Александр Невзоров:
Дурочка Клио, или Почему историю не следует изучать в школах
Известная фраза «Народ, не знающий своего прошлого,не имеет будущего» является лишь фигурой речии не содержит вообще никакого смысла
Распады больших государств хороши уже тем, что наряду с различными драмами они предлагают еще и набор первосортных головоломок. Сегодня тоже все идет как по нотам. Свернувшись калачиком, безропотно дохнет рахитичная экономика. Рядышком, уткнувшись в пустые соски, помирают ее «щенята». То есть всякие там иллюзии, науки, надежды, права, дерзновения и законы. Солдафоны, сияя кокардами и шевеля усами, строятся для своего «последнего и решительного» канкана. Их не смущает тот факт, что в ХХI веке канканировать придется не под Оффенбаха, а под Гейгера.
Но помимо этих «мелких радостей», типичных для смуты XXI века, образовываются, как мы уже говорили, и весьма любопытные головоломки. Вполне достойные изучения. В частности, к таким относится приступ общенародной злобы, адресованный всему миру вокруг. Эта злоба иррациональна и необъяснима, а скорость ее распространения завораживает. Обычно она именуется красивым словом «патриотизм», но суть ее от этого не меняется. Она остается чистой злобой, чуть подслащенной национальным нарциссизмом и истерической покорностью «начальству». Примерно то же самое уже было в России лет сто назад. Но тогда данный феномен как-то не успели обследовать. (Помешали украшенные пулеметными лентами матросы и другие евреи.)
Такая эпидемия злобы — крайне любопытное явление. Не совсем понятно ее происхождение и причины возникновения. Также остается загадкой, в чем именно она черпает силы для своего триумфального шествия по стране.
Разумеется, некоторую роль в ее распространении играет пропаганда. Но эта роль не так велика, как принято думать. Как известно, порнографический журнал способен вызвать эрекцию, но он никому не может вырастить пенис. Не следует записывать в распространители эпидемии и церковь. Конечно, возбуждение злобы — это прямая обязанность данной организации, но влияние церкви остается ничтожным. Бедняга Гундяев как сидел, так и сидит, обнявшись с одним-единственным процентом рейтинга «народного доверия».
Подозрительно легкий ответ на наш вопрос о происхождении истерической покорности русских своему начальству предлагает социология. Действительно, согласно ВЦИОМу, через много лет метаний и страстей, в 2015 году российское общество застыло в знакомых цифрах: 85% покорных и 15% непокорных. Напомню, в течение очень долгого времени примерно таким было соотношение крепостных людей и свободных граждан в царской России.
Согласитесь, аналогия многозначительная и весьма лестная для современных вольнодумцев. Но! Эта версия не может быть поддержана данными генетики. Скорее, наоборот: ДНК не занимается такими пустяками, как передача сословных особенностей. Так что эту гипотезу придется отбросить, а схожесть цифр списать на забавное совпадение.
И все же попробуем разобраться в этом феномене. При этом мы обязаны помнить, что наши «вычисления причин» могут быть и ошибочными. Ведь простое мышление — это худший вид математики. Используя его, мы обречены заменять точность чисел скудными словами и размытыми понятиями. Даже если, следуя правилам математики, мы будем скрупулезно удалять из мышления все «личное», то все равно возможна любая досадная ошибка. И все же попробуем.
Итак. В чем же причина той эпидемии злобы, которая называется «патриотическим подъемом»? На первый взгляд все очень просто. Существует ясная взаимосвязь: чем ниже уровень интеллекта особи, тем выше ее потребность ощущать свою принадлежность к сильной и многочисленной стае. Это нормальное свойство homo, унаследованное от тысяч предковых поколений. Чем стая свирепее и бесстыднее, тем сопричастность к ней становится слаще. Возникает культ стаи, разоблачать который бессмысленно. Отметим, что к слову «стая» мы можем подобрать любой эпитет: «народ», «нация», «отечество». Суть от этого не изменится.
Но!
