный русский путешественник-натуралист, академик Петербургской и непременный секретарь Российской академии, родился в Петербурге, в семье отставного солдата лейб-гвардии [115] Семеновского полка Ивана Сидоровича Лепехина 4. После окончания Академической гимназии он обучался за границей в Страсбургском университете (1762- 1767 гг.) и вернувшись был избран в адъюнкты Петербургской академии наук. Назначен руководителем 2-го отряда Оренбургских "физических" экспедиций. В состав лепехинского отряда входили гимназисты: Андрей Лебедев, Тимофей Мальгин, Николай Яковлевич Озерецковский (впоследствии академик), рисовальщик Михаил Шалауров и чучельник Филипп Федотьев. Отряд И. И. Лепехина выехал из Петербурга 8 июля 1768 г. Маршрут экспедиции Лепехина в 1768 г.: Москва - Владимир - Муром - Арзамас - Курмыш - Алатырь - Симбирск - Черемшанская крепость - р. Сок - Симбирск 5. По первоначальному плану, составленному Палласом в мае 1768 г., предполагалось, что обе экспедиции проведут зиму в Царицыне или Гурьеве 6, однако остановились они на зимовку в Симбирске. Главной причиной послужило то, что, во-первых, территория, которую предстояло исследовать, оказалась в информационном отношении значительно более объемной, чем представлялось из Петербурга, это потребовало больше времени для исследований; во-вторых, находясь к началу холодов на территории Симбирской провинции, они могли рассчитывать на более-менее сносную связь со столицей лишь через провинциальную канцелярию 7. Поэтому Паллас и принимает такое решение, и приглашает Лепехина в отличие [116] от первоначального плана возвратиться в Симбирск. Лепехин с радостью воспринял подобное известие, о чем есть следующее место в его записках: "По возвращении нашем в Ставрополь 5 октября получили известие от г. профессора Палласа, который вознамерился наступающую зиму препроводить в Симбирске. Сообщество довольно прославившагося в ученом свете мужа побуждало и меня переехать в Симбирск, дабы в зимнее время пользоваться его наставлениями; и изпросив от Ставропольской Канцелярии известие о местах, чрез которыя нам ехать надлежало, 8 октября оставили Ставрополь" 8.

Интересно сопоставить личности Палласа и Лепехина на основании тех свидетельств, которые представлены в их отчетах о пребывании в Симбирске. У них было много общего. Они были ровесниками, оба получили европейское образование и волею судьбы оба оказались в маленьком Симбирске в течение долгой зимы 1768 - 1769 гг. И в то же время они представляли собой совершенно иные миры: один - сын известного берлинского профессора-хирурга, учившийся в Берлине, Галле, Гааге, Лондоне; другой - русский, сын солдата, отданный с 10 лет в ученики Академической гимназии. Один был уже признан в Европе в качестве блестящего ученого, стремился сделать научную карьеру, совершить большое путешествие по неизведанным странам; другой вернулся на родину после нескольких лет учебы за границей с жадным желанием оказаться полезным своему Отечеству. Насколько различно было их мировоззрение, их цели и планы, настолько по-разному они воспринимали и свое пребывание в этом провинциальном городе. Даже въехали они в Симбирск по-разному и с разным настроением. Из рапорта Палласа:

Уже в последнем рапорте из Пензы я был вынужден посетовать на плохую погоду и ранние холода, однако с тех пор у меня появились еще более веские основания для жалоб. Все мое путешествие из Пензы, откуда я уехал 15 сентября, до Симбирска, куда по причине плохой дороги и ветхости моих экипажей я смог попасть только 22 сентября, оказалось крайне неприятным из-за непогоды, когда мороз чередовался со снегом, бурей и дождем [...] Внезапно начавшийся затем дождь, смешанный со снегом, сделал путешествие еще несноснее. Непогода и выпавший повсюду глубокий снег также явились причиной того, что в пути я не смог сделать много наблюдений 9. [117]

Лепехин же приехал в Симбирск теплым августовским вечером, и его первые впечатления от города сопровождаются такими эпитетами, как "великолепный вид", "лучше выстроен" по сравнению с другими городами и т. д., кроме того, в отличие от Палласа, Лепехин в своих записках дает характеристику городу в целом:

Симбирск принадлежит к Казанской губернии и составляет провинциальной город. Симбирская провинция весьма пространна и имеет многие приписные города, как то Самару, Сызрань, Петровск, Алексеевск, Корсунь со многими другими крепостями и пригородками.

