Есенин и Толстые. Есенин- муж Софьи Андреевны Толстой.

 С.И. Зинин

 

            Недолгим было счастье Софьи Андреевны Толстой-Есениной – жены Сергея Александровича Есенина.  Они встретились в начале 1925 года, а  28 декабря 1925 года трагически оборвалась жизнь поэта

            Софья Андреевна Толстая  была внучкой Льва Николаевича Толстого,  дочерью Андрея Львовича Толстого от брака с Ольгой Константиновной Дитерихс, сестры  жены известного толстовца В. Г. Черткова.

        Софья Андреевна Толстая родилась  12 (25) апреля  1900 года в Ясной Поляне.  Имя и отчество  у Сони были знаковые. Крестной матерью новорожденной была  бабушка Софья Андреевна Толстая, в честь которой и назвали внучку. 

        Раннее детство Соня провела в имении отца Таптыково, которое находилось недалеко от Ясной Поляны.  3  февраля 1903 года  у Ольги Константиновны и  Андрея Львовича Толстых родился сын Илья. Но семейная жизнь у Толстых не сложилась. Когда Соне  было 4 года, родители разъехались. Отец в 1904 году оставил  семью. В 1907 году А.Л.Толстой официально развелся с О.К.Толстой, женился  на  Е.В.Арцимович.

            После распада семьи  Ольга Константиновна Толстая  увезла Соню в Англию. Жили  в  семье В.Г.Черткова, которого в 1897 году выслали из России за распространение запрещенных  сочинений Л.Н.Толстого. Софья Толстая получила  хорошее домашнее образование, много читала, писала стихи, знала английский и французский языки.   Позже  С.А. Толстая-младшая вспоминала:  «Первые четыре года жизни я провела в Ясной Поляне. Постоянно видела деда, но, уехав в Англию, не сохранила о нем никакого ясного воспоминания... От окружающих начинала понимать, что мой дедушка - это что-то замечательно хорошее и большое, но что именно и чем он такой особенно хороший, не знала. Восьми лет я прочла "Кавказский пленник". Во всю свою последующую жизнь ни одной книги я не читала с таким огромным восторгом. Я знала его почти наизусть. Это было невероятно сильное наслажденье, вернее пробужденье. В октябре 1908 года мы вернулись в Россию». 

           Лев Николаевич  любил  внучку.  15 июля 1909 года он  специально  для неё написал «Молитву внучке Сонечке». Текст легко запоминался:  «Богом велено всем людям одно дело, то, чтобы они  любили друг друга.  Делу этому надо учиться.  А чтобы учиться этому делу, надо первое:  не позволять себе думать дурное о ком бы то ни было, второе:  не говорить ни о ком дурного, и третье: не делать  другому того, чего себе не хочешь. Кто научится этому, узнает  самую большую радость на свете  -  радость любви».   Эти слова своего великого деда Софья Андреевна не только усвоила и осознала, но в своей дальнейшей  жизни старалась  их  исполнять.   Доказательствами   могут  быть её семейные  отношения с Сергеем Есениным. 

            Лев Толстой  в  завещании  лишил членов  семьи  доходов  от издания своих сочинений.  Все гонорары   должны  были  стать, по его воле, всенародным достоянием.  Официальными наследниками  он назначил   свою  любимую  дочь  Александру Львовну Толстую, а в случае ее смерти  Татьяну  Львовну  Сухотину-Толстую.  Лев Толстой был уверен, что  только ими его воля  будет исполнена.

            Ольга Константиновна Толстая в 1914 году  сняла для себя и детей  четырехкомнатную  квартиру  в большом доходном доме в Померанцевом переулке, между Пречистенкой и Остоженкой.  Дом был построен  в начале века и принадлежал  А.Я.Бурдакову. 

            В 1914 году Софья Толстая  поступила в 5-й класс  женской гимназии  А.С.Алферовой и закончила  её весной 1918 года.  Осенью 1918 года С.А.Толстая поступила на службу  в канцелярию  Правления Общества Потребителей «Кооперация».   Революция поставила семью  Толстых   на грань бедности.  У Софьи Толстой открылся туберкулезный процесс. Пришлось бросить службу, переехать в Ясную Поляну для лечения.  В 1920 году  Софья  поступила  в Московский государственный  университет на факультет общественных наук, но из-за   материальных трудностей  и состояния здоровья   не смогла  продолжать  обучение.  Некоторое время  служила в  Главном управлении кустарной промышленности, затем была безработной.  