Не всегда все складывается, как хотелось бы homo. По разным причинам «родная» стая может быть сконфужена, ослаблена или «опущена». В этом случае особи логично было бы примкнуть к другому, более успешному сообществу и вновь обрести «комфорт сопричастности». Но это не всегда возможно, так как языковые, финансовые и географические нюансы препятствуют легким переходам из одной стаи в другую.
Что же делать в таком случае? Есть ли лекарство, позволяющее утолить эту «национальную боль», которая может быть и весьма острой? Разумеется, есть. Если сегодняшние успехи стаи весьма скромны, то в ход идет так называемая «история». Рисуя величавые картины давнего и недавнего, она, вопреки любой очевидности, помогает особи вновь ощутить себя частью сильного и агрессивного сообщества, испытывающего лишь временные трудности. В этом и заключена волшебная сила и притягательность истории, а также ее основная функция.
Дело в том, что почтительная страсть к прошлому не имеет никакого другого рационального объяснения. Более того, с точки зрения здравого смысла уважение к прошлому можно характеризовать только как странное извращение.
Поясним. Вспоминая Наполеона или Суворова, мы, конечно, можем умиляться блеску пуговок на их мундирах. Но при этом не следует забывать, что речь идет о существах, находящихся на гораздо более низком уровне человеческой эволюции. Ведь «человек» — это только то, что он знает. А этим персонажам было неведомо еще слишком многое из того, что сегодня стало общим местом. Соответственно, их восприятие мира, их рефлексия и поведение были существенно примитивнее нашего.
Тем не менее культ истории силен и популярен. Причина этой популярности отчасти понятна. Теперь давайте рассмотрим качество самого культа.
Дочь Мнемозины и Зевса, тихая девочка Клио задумывалась греческими мифологистами как особа строгая и благопристойная. Ей вменялось в обязанность держать грифель и свиток, а также важным девичьим голосом перечислять заслуги забытых мертвецов. Конечно, она должна была хорошо выглядеть, но при этом не позволять никому задирать свой мраморный подол. Так бы оно, вероятно, и было, если бы Клио, как ее сестрица Урания, стала богиней астрономии или опекала трагедию, как Мельпомена. Но девочка на свою беду стала богиней истории. Тут-то и выяснилось, что, по известным причинам, ее хотят все, так как всем нужно героическое прошлое. Подлинное или вымышленное.
Три тысячи лет непрерывных изнасилований изменили характер «девочки со свитком». Клио научилась по щелчку пальцами принимать нужные позы. А в зависимости от глубины пенетрации — издавать оргазмические крики строго в соответствии с пожеланиями насильника.
С известной долей уверенности можно утверждать, что не менее 99% так называемой «истории» является просто ссылками одних фантазеров на других. История так и не приобрела ни одного признака науки: она не содержит в себе никаких проверяемых и повторяемых компонентов и не может быть подвергнута экспериментальному анализу. Да, есть артефакты, раскопочный материал и материальные свидетельства. Но, как известно, трактовать их можно любым удобным образом.
По всем параметрам история является всего лишь разновидностью беллетристики, специально приспособленной для утешения наций в их трудные минуты. А вот подлинное прошлое человечества, выдавленное нужными и красивыми мифами, по всей вероятности, утрачено уже безвозвратно.
Возьмем ближайшее к нам масштабное историческое событие — Вторую мировую войну. Даже здесь мы увидим, что большая часть фактов уже успешно и непоправимо деформирована. Мясники и мародеры превращены в великих полководцев, реальные герои подменены удобными, а важнейшие причины победы аккуратно забыты.
Если мы двинемся чуть глубже в века, то обнаружим возрастание этой деформации фактов. Здесь уже присутствует полная перелицовка самого смысла событий. К примеру, трагическое, но от этого не менее позорное поражение русской армии при Бородино превратилось в «победу русского оружия». Конечно, тут не обошлось без Толстого и других переплавщиков исторической фактуры в беллетристику. Впрочем, то, что было не по зубам историкам, всегда удавалось литераторам.