Самый город Симбирск стоит на западном берегу реки Волги между двумя реками. С восточной стороны протекает река Волга, к которой тут подошло весьма широкое плесо: ибо в поперешнике своему мерныя две версты имеет. Западную часть города обтекает река Свияга.

Возвышенное место, на котором построен город, имеет великолепной вид, а особливо для высоких церковных колоколен, которых находится четырнадцать каменных и одна деревянная, в том числе два монастыря, один мужеский, а другой женский. Его можно разделить на две части, на горную и подгорную. Подгорная построена при самой Волжской пади, а нагорная к Свияге; однако и нижнюю часть города никогда вода не понимает. Впрочем, город сей пред другими городами, которые нам от Москвы проезжать случилося, гораздо лучше выстроен. В нем есть несколько гражданских каменных дворов. Купечество Симбирское для протекающей Волги многая имеет выгоды; оно может отсылать свои товары по одной реке и вниз и вверх. Город Симбирск пред другими городами может хвалиться и яблонными садами, которых как в самом городе, так и около онаго великое находится множество: один только там недостаток, что подошли степныя и безлесныя места, и строельный лес должно получать сверху по Волге 10.

Оба исследователя стараются использовать любую возможность, чтобы производить плодотворные наблюдения. Так, Паллас, как только устанавливается хорошая погода, вновь отправляется в дорогу к член-корреспонденту Академии наук П. И. Рычкову, известному исследователю природы и истории Оренбургской губернии, чтобы получить свежие новости о местности, которую ему предстоит обследовать:

Так как вскоре после моего приезда в Симбирск опять установилась хорошая погода, то я решился еще в этом году совершить небольшую поездку по Ставропольской провинции в Самару. Дабы наше путешествие принесло в будущем пользу, я счел крайне необходимым встретиться с г. статским советником фон Рычковым и посоветоваться с ним как с человеком, превосходно знающим Оренбургскую губернию, тем более что расстояние было не очень велико. Посему я направился прямо из Симбирска в Спасское село 11, где обычно останавливается господин статский советник. Добрый и дружеский прием, который мне был оказан у этого почтенного человека, достоин всяческих похвал, но я должен также засвидетельствовать, что при общении с ним у меня возникло немало дельных соображений относительно моего будущего путешествия. От Симбирска до Спасского я ехал без остановки день и ночь, отчасти благодаря вновь установившейся сейчас зимней погоде, отчасти [118] потому, что этот участок уже объехал г. доктор Лепехин, отчасти же по той причине, что равнинные и в большинстве своем распаханные земли на Черемшане не сулят, как кажется, больших перспектив 12.

Но на обратном пути его опять поджидает неудача с погодой:

Несносная погода вынудила меня спешно выехать отсюда в Сергиевск и далее проследовать без остановок в Ставрополь, где я задержался всего на один день. Я хотел переправиться через Волгу немного ниже Ставрополя у Маркваша и по той стороне проехать вверх к Симбирску, однако сильный ледоход сделал невозможной здесь переправу на маленьких лодках. К тому же мой запущенный геморрой, дававший о себе знать уже в Симбирске, из-за холода и езды так обострился, что в пору было приискать спокойное пристанище. Я проделал весь путь, имея всего несколько кибиток и лошадей, поскольку всех лишних людей из моего сопровождения оставил в Симбирске, куда вернулся 22 октября. Еще раньше я имел договоренность с г. доктором Лепехиным относительно того, чтобы там перезимовать: ведь эти места нужно было обследовать вплоть до Сызрани, а в нынешнем году из-за плохой погоды сделать это толково уже не представлялось возможным. Но в том, что настоящие места богаты окаменелостями и иными достопримечательностями, прославленная Академия сможет убедиться, осмотрев окаменелости, собранные мною в окрестностях Симбирска 13.

Любопытно, что Паллас в своих отчетах почти ничего не пишет о самом городе, кроме того, что это место богато окаменелостями. Впрочем, в одном малоизвестном письме на имя директора Академии наук графа В. Г. Орлова, он все-таки дает небольшую, но яркую характеристику своим переживаниям, а также Симбирску и его обитателям: "...Мысль, что Ваше Сиятельство меня покровительствуете и надежда сохранить это высокое покровительство, составляет единственную опору, меня поддерживающую в том унынии, в которое меня погружает неимение друга, удаление от отечества, молчание Академии и наипаче в таком городе, где, кажется, любят крючкотворство и с удовольствием безспокоят иностранцев" 14.