            19 октября 1921 года Софья Андреевна Толстая  вышла замуж за  Сергея Михайловича  Сухотина, сына от первого брака толстовца М. С. Сухотина, женатого вторым браком на  Татьяне Львовне Толстой,  тетке Софьи  Толстой. Сергей Сухотин до революции  служил офицером,   в декабре 1916 года вместе с великим князем Дмитрием Павловичем, князем Феликсом Юсуповым и В. М. Пуришкевичем принимал участие в убийстве Распутина. После революции  С.Сухотин  некоторое время исполнял должность комиссара Ясной Поляны, передав в дальнейшем управление  Александре Львовне Толстой. 

            Брак С.М.Сухотина с Софьей Андреевной  был  непродолжительным. Уже после распада семьи  у Софьи Андреевны  родилась дочь Наташа, которую стала воспитывать  бабушка.  В январе 1922 года С.М.Сухотин  тяжело заболел, вынужден был уехать на лечение  за границу.  Из публикаций в газетах узнал о браке Софьи Толстой с Сергеем Есениным, но этой информации  не  поверил.  В  1926 году  Сергей Сухотин умер.  О его смерти Софья Андреевна узнала  во время отдыха в Крыму. « Недавно получила известье, что умер отец Наташки, - писала она подруге.-  От нескольких  ударов. Странно, дорогая, узнать, что ушел отсюда и так и где-то человек, который ведь был когда-то моим мужем, всем в жизни и которому очень много отдала я и для которого была на всем свете я одна». 

            В 1923 году Софья Толстая  поступила  в Государственный институт Живого Слова  на литературное отделение.  

 

                                

Встреча с Сергеем  Есениным

 

           Впервые С.А.Толстая слышала выступление С.Есенина во второй половине 1921 года в кафе  «Стойло Пегаса». Она пришла с друзьями по пропуску, написанному рукой С.Есенина: «Вход оплачен на  четыре  лица. С.Е.».  «В 1921 году я была с друзьями в «Стойле Пегаса», - вспоминала С.А.Толстая, -  Там выступал Есенин. Меня поразило его чтение, и я очень хорошо его запомнила. Но мы не познакомились тогда. Уже после его смерти, в своих старых бумагах я нашла этот пропуск на тот вечер, и узнала почерк Есенина». Об этом вечере С.А.Толстая рассказала позже  Ю.Л.Прокушеву: «Однажды я была со своими литературными друзьями  в «Стойле Пегаса». Тогда об этом литературном кафе имажинистов много говорили. Вот мы и решили как-то под вечер отправиться туда. Нам явно повезло: вскоре после нашего прихода  стихи начал читать Есенин.  О Есенине, вокруг имени  которого  уже в те годы стали складываться самые разноречивые «легенды», я слышала до этого. Попадались мне и отдельные его стихи.  Но видела я Есенина впервые.  Какие он тогда читал  стихи, мне трудно  сейчас вспомнить. Да и не хочу я фантазировать. К чему это?  Память моя навсегда сохраняет с той поры другое: предельную обнаженность души Есенина, незащищенность его сердца…После «Стойла Пегаса» мне довелось ещё  несколько раз слышать  выступления Есенина, читать в журналах его стихи, статьи о нем. Но  личное моё знакомство с ним произошло позднее…» 

            Ошибочно указывалось   в некоторых источниках, что  Софья Толстая  встретилась   с Сергеем Есениным  5 марта 1925 года на вечере, устроенном в день рождения Галины Бениславской, близкого друга  Сергея  Есенина. Основанием для  этой  даты  послужили   воспоминания  поэта  В.Ф.Наседкина,  который   в то время ухаживал  за сестрой  Есенина Екатериной  и  чуть ли не ежедневно встречался  с Сергеем Есениным: «Круг знакомых, в котором Есенин вращался в то время, небольшой, преимущественно писательский. На вечеринке, устроенной в день рождения Гали, он познакомился  с Софьей  Андреевной  Сухотиной (урожденной  Толстой), пришедшей с  Б.Пильняком  и М.Шкапской.  Часам к 12 вечера Есенин был пьян, но держался хорошо.   Наибольшее внимание за этот вечер  он  уделял  своей новой знакомой».

            Однако Сергей Есенин  6 марта 1925 года писал своему другу  Н.К.Вержбицкому на Кавказ: «Вчера была домашняя пирушка: Пильняк, Воронский,  Ионов, Флеровский, Березина, Наседкин, я и сестра. Нарезались в доску.  Больше всего, конечно, мы с Ионовым…»  Трудно предположить, что С.Есенин забыл упомянуть в перечне приглашенных гостей Софью Андреевну Толстую.  Её  там  не было. 