Вспомним Лжедмитрия. Почти за сто лет до Петра I он начал реформировать Россию: открыл границы, разрешил хождение всех валют, узаконил музыку и живопись, выписал ученых из Польши и Германии, запланировал создание университетов, отобрал у попов доходы, переименовал Думу в Сенат, начал реформу армии. Но для поэта Пушкина Лжедмитрий — это грязный Гришка, примитивный авантюрист, пытавшийся изувечить лик «святой Руси». А вот Петр I, который делал ровно то же самое, что и Лжедмитрий, — герой и гений.
Как это могло получиться? Очень просто. На тот момент уже сложилась «культурная традиция» восхищения Петром и возмущения Лжедмитрием. Как можем убедиться, эта традиция водила поэта на очень коротком поводке, по своему усмотрению заставляя его либо облизывать, либо облаивать различных персонажей.
Исходя из всех этих хрестоматийных примеров, мы вправе предполагать, что по мере еще большего «углубления в прошлое» деформация фактов возрастает в геометрической прогрессии, полностью искажая и перекраивая все, что возможно. Вероятно, мы никогда не узнаем, какой в действительности была русская история.
Это досадно, но никакой трагедии в этом нет. Мы понимаем, что знание предковых форм не является обязательным условием для продолжения развития вида. А для публики есть специфический миф, успешно утоляющий ее «национальные боли». Миф свирепый и примитивный, выстроенный лишь на крови, хвастовстве, штыках, безостановочном грабеже соседей и невиданном «величии». Вероятно, это именно он и питает очередной приступ общенародной злобы. Снять приступ возможно. Но для этого необходимо удалить или радикально изменить сам миф, который русские всерьез считают своей «исторической памятью». Лучше, конечно, этого не делать, так как взамен этого мифа предложить нечего. Но, в очередной раз щадя его, все же следует помнить, что у такого «прошлого» всегда хватит сил удавить любое будущее.
http://snob.ru/selected/entry/89505
Николай Усков:
Невзорову: о чести девушки
Недавно Александр Невзоров открыл публичную полемику по поводу музы истории Клио. По выражению Александра Глебовича, не первое уже тысячелетие мраморный подол этой особы задирают все кому не лень с известной и, увы, весьма примитивной целью. Кажется, девушка обслужила такое количество самых гнусных монстров, что репутация ее безвозвратно погибла. Но значит ли это, что Клио сама виновата в похабных желаниях, которые возникали у оприходовавших ее товарищей?
Истории как науки не существует, утверждает Невзоров, поскольку история лишена главного критерия научного знания, а именно проверяемости опытом. Смысла в ее изучении не больше, чем в чтении беллетристики. Действительно ценная память человечества отжата в естественно-научных дисциплинах. Остальное — количество пуговиц на мундире Бонапарта или форма его ботфорт — это, конечно, мило, но не имеет никакого значения для развития вида homo sapiens.
По мысли нашего уважаемого автора, единственный практический смысл истории, то, для чего она собственно издревле существует, — это обслуживание интересов власти:
Александр Глебович, действительно, поднял очень важный вопрос: зачем на самом деле существует история, в чем практический смысл знаний о прошлом для тех людей, которые не оказались на вершине власти, а потому не способны извлечь выгоду из оболванивания миллионов всевозможными историческими мифами.
С простецами более-менее все понятно, объясняет Невзоров. Им история нужна для того, чтобы чувствовать себя сильнее: они, эти неудачники, через исторический миф ощущают себя частью великой стаи — непобедимого народа, который всех лучше, сильнее и народнее. Смотрясь в зеркало истории, наш неудачник преображается в прекрасного витязя на белом коне, содрогается в оргазме упоительного самообмана и так, незаметно, становится послушной биомассой, из которой власть потом добывает «лагерную пыль», «пушечное мясо» или свой рейтинг.
Удел простецов, увы, быть топливом для лимузина, в котором комфортно развалились совсем другие люди. Но нам-то с вами зачем история, нам, которые не неудачники, которым есть чем гордиться, кроме подвига пращура, огревшего дубиной чужого пращура, из соседнего племени? Мы не хотим быть биомассой и даже, по-видимому, ею не являемся.