Если Паллас в своих отчетах старается передать прежде всего информационную сторону исследования, отступая от изложения лишь для того, чтобы подчеркнуть неудобства своего путешествия, то в текстах Лепехина мы видим не только отчет исследователя, но и взгляд художника, воспринимающего окружающую природу как некое живое существо. Даже препятствия путешествия из-за непогоды приобретают в лепехинском описании характер сказочности: "Обуреваемая Волга заставила нас ночевать на берегу, и на другой день не прежде могли переправиться, как по полудни; да и то не без опасности" 15. Опасности, встречающиеся по дороге, описываются им легко и с чувством юмора: "Ясная погода и приятность леса далеко завели нас от берега; но наставшая вдруг буря с дождевыми облаками принудила убираться на свое суденышко. Обход был не близок: и так, спеша укрыться от дождя, хотели [119] спуститься прямо на берег. Обрывчивая земля не допустила долго лепиться и научила летать; но не кверху, а книзу. Дорога была не очень далека, но шероховата, и глыбы земли провожали меня до самаго подола горы" 16.

Маршрут Палласа во многом совпадал с маршрутом Лепехина, и неудивительно, что время от времени мы встречаем свидетельства конкуренции и научных споров. Один из таких случаев связан с открытием отрядом Палласа горючего сланца под Симбирском, который был принят за каменный уголь. Вот что он пишет по этому поводу:

Утром 17 ноября прошлого месяца состоящий при моей экспедиции чучельник Павел Шуйской был послан мною за некоторыми рыбами и другой водной живностью к одному небольшому озеру, находящемуся под самой горой, на которой стоит город Симбирск. У подошвы Симбирской горы, в песчаной долине, бывшей некогда древним руслом реки, а теперь называемой Старая Волга, и большую часть года обезвоженной, ему посчастливилось открыть немалое количество прекрасного сланцевого каменного угля, выбрасываемого Волгой во время весеннего паводка. Тем самым у меня появился повод для изучения указанного места, лежащего выше по течению Волги, откуда происходит этот уголь.

Затем тот же Павел Шумской, возвращаясь недавно из Казани, куда я послал его 2 декабря с целью раздобыть кое-каких животных, верстах в 20 строго к северу от города (на правом берегу реки), нашел и открыл угольный пласт в горе, на которой расположена деревня Городище, принадлежащая г. полковнику Василию Борисовичу Толстому. Гора в этом месте круто обрывается к реке, обнажая свои слои. Во время половодья Волга вымывает из пласта все сланцевые угли, которые лежат россыпью по берегу вплоть до Симбирска и ниже.

Этот пласт проходит по большому участку берега через широко раскинувшийся холм, соединяющийся на юге и юго-западе с другими холмами; его высота по вертикали в самой возвышенной части северного выступа, вероятно, несколько более 20 саженей. О мощности пласта сейчас судить невозможно из-за лежащего снега и земли, что обрушилась сверху и теперь сильно смерзлась. Но можно предположить, что он достигает уровня реки или идет еще ниже и на глубине облагораживается. Протяженность пласта столь значительна, что его не исчерпать при непрерывной разработке в течение многих лет. К тому же в теплое время года уголь становится необыкновенно легким, и его можно добывать простой мотыгой и лопатой. Что же касается транспортировки, то более удобного пласта найти невозможно.

Над угольным пластом на высоте едва достигающей трех, самое большее пяти-шести саженей, как правило, лежит смешанный суглинистый грунт. Верхний слой или крыша пласта - это уже весьма хорошо горящий каменный уголь, хотя и с вкраплением множества отпечатков мелких юрских тел, таких, как аммониты, орбикулиты, пектунктелиты и т. п. В целом слой представляет собой твердое и очень богатое горючим веществом образование, которое никак нельзя сравнивать с теми битуминозными сланцами, что открыл г. статский советник Рычков у татарской деревни Тойкино на речке Мелланса. Я велел испробовать этот уголь в кузнице и нашел его превосходным. Он легко горит, давая большой жар и пламя, как шотландский уголь, и тоже сгорает до серой золы, иногда с ржавым налетом, но не до шлака, как английский; зола эта, подобно углю, распадается слоями. При горении уголь [120] выделяет, скажем прямо, неприятный запах, который весьма напоминает запах Gummi anime, когда ее бросают в огонь. Очень быстро воспламеняется он и от свечи. Случайным образом я также открыл, что его можно употреблять в живописи в качестве умбры для [приготовления] масляных красок. Более подробное описание пласта и местности можно будет сделать весной.