            В  сообщении   младшей сестры поэта  о первой встрече  С.Есенина и С.Толстой  указанная    условная  дата  также   вызывает сомнения. «Сергей, Галя и я встречали новый 1925 год у одного богатого нэпмана, - вспоминала А.А.Есенина. -   Я была самой молодой и мне было очень невесело. На этом вечере я познакомилась с ленинградской поэтессой  Марией Шкапской. Несколько дней спустя  Шкапская позвонила мне по телефону и изъявила свое желание видеть меня, т.е. зайти к  нам с очень хорошей своей приятельницей Софьей Андреевной Толстой.  У нас был тихий, приятный вечер.  Сергей, Галя и я, и никого из  чужих.  Желание Шкапской меня очень смутило, и когда я вошла в комнату спросить: можно ли зайти к нам  Шкапской? – Сергей и Галя поняли мое положение и, улыбнувшись, согласились принять. Шкапская пришла с молодой женщиной.  Женщина была высокого роста, некрасивая, но приятная.  Это и была приятельница Шкапской  Софья Андреевна Толстая. Внучка Льва Николаевича Толстого.

            Вечер закончился так же хорошо, как и начался. Сергей пошел провожать наших гостей, и мы с Галей решили, что Толстая очень приятная женщина. Вернувшись, Сергей согласился с нами и, улыбнувшись, добавил: «Надо поволочиться. Пильняк за ней ухаживает, а я отобью».

            Эти записи были сделаны  значительно позже описываемых событий, поэтому память могла и подвести при определении даты.  Позабылись и некоторые имена присутствовавших на вечере. Галина Бениславская крестилась  8 марта 1898 года. Свои крестины она  отмечала в кругу  близких друзей. И на этот раз  в понедельник 9 марта в гости были  приглашены  Всеволод Иванов, Виктор Ключарев, Илья Ионов, Василий Казин, Мария Шкапская, Борис Пильняк, Софья Толстая и др. На этом вечере и состоялась первая встреча С.Есенина с С.А.Толстой, о чем  свидетельствует  запись Софьи Андреевны  в её настольном календаре 1925 года:

            «9 марта. Первая встреча с Есениным».  

            В 50-е годы  С.А.Толстая рассказывала  Ю.Прокушеву: «На квартире у Гали Бениславской, в Брюсовском переулке, где одно время жили Есенин и его сестра Катя, как-то собрались писатели, друзья и товарищи Сергея и Гали. Был приглашен и Борис Пильняк, вместе  с ним пришла я.  Нас познакомили.  Пильняку куда-то  надо было попасть еще в тот вечер, и он ушел раньше. Я же осталась.  Засиделись мы допоздна.  Чувствовала я себя весь вечер как-то особенно радостно и легко. Мы разговорились с Галей Бениславской  и с сестрой Сергея Катей. Наконец я стала собираться. Было очень поздно. Решили, что Есенин пойдет меня провожать.  Мы вышли с ним вместе на улицу и долго бродили по ночной Москве… Эта встреча и решила  мою судьбу…».

            Неизвестно, о чем  шел  разговор во время проводов С.Толстой, но  будущая жизнь   внучки великого русского писателя сильно изменилась. После первого свидания С.Есенин  предложил  Софье Андреевне, как обычно говорят в таких случаях,  руку и сердце. Можно удивляться не тому, что Есенин так быстро пошел на столь  ответственный  шаг, а тому, что Софья Толстая быстро  дала согласие  стать  его невестой.

            Пикантность ситуации в том, что в   начале марта у Софьи Андреевны начался  роман с писателем  Борисом Пильняком. В календаре  4 марта 1925 года  она сделала небольшую пометку после одного вечера, на котором присутствовал Пильняк  в кругу  молодых  поэтесс: «Начало романа с Пильняком».  После встречи с Есениным   всё резко изменилось. Соня не могла  не поверить искренности   чувств  Сергея.   

            10 марта   С.Толстая была  в гостях у  поэта и прозаика Андрея Белого,  а затем  с ленинградской поэтессой  Марией Шкапской  присутствовала на   спектакле «Блоха», пьесе  Е.Замятина по повести Н.С.Лескова. Вечером  же  опять  в гостях у  Есенина. Её тянуло к нему, она ничего не могла с собой поделать.  В настольном календаре появилась запись «К Есенину». Запись краткая, но  символическая.  

            Возможно, что Анна Абрамовна  Берзинь, в то время   опекавшая Сергея  Есенина, описала  именно эту вечеринку: 

            «…мне позвонил Сергей Александрович и пьяным голосом  просил непременно к нему прийти. Он жил тогда в Брюсовском переулке вместе с Галиной Бениславской, сестрами Шурой и Катей.

            Мне не хотелось идти к ним: было уже поздно, да к тому же нетрезвый голос Сергея…

            Через несколько минут опять звонок, и опять Есенин просит прийти и, как всегда, когда он пьян, начинает прикидываться, что его  обижают и что им пренебрегают: «Я за тобой приползу. Пойми, что я женюсь и тут моя невеста»…

            - Какая невеста? – спрашиваю я, удивленная и встревоженная его  новыми выдумками.