Тем более что пассажиры лимузина — давно не такие людоеды, как их предшественники, и милостиво разрешают жалким 15-20% сдохнуть не в топке лимузина, а естественной смертью на даче в Жуковке или даже в тосканском поместье. Нам, критически мыслящим индивидам, история не нужна, утверждает Невзоров. Для комфортной жизни в Жуковке, да хоть в Сызрани, достаточно очищенного от вранья и избыточной лирики опыта человечества, собранного естественно-научными дисциплинами. Вот та история, которой довольно Невзорову. Остальное предоставьте простецам — для самоутешения и самовозвеличивания, а господам из лимузина — для одурачивания этих простецов.
Так нужна ли история оставшимся 15–20 процентам? Ответ очень простой. Во-первых, история — это интересно. Ее отцом считают Геродота, который написал первую «Историю» в V веке до н. э. Он не тщился открыть какие-либо законы исторического развития, выработать научный аппарат этой дисциплины, он просто рассказывал занимательные и поучительные байки из прошлого. В конце концов этимологически греческое слово «история» связано с важнейшим свойством человека — его любопытством и происходит от глагола «узнавать», «расспрашивать», «исследовать», «изучать». Тяга к познанию естественна и непреходяща и, кстати, свойственна тем самым пятнадцати-двадцати процентам. Согласно статистике, около 20% населения Земли (и только!) заходят на вторую страницу в поисковике Google. 80% довольствуются первой.
Черт его знает почему, но мне интересно, что Екатерина Великая любила вареную говядину с подливой из клюквы и соленые огурцы, а своего фаворита, графа Григория Орлова, называла Гришефишенькой. Какую практическую пользу несут эти знания? Никакой. Это просто инстинкт нашего вида — тот же инстинкт заставил Христофора Колумба с маниакальным упорством требовать от португальского короля денег для исследования западного пути в Индию. Король Жуан II задал вопрос: зачем? Ведь Индия на востоке. Зачем плыть на запад? Жуан II не подозревал, что именно в тот день, когда он отказал Колумбу, решался вопрос о будущем не только всего мира, но и непосредственно Португалии. Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская, испанская королевская чета, выделившая деньги Колумбу, оказалась предприимчивее и любопытнее. Не удивительно, что скоро великая Португалия — первая могущественная морская держава Европы — была поглощена Испанией.
Одним словом, с любопытства в этом мире начинается многое, если не все. И не стоит от него отказываться ради утилитаризма. Бог весть, куда нас приведет это любопытство. Может быть, в Америку, а может, мы просто хорошо проведем время.
Я согласен с Александром Глебовичем, что практический опыт человечества обобщен в физике, химии, медицине, других естественно-научных дисциплинах. Но давайте не будем забывать, что эти науки возникли не сами собой, а в результате длительной ментальной эволюции, причем эта эволюция охватывала не весь земной шар, а сравнительно компактный его регион — Западную Европу. Почему исламская цивилизация, которая до XIII века была много динамичнее и успешнее западной, вдруг проигрывает ей и постепенно уходит на периферию истории? Почему первая школа, даже не университет, была основана в России только в 1687 году? А в Англии в том же 1687 году Исаак Ньютон опубликовал свой фундаментальный труд «Математические начала натуральной философии», в котором сформулировал закон всемирного тяготения и три закона механики? Что с нами не так? Что не так с исламской цивилизацией? Другими некогда передовыми регионами мира? Почему в Европе стало возможно формирование запроса на «натуральную философию» Ньютона, а в России столетиями не возникало даже потребности в изучении хотя бы греческого и латыни?
Эти вопросы заставляют нас выдвинуть на первый план именно науки о человеке или гуманитарные науки. В них следует искать ответы на все эти «почему». Да, эти науки не похожи на естественно-научные дисциплины, у них иные методики верификации фактов и построения концепций, но они, как ни крути, старше, и именно их развитие в Западной Европе сделало возможным появление естественных наук. История и философия — колыбель нашей мыслительной технологии, ее первый университет. Физика вышла из метафизики, как математика — из музыки, а история — из занимательных анекдотов. Культ знания, столь важный для нашей цивилизации, невозможно представить себе без культа книги, главной книги — Библии. Религия обожествила знания задолго до того, как эпоха Просвещения найдет поводы для этого за пределами собственно веры.