При сем я посылаю, однако, ящичек с образцами этого угля, в котором самые верхние экземпляры - из числа тех, что достигают с пластом Симбирска и имеют сглаженные углы; нижний же образец добыт у деревни Городище из самого пласта, а именно из его верхнего слоя. Первые, видимо, более близки к антрациту и потому, вероятно, скорее всего происходят из глубинных слоев. Я полагаю, что открытие этого каменного угля, находящегося в горе, о котором ничего не знал даже ее владелец, может иметь исключительно важное значение и принести пользу всем волжским городам, особенно же тем, что лежат ниже Казани, ибо там из года в год все сильнее сказывается нехватка дров. И мне доставляет большое удовольствие назвать Академии первооткрывателя (Речь идет о чучельнике П. Шумском. - В. Г.) этого полезного ископаемого. Впрочем, он и без того заслуживает похвалы за свое усердие и проявленную добрую волю. Получив от меня наставления, он теперь стал еще и весьма хорошим рудознатцем 17.

Современному читателю трудно без улыбки читать следующие места из рапортов Палласа, где он опасается, как бы его приоритет по открытию [121] "каменного угля" не был приписан Лепехину, также отославшему в Академию наук образцы подобной породы (которые он нашел на берегу Волги в районе Зольного перевоза 18):

Вскоре после отсылки моего последнего рапорта № 7, к коему я приложил образец каменного угля, или, вернее, угольного сланца, обнаруженного моей экспедицией на Волге, я, к немалому моему удивлению, совершенно случайно узнал, что г. доктор Лепехин, для которого начиная уже с 17 ноября я не делал из всего этого открытия тайны, тоже совершил поездку в Городище и взял с собой из самого верхнего пласта некоторое количество угля. Все это - не знаю, почему - держалось в полном от меня секрете, покуда я, отправляя в Самару письмо, не услышал в канцелярии, что господин доктор выслал в Академию ящичек с этим углем. Затем путем дальнейших расспросов я выведал остальное. Признаюсь, что при всем том я не могу выяснить намерений господина доктора и не могу понять его замысла. Не думаю, чтобы он возымел дерзость приписать себе открытие. По крайней мере, я уповаю в этом случае на справедливый суд Академии и посему совершенно спокоен. Однако я не мог о сем умолчать, дабы Императорская Академия не пребывала в недоумении, каковое, должно быть, вызовет двойная посылка.

При проведении некоторых дальнейших изысканий у меня появились основания предполагать, что слой угля, очевидно, простирается вверх по Волге хотя и с перерывами, но дальше, чем я думал. Ибо следы каменного угля я обнаружил также и у Тетюшей. Уголь этот, по-видимому, такого же хорошего сорта, что и собранный у Симбирска на Старой Волге, который, вероятно, происходит из более глубоких и лучших слоев городищенского пласта. Я даже думаю, что и под северной частью Симбирской горы должен залегать сланцевый уголь или же битуминозный сланец, поскольку у ее подошвы и на самой Волге, приблизительно в нескольких верстах к северу от города, находят черную жирную и твердую глину, весьма насыщенную пиритом. Она вся наполнена колчеданом и колчеданными роговыми аммонитам и, по-видимому, простирается далеко ниже уровня реки. Летом все это можно было бы исследовать более тщательно 19.

Лепехин не разделяет восторгов Палласа по поводу высокого качества каменного угля в Ундоровских горах, указывая справедливо, что это, конечно, не каменный уголь, а значит не может служить заменителем дров в Поволжье, хотя и имеет свои достоинства:

Самые слои горючаго сланца также между собою разделены синеватою слоистою и цветом на сланец похожею глиною, в которой большие кругляки лежали темно-краснаго и белаго колчедана. Все слои, вместе взятые, в толщину составляли около пяти сажен; но сия толщина не везде одинакая... Копать более ни времени, ни сил наших не было. Дана нитка, пусть добираются до клубка и ищут в сем месте настоящаго каменнаго угля. Рождение сланца [122] из ила в сем месте весьма ясно видеть можно было. Просядающая между слоями глина, сланцу во всем, кроме твердости, подобная, гласящим была знаком своего отродья. Не менее сего истинну показывали и грудами попадающияся как в самом сланце, так и в глине окаменелыя черепокожныя, которыя не иначе могли туда зайти, как во время жидкости ила.