Неслучайно исторически европейские университеты — это религиозные корпорации. Отсюда характерные плащи и шапочки студентов и профессуры, которые напоминают священнические. Слово «клерк» — им в новоевропейских языках обозначают служащего — не что иное, как латинское «клирик». Важнейший инструмент интеллектуала — очки — были созданы для богословов, юристов и историков. Время «очкариков» начинается в XIII веке и, как многое в этом мире, начинается в Италии. Именно тогда знание становится силой в прямом смысле слова и возносит на вершины мира безродных ученых. Без этой предыстории мы не поймем ни природы первой значительной естественно-научной революции, связанной с Галилеем и Коперником, ни последующего триумфального расцвета европейской науки. Еще и в XIX веке ученые нередко продолжали писать на главном сакральном языке западного мира — латыни.
Функция истории в обществе варьировала от эпохи к эпохе. Христианство превратило историю в священное знание, поскольку ее начало и конец заключены в божественной воле. Таким образом история людей была вписана в божественную от сотворения мира до Страшного суда. Без этой сакрализации истории, существенно поднявшей ее статус в системе знаний, трудно представить и зарождение научных подходов к исследованию прошлого. Поиск исторической истины отныне освящала задача обнаружения и корректного истолкования божественного замысла, явленного в событиях прошлого и настоящего.
Примерно тогда же, когда Ньютон заканчивал свои «Математические начала», бенедиктинский монах Жан Мабильон опубликовал эпохальную работу De re diplomatica. Этот труд заложил основы современной критики источников. Год выхода книги Мабильона — 1681 год — можно считать началом науки «история».
Выработка научного инструментария постепенно очищала историю от мифов, благочестивых фантазий и произвольных толкований. Тем не менее история была и остается зеркалом, весьма кривым, тусклым и поврежденным, в которое люди смотрятся из своего времени и видят только то, что им интересно или нужно. А нужно им бывает разное, и историческая правда среди этого «нужно», увы, не главное.
Русские в массе своей до сих пор предпочитают жить в пространстве мифа. Напластования романтических фантазий, злонамеренной лжи, фальсификаций, собственно, и составляют сегодня российскую историю. Десятилетиями она писалась в основном с одной целью: представить торжество самостийного тоталитаризма единственным смыслом всего тысячелетнего развития страны. В свою очередь простецы черпали в величии предков, иногда сомнительном, утешение в своем бездарном и бессмысленном существовании.
Беда в том, что в России до сих пор не появился другой заказчик истории, кроме государства и униженного народа. Кажется, история нам нужна исключительно для самоутверждения и самовозвеличивания, а не для самопознания и самообъяснения. По сути, наши исторические запросы остались где-то в XIX веке.
После катастрофы Второй мировой войны, на фоне разочарования в идее государства и нации, в Западной Европе стал формироваться новый запрос на историю, не вовлеченную в политику, не лечащую глубоких национальных ран, а рассказывающую, wie es eigentlich gewesen sei («как это было на самом деле» — Леопольд фон Ранке). Именно тогда на смену национальной истории пришла история цивилизации, культуры — выбор нового ракурса зафиксировали исследования основателей французской школы Анналов, которая по сей день определяет лицо мировой историографии. Цари и герои переселились в костюмированные сериалы, ученых же захватила история сознания, ментальности, история «безмолвствующего большинства» (А. Я. Гуревич). Неудивительно: интеграционные процессы эпохи глобализации смещали исследовательский фокус с национального на наднациональное, сквозное, эпохальное.
Сначала «умер» Бог — Ницше сформулировал этот тезис в 1881–1882 годах. Затем «умерла» Нация. Это случилось в 1945 году вместе с падением режима, который довел национальную идею до ее логического предела: уничтожить сразу или постепенно всех ненемцев. Наконец, в 1991 году с крахом Советского Союза «умер» Класс.
За годы свободы мы изрядно подзабыли, что когда-то в отечественной историографии именно классовая борьба мыслилась двигателем истории навроде Бога, нации или государства. Что осталось после «смерти» всех этих конструктов? Человек и его сознание. Неслучайно современных исследователей волнует прежде всего становление и самоопределение личности, глубинные мотивы ее поведения. Мы адресовали прошлому новые вопросы и вдруг услышали то, что прежние поколения исследователей принимали за фоновые шумы. Никогда одна из главных наук о человеке не была такой человечной, как после Второй мировой войны. В ней (хотя не только в ней) формировался новый «дух времени».
Мировой тренд — глобализация, вытеснение всех конфессиональных и национальных различий в музей, ресторан и фольклорный театр. Социально-рыночное хозяйство и общество потребления существенно сгладили и имущественные противоречия. Современный успешный человек идентифицирует себя скорее через профессию и образ жизни, чем через предопределение своей национальной, конфессиональной или социальной принадлежности.
Этот тренд пока еще шокирует отсталые регионы мира, вроде исламской пустыни или великой русской равнины. Но перемелет и их. И мы в России тоже когда-нибудь дорастем до запроса на новую историю, не вовлеченную в политику, не лечащую глубоких национальных ран, а рассказывающую, wie es eigentlich gewesen sei. Просто так, потому что интересно, важно для самообъяснения и самопознания и в конечном итоге для моделирования нашего настоящего и будущего. Путешествуя в пространстве, мы лучше понимаем себя через сравнение с инаковым. Путешествие во времени — еще один способ авторефлексии, осознания природы и содержания наших ценностей.
http://snob.ru/selected/entry/91013
Александр Невзоров: Девушка с восстановленной честью
Как известно, иногда девичья честь бывает настолько сочной и востребованной, что ее приходится многократно восстанавливать. Для этого существует интимная хирургия (гименопластика).
Она бывает двух типов. Наиболее востребованной является т. н. «краткосрочная». Она делается специально под некое событие (брак, капризный клиент, медосмотр в школе). Существует также долгосрочная, т. н. «трехслойная» гименопластика. Она отличается прочностью и позволяет оставаться девственницей практически вечно.
«Трехслойка» очень популярна в среде православных монахинь, ожидающих визита архиерея, а также к ней прибегают для тестирования отбойных молотков.
Врач-восстановитель девственности называется рефлоратором. Промышляют этим видом хирургии многие, но настоящие специалисты, разумеется, наперечет. К их числу, несомненно, относится и доктор Н. Ф. Усков. Недавно прямо на страницах « Сноба» он произвел публичную рефлорацию девушки Клио, богини истории. Конечно, с учетом возраста и масштаба фигуры, тут требовался не хирург, а бригада специалистов по натяжным потолкам. Но Усков блестяще справился, быстро и аккуратно сделав богине модную «трехслойку». Операция прошла настолько удачно, что Клио прямо в трактате доктора легко принимала любые позы, позволяющие ей продемонстрировать обновку. Это привело историков в такой восторг, что практически каждый из них счел своим долгом сделать селфи на фоне ее восстановленной чести.
Следует помнить, что «историки» — это очень специфические существа. Объяснить, кто это такие, возможно лишь через аналогию. «Историк» — это примерно то же самое, что и «специалист по сидению на стуле». Если бы такие спецы существовали, то были бы убеждены, что, в отличие от всяких дилетантов, только они сидят профессионально, неким особым способом осуществляя ягодичное покрытие основной плоскости стула и осуществляя грамотное воздействие на его ножки и спинку. Как и у «профессиональных историков», эта убежденность у них тоже была бы подкреплена важным надуванием щек и снабжена терминологией о применении разных методик сидения. На конгрессах дискутировались бы вопросы приоритетности опускания на стул левой или правой ягодицы. Появились бы научные школы и факультеты. Конечно, выпускники оных сидели бы на стульях ровно так же, как и все остальные люди, но они непременно обособились бы в касту и ввели научные степени, обозначающие глубину погружения в вопрос.
Примерно столь же нелепым является и само понятие «профессиональный историк». Кто это вообще такой? Некто, намекающий на то, что лишь у него есть исключительное право судить о прошлом человечества. Это особенно забавно с учетом того, что все его знания являются тем же самым набором баек, который сегодня доступен любому.