Разсматривая пристально причины, произведшая возгараемое начало в сланце, ничего такого не нашли, откуда некоторые оное производят. Тут не было никаких знаков погребеннаго леса или турфа; но единственно изобиловал колчедан, котораго возгараемое начало смесь с водою, землею и купоросною кислотою произвело горную смолу, напоившую сланец. Просядающая местами жилки железной руды, так как остатки бывшей в колчедане перемены, явно нашу догадку подтверждают. Сей сланец может иметь непосредственную пользу. Неоспоримо, что оный не может заменить недостаток и дороговизну дров в Симбирске, будучи для тяжелаго своего запаху не пригоден на топленке; да и в кузницах употреблять его неможно, потому что, горя только пламенем, железа разкалить не в силе; но польза его простираться может до совместнаго себе минерала. Я разумею колчедан, который изчезает втуне. Сколько мне известно у нас ни в каких рудокопных заводах сера не собирается, но довольствуемся серою из Сернаго городка, против Соковскаго устья на западном Волжском берегу построеннаго, и приуготовляемою из колчедана около Ярославля, а прочую получаем из чужих земель. Мне кажется, что нет никакой невозможности вместо привозимой серы добывать оную из колчедана, котораго бесконечное множество по Волжским берегам и в окольных местах находится, и мы можем добывате оную не употребляя на то редкаго, по истинне, на Волге дровянаго лесу: но на сие пригоден будет сланец, который и чрез многия лета оскудеть не может. Ежели кто серу почтет за мелочь, то колчедан даст много купоросу, да еще и по сие время у нас необысканных квасцов, а на выварку того и другаго горючей сланец будет пригоден 20.

Отголоски другого спора, также связанного с находками на территории Симбирской провинции, мы находим в оценках происхождения останков костей мамонта на Бирюче. Паллас считал, что главной причиной этого может быть изменение климата за долгое время: "сии останки с большой вероятностию можно производить от древних и важных стремительных перемен земнаго шара" 21. А вот что, безусловно, имея в виду гипотезу Палласа, но не называя его прямо, пишет Лепехин:

О таких чужестранных покойниках разные различно думают. Иные с большею заглумностию, где ныне господствует мраз, там за многие веки определили место зною. Другие всемирной потоп причиною тому почитают. Но есть и также, которые подобныя сим находки игрушками роскошествующей природы называют. Изчислять все их доказательства как не нужно, так и скучно бы было. Сего с меня довольно, когда я скажу, что в нашем случае нет нужды так далеко забираться. В прошлом 1767 году, при копании колодца близ Бирюча, в полуторасаженной глубине найдены были груды человеческих костей без всяких домовищ; да и самый Бирюч не редко такия вымывает кости. Попадаются случайно между костными и обломки железных копиецов, и прочаго ратнаго снаряда, что все несумненным служит доказательством о [123] бывшем некогда на сих местах сражении. Но что азиатские народы по часту на сражение вываживали слонов, кажется, дело известное. И так мне мнится, что сии иностранные покойники не за многая тысячи но за несколько сот лет близ Волги были погребены. Возражения против сей истинны, взятыя от ценности слоновых клыков, от лакомства людей и от порядочных слоев земли, под которыми они погребены находятся, не весьма на твердом поставлены основании. Сколь ни лаком был бы воин на сражении, однако лакомство страх или радость преодолеть могут. Иное дело содрать с убитаго на сражении неприятеля военной снаряд, иное выпилить и возить с собою слоновые клыки, а особливо естьли мы себе представим ааиатския ополчения. В нашем случае много говорить о глубине нет нужды. Что касается до порядочных слоев земли, и сие также большего затруднения не имеет. Наша Мамонтова кость и в самой Сибири находится в крутизнах речных берегов. Но кому неизвестно, что стремнина безпримерных вод Российских часто и твердые подмывает берега; и где прежде реки свое имели течение, тут является суша. Кто бывал на Волге, тот о сей истине сумневаться не будет. Волга при людской памяти целые поглощает острова, целые и вновь производит; а иногда, оставив свое прежнее течение, новой себе открывает путь, от чего толь многая волошки или старицы имеют свое начало. Ставрополь стоит ныне на нарочито высоком месте, котораго и самая большая весенняя вода не понимает; а что Ставропольский округ в старину был волжское дно с перваго взгляду угадать нетрудно. Свидетельствуют о том песчаные и без всякаго порядка взрытые бугры, изобилующие черепокожными живущими в пресной воде. Положив сие, не неудобно понять и о порядочных земных слоях, состав слоновых костей покрывающих. Вымытыя из берегов кости могут паки завалены быть новыми земными слоями, когда река переменяет свое течение, и слои осядут по правилам жидковесным... Ежели бы судьба определила нам прожить по крайней мере столетие, и естьли бы в оное время случай открыл погребенныя в самом Петербурге издохших слонов кости, без сумнения, не с малым бы нашим удивлением услышали многих умников разсуждения, проницающия в самую глубочайшую древность земнаго шара 22.

Несмотря на различие во взглядах и спорах, тем не менее оба исследователя смогли сохранить нормальные деловые отношения. Об этом, в частности, может свидетельствовать запись Палласа о встрече спустя два месяца после расставания в Симбирске: "16 мая 1769 г. В Новодевичье приехал я в щастливый день потому, что чрез час прибыл туда г-н профессор Фальк и г-н доктор Лепехин, с коими я объездил еще часть страны" 23.

Надо отметить, что лепехинское описание путешествия заметно выделяется из всех остальных описаний академических путешествий 1768 - 1774 гг. Прежде всего читателя поражают сочность и красочность языка исследователя, сюда необходимо добавить и дотошную точность его наблюдений. Почти все, что попадает в поле зрения Лепехина, так или иначе характеризующее особенности местности, не ускользает от его внимания, будут ли это явление природы или характеристика нравов и привычек местного населения. Другие исследователи (Паллас и Фальк) не воспринимали некоторых тонкостей, возможно, из-за незнания языка, а может быть, потому, что это не входило в прямые обязанности естествоиспытателя. Так, например, живописно Лепехин описывает башкирские приемы ловли медведей: [124]

8 числа г. Статский Советник приготовил нам любопытное зрелище. Призвав одного башкирца, приказал ему показать способ, как они лазят в свои борти и сохраняют соты от лакомых до меду медведей: ибо башкирцы, живучи в лесистых местах, делают свои ульи на высоких соснах, и только временной имеют присмотр, то есть с весны и с осени. Лазят они на дерево, имея из тонких ремней сплетенной шириною в три пальца и нарочито упругой канат, кирям. В дереве делают небольшие зарубки, киртык, так, чтобы ножные пальцы могли в оныя вместиться. Когда хотят лезть на дерево, тогда оное, обняв кирямом, скрепляют концы в петлю, и положит его чрез левое плечо и поясницу, упираются ногами в дерево и вешаются на канате навзничь. Потому руками, взбрасывая канат кверху и лежа на оном, удобно могут лезть кверху и вниз спускаться. Для предостерегания меду от медведей нарочито смешные выдуманы способы. Над закрышкою улья прикрепляют веревку, на которую навешивают чурбан, талык, так, чтобы он висел по самому тому месту, где медведю к улью лезть надобно. Чурбаны, препятствуя в предприятии медведю, досаждают ему; почему он, стараяся его отвесть с дороги, толкает в сторону. Чурбан, приведенный в движение, бьет медведя или в бок, или в голову; от чего медведь разсердясь, сильнее бьет лапою в чурбан и, далее его отталкивая, сильнейший получает удар. Сие позорище продолжает он до тех пор, пока или выбившись из силы, или от сильнаго чурбаннаго удара низвергается. Другой способ состоит в следующем. На сук дерева, которого вершину можно довесть до отверстия улья, привязывают на веревках четвероугольную зыбку (люльку) и, приведши с нею сук к затворке улья, прикрепляют оной тоненькою веревкою. Медведь, лезя на дерево, неотменно принужден бывает садиться на люльку, чтобы добраться до улья: но как в сем случае веревочка, которою сук прикреплен с люлькою, совершить его намерение препятствует, то он перерывает оную. Сук, освобожденный от притягающей силы, сродною себе упругостию разпространяется и люльку с медведем от дерева относит. И так медведь принужден бывает на ней качаться до тех пор, пока хозяин улья не придет и не убьет его: ибо взобраться на дерево разстояние, а на землю скочить отчасти высота и отчасти острые вколоченные около дерева колья воспрещают 24.