Да, требуются некоторые специфические познания, но они так легко приобретаются, что не стоят отдельного разговора. Хотя любой историк намекает, что на него произошло снисхождение «огненного языка», даровавшего ему «посвященность» в тайны прошлого, но, по сути, он точно так же «сидит на стуле», как швейцар, клерк или посетитель кинотеатра.
Впрочем, надувания щек и даже «жреческую болезнь» можно было бы им простить. При одном условии. Если бы историки способны были предложить точное знание о былом.
Но точное знание им, разумеется, недоступно. Их дисциплина по определению не содержит т. н. «правды», на которой точное знание базируется. Ведь что такое «правда»? Это то, что можно проверить. Самые простые примеры «правды» — это постоянные Больцмана, Планка и Дирака, скорость света, состав атмосферы или теория условных рефлексов.
Историческая же фактура непроверяема по определению, т. е. ни при каких условиях не может быть отнесена к «правде» и, соответственно, вообще к какому-либо «знанию». Я имею в виду «большую» историческую фактуру. Те самые событийные глыбы, из которых и сформировалось сообщество людей, которое сегодня удивляет нас уродством своей конструкции и страстью к повторению ошибок.
Здесь же содержится ответ на вечный вопрос: почему история никого и ничему не учит? По одной-единственной причине: она не является наукой. Она не предлагает знания, базируясь на котором можно было исправлять то, что Иван Петрович Павлов называл «мерзостью межлюдских отношений».
А теперь давайте вспомним, что история вообще существует лишь потому, что является самым надежным способом исказить прошлое.
У прошлого есть характерная черта. Оно всегда не такое, как «надо». И оно полностью беззащитно. С ним можно вытворять все что угодно.
Конечно, само по себе время — это кривая и мутная линза. Но на его окривляющие возможности не всегда можно положиться. Оно не позволяет в «аккурат» приспособить прошлое для нужд той или иной идеологии, а никакого иного предназначения, кроме идеологического, у прошлого нет и никогда не было.
Посему за дело берутся мастера-историографы, умеющие героизировать одних и опустить других, что-то раздуть, что-то минимизировать, что-то забыть, а что-то и сочинить. В результате история всегда достается потомкам в тщательно и умело перевранном виде. Идеологии сменяются — и перевранное перевирается еще много-много раз.
Конечно, ложь — восхитительная штука. Она пригодна для постройки очень эффектных смысловых конструкций и чудесных забав. Но у нее есть один маленький недостаток: она не является знанием. Если попытаться на ней или из нее что-нибудь построить, то мы получим что-нибудь столь же мертвое и уродливое, как нынешняя «Святая Русь» в исполнении Гундяева — Мизулиной.
Конечно, есть набор декоративных мелочей, подвластных дендрохронологии, металловедению или радиоуглеродному анализу. А также «подливы из клюквы», количество пуговиц на кальсонах Наполеона или говяжьи глаза, которые так любил Потемкин. Но эти мелочи не увязываются ни в какую систему и не способны ответить ни на один принципиальный вопрос о прошлом.
Историки, конечно, очень любят эти мелочи. Но следует помнить, что их чувства сродни пристрастию папуаса к нанизыванию цветных ракушек на веревку. Конечно, из них можно сделать ожерелье и сплясать вокруг костра какой-нибудь конференции. Но на большее эти мелочи непригодны.
Все это сильно напоминает производство растительного масла. Первый «отжим» жизни поколений представляет собой практические навыки и наблюдения. Их властно забирает себе наука, которая копит их и переплавляет по своему усмотрению. Позже она делает из этого «отжима» мобильные телефоны, ракеты и коллайдеры.
Второй «отжим» берет себе идеология. Он состоит из различной героики, а также образчиков злобы и романтики. Идеология перемешивает, переваривает, перекрашивает и переставляет события, чтобы смастерить из них обоснования для династических, национальных или территориальных притязаний, а также различные фашизмы-коммунизмы-нацизмы.
В результате этих двух мощных отжимов, разумеется, остается пустой жмых, который идет на корм различным филологам, романистам и… историкам. Они увлеченно жуют его, уверенные, что заняты исключительно важным делом.
Свежие комментарии