Для современного жителя особенно ценно то, что ученые оставили после себя первое научное описание флоры и фауны Симбирского Поволжья, [125] многие из представителей которых либо совсем исчезли на этой территории, либо находятся на грани вымирания. К таким представителям животного мира можно отнести выхухоль 25, в изобилии населявшей пойменные озера, о которой Лепехин писал в 1768 г. так:

Других водяных зверей как то бобров около Симбирска ныне совсем не слышно; Но вместо того почти все озера наполнены выхухолями. Выхухоль голову имеет в разсуждении тела не велику, рыло высунувшееся упругое, нижнюю губу короткую, пасть небольшую, глаза едва приметные, ушки малыя, покрытыя густыми и мягкими волосами; прочая шерсть у него на бобра схожа, но только не так остиста. Сторона глаз и отверстие ушей, так как и вся исподняя часть животнаго, покрыта из бела сероватою шерстью. Хвост длинной, сначала круглой, тонок, шерстист; но тотчас разпространяется в большую шишку, содержащую в себе сплетенные пузырьки, наполненные вязкою желтоватою материею [...] Содержащееся вязкое вещество в пузырьках хвостовой шишки такой имеет крепкой запах, что надобно иметь особенную привычку, чтобы его сносить. Мне кажется, что он гораздо превышает бобровую струю. По крайней мере для меня запах сей также столь был головоломен, что я пяти минут выхухоля в руках держать не мог без головной закруги. Хотя шубка на выхухоле и остиста; однако для тяжелаго запаху (ибо и от нее несколько пахнет,) ни на что не употребляется, кроме опушки на тулупы. Хвост его держат в платяных сундуках, для защищения платья от моли; но сей дух проникает и в самое платье 26.

Сюда же можно отнести описания рыб, которые в настоящее время в этом регионе стали редкостью: белуга, осетр, стерлядь, севрюга, костера и др. 27. С большим интересом читается сегодня и описание тех приспособлений, какими местные рыбаки вылавливали волжскую рыбу 28, описание технологии (почти утраченной сегодня 29) производства рыбьего клея, а также многих иных особенностей народного быта. [126]

Следует отметить, что этнографические характеристики народов Поволжья, так подробно данные в работах Лепехина и Палласа, тесно переплетаются с описанием отношений местных жителей к окружающей природе. Это представляет особый интерес для проведения на основе этого материала исследований по социоэкологическому мониторингу данного региона.

Анализируя достижения академических экспедиций, необходимо помнить, что без помощи местного населения многих находок могло бы и не быть. В текстах ученых записок большое значение академики отводят Петру Ивановичу Рычкову, он помог составить план наиболее важных экскурсий по местности, а его сын, Николай Петрович (1748 - 1784), неоднократно выполнял важные поручения Палласа 30 и в 1768 г. возглавил собственную экспедицию от Симбирска до реки Ика 31. Но, кроме того, есть еще несколько имен добровольных помощников. В тексте записок Лепехина мы находим упоминание о помещике села Нагаткино капитане-поручике Плещееве, предоставившем коллекцию древних костей, обнаруженных им на Бирюче, о помещике села Суровчиха капитане Суровцеве, который "сообщил мне изогнутую кость [...] то был затверделый буйволов рог, из чего заключать можно, что в прежние времена буйволы или сами около Волги водились добровольно, или держали их у себя кочующие народы" 32, а также о простых людях, чем можно помогавших путешественникам. Так, во время поездки от Тетюшей до Ундор Лепехину со своими спутниками встретились местные рыбаки - вандовщики:

Вандовщиками называются стерляжьи ловцы, которые имеют право ловить стерлядей чрез все то время, в которое вода прибывает в Волге, и когда стерлядям самый лучший бывает ход. Ванды делаются наподобие мереж из прутья, но только полы у них не так далекое имеют разстояние. Вандовщики отменную имеют в раздавании рыбы щедрость, происходящую от предубеждения. Всяк, кто заедет на ватагу вандовщиков, имеет право насыщать свой желудок стерлядями, как говорят, безданно безпошлинно: ибо брать за рыбу деньги, которую варят в их стану на пищу, не только за непристойное почитают, но и за ущерб в их ловле. И мы, когда принуждали их взять деньги за рыбу, довольно получили поклонов, чтобы избавить их от денег, и чрез то не развратить их улов 33. [127]

Директор Петербургской академии наук граф В. Г. Орлов постоянно оказывал содействие ученым путешественникам, в частности, когда они прибыли к орловским имениями на Самарской Луке, он рекомендовал обоих ученых своему симбирскому приятелю помещику Афанасию Степановичу Мещеринову 34, а затем, получив от него ответ, пишет: "Фока здравствуй! Читав, как ты разъезжаешь с учеными, хотелося мне с вами тогда быть. Немогжи иметь сего удовольствия, жду с нетерпением от господина Палласа и желаю, чтоб господа Фальк и Лепехин примечания свои ко мне прислали. Я к ним для того не пишу, что не думаю, чтоб мое письмо их у тебя застать могло, а ежели они еще у тебя, то поклонись им от меня и скажи им, что я их всех в особливых письмах к ним за труды и старания в проезд через наши деревни благодарить буду..." 35.

В результате исследований, проведенных экспедициями Палласа и Лепехина (и при прямой поддержке графа В. Г. Орлова, который смог организовать публикации первых отчетов уже в 1771 г. 36), было введено в научный оборот огромное количество видов растений и животных, впервые выполнены геологические и палеонтологические изыскания, составлены этнографические очерки, значение их не только не утрачено сегодня, но и приобретает все более возрастающую ценность в связи с тем, что этот мир все более уходит в прошлое.

Это хорошо понимали уже спустя полвека после экспедиций, когда в 1818 г. по инициативе президента Российской академии С. С. Уварова было предпринято третье издание материалов ученых путешествий. Вот, в частности, что говорится в предисловии к этому изданию:

Успехи большей части наук в неразрывной находятся связи с успехами общих познаний о земном шаре, нами обитаемом. [...] Главной к тому способ подают путешествия ученых, одаренных основательностью ума и знаний, [128] притом проницательных, решительных, деятельных... Такими, хотя не редко затруднительными способами достигли наконец до нынешних сведений о естественном состоянии земель, о произведениях, о промыслах, искусствах, фабриках, ремеслах, о торговых сношениях, и даже о языках, о нравах, обычае, образе жизни, о выгодах и недостатках каждого народа. [...] Основательные сведения о внутренности России всегда черпали из записок академиков; и в сем смысле труды их незабвенны; но во всех отношениях время течет для нас исполинскими шагами. С тех пор как академики путешествовали, многие предметы взяли другой вид. Сии изменения нужно доводить до сведения Академии, дабы она могла с точностью решить, что было и чего не стало, что созрело и развилось - и что исчезло невозвратно.

Мудрое правительство призывает всех к лучшему познанию Отечества во всех его естественных выгодах и недостатках [...] и налагает на каждаго Гражданина обязанность, обращать внимание на самого себя и на окружающие его предметы и давать в них отчет себе и Отечеству 37.

Итак, "мудрое правительство" призвало граждан, взяв в пример академиков, "обращать внимание на самого себя и на окружающие предметы". Но это фактически призыв к тому, к чему сегодня призывают краеведы. Для исследователей-краеведов, живущих в регионе, наиболее важными являются события, связывающие этот регион, эту точку на земном шаре, со всем миром. Краеведение позволяет оценить человеку и себя, и свой край в свете совсем иных ценностей, расширяя и преодолевая границы обыденных представлений. Подобное сравнение и осуществляли впервые в своих исследованиях Паллас и Лепехин для нашей территории. Именно благодаря тому, что эти факты в скором времени стали доступны не только для научного сообщества, но и для любого заинтересованного читателя, стала возможна в последующем организация исследований на местах. В Симбирской губернии успешно продолжил исследования академических экспедиций Петр Михайлович Языков (1798 - 1851). Языков при этом успел создать в 1838 г. Губернский музей натуральной истории, а также собрать и открыть (вместе со своим братом Александром) первую публичную Симбирскую (Карамзинскую) библиотеку, которая полтора века успешно продолжает дело научного познания и просвещения края, столь ярко и плодотворно начатого российскими исследователями Палласом и Лепехиным. [129]

Картина дня

наверх