            - Толстая Софья Андреевна! – говорит он торжествующе.

            Я не знала тогда, что внучку Льва Николаевича звали, как и бабушку, Софья Андреевна, и потому, смеясь, ответила:

            - А Льва Николаевича там нет?

            Сергей что-то бормочет,  трубку берет Галя Бениславская и разъясняет, что действительно у них  в гостях Софья Андреевна Толстая, поясняет, кто она, и просит непременно прийти. 

            Поднимаясь к дверям квартиры, в которой жили Есенины и Бениславская, я слышу, как играют баянисты.  Их пригласил Сергей Александрович из  театра Мейерхольда.  Знаменитое  трио  баянистов.

            В маленькой комнате и без того тесно, а тут три баяна наполняют душный, спёртый воздух  мелодией, которую слушать вблизи трудно. Баянисты, видимо,  «переложили» тоже и потому стараются во всю, широко разводя мехи.  Рёв и стон.

            За столом сидят Галина,  Вася Наседкин, Борис Андреевич Пильняк, двоюродный брат Сергея, который ходит за ним по пятам, незнакомая женщина, оказавшаяся Толстой, сестры  Сергея.  Сам он пьяный, беспорядочно суетливый, улыбающийся. Он усаживает меня между Пильняком и Софьей Андреевной. Сам садится на диван и с торжеством смотрит на меня.

            Галина Артуровна то и дело встаёт и выходит по хозяйским делам на кухню. Она вся в движении.  Шура, Катя, Сергей поют под баяны, но Сергей поёт с перерывами, смолкая, он бессильно откидывается на спинку дивана, опять выпрямляется и опять поёт.  Лицо у него бледное, губы он закусывает – это показывает очень  сильную степень  опьянения.

            Я поворачиваюсь к Софье Андреевне и спрашиваю:

            - Вы действительно собираетесь за него замуж?

            Она очень спокойна, её не шокирует  гам, царящий в комнате.

            - Да, у нас вопрос решен, - отвечает она и прямо смотрит на меня.

            - Вы же видите, он совсем невменяемый. Разве ему время жениться, его в больницу надо положить. Лечить его надо.

            - Я уверена, - отвечает Софья Андреевна, -  что мне удастся  удержать его от пьянства.

            - Вы давно его знаете? – задаю я  опять вопрос.

            - А разве это играет какую-нибудь роль? – Глаза её  глядят несколько недоуменно. – Разве надо обязательно  долго знать человека, чтобы полюбить его?

            - Полюбить, - тяну я, - ладно полюбить, а вот выйти замуж  -  это другое дело…

            Она слегка пожимает  плечами, потом встает и подходит к откинувшемуся на спинку дивана   Сергею. Она наклоняется и нежно проводит рукой по его лбу. Он, не открывая глаз,  отстраняет её руку и что-то бормочет.  Она опять проводит рукой по его лбу, и он, открыв глаза, зло смотрит на неё, опять отбрасывает руку и добавляет нецензурную фразу. 

            Она спокойно отходит от него и садится на свое место как ни в чем не бывало. 

            - Вот видите, разве можно за него замуж идти, если он невесту материт, - говорю я.

            И она опять спокойно отвечает:

            - Он очень сильно пьян и не понимает, что делает.

            - А он редко бывает трезвым…

            - Ничего, он перестанет пить, я в этом уверена. – Она  действительно,  кажется, в этом  уверена.» 

            Анна Берзинь  могла и не знать в то время, что между  Есениным и Бениславской, которую поэт  до этого представлял друзьям как свою  гражданскую жену, произошел  разрыв, а встреча  поэта с Софьей Толстой  окончательно  разорвала  его   интимную связь  с  Галиной.  

 

                                          

У истоков дружбы и любви

 

В дальнейшем Сергей  Есенин и  Софья Толстая стали часто  встречаться. Это позволяло им   поближе узнать друг друга.

            Какой  была в ту пору С.А.Толстая? Об этом можно судить по воспоминаниям   современников.  «В 1925 году Софье Андреевне  было двадцать пять лет, -  писала А.А.Есенина, -  Выше среднего роста, немного сутуловатая, с небольшими серовато-голубыми глазами под нависшими бровями, она очень походила на своего дедушку – Льва Николаевича, властная,  резкая  в гневе и мило  улыбающаяся, сентиментальная  в хорошем  настроении.

            «Душка», «душенька», «миленькая»  были излюбленными ее словами и употреблялись ею часто, но не всегда искренне». Образно и тепло  охарактеризовал  С.А.Толстую  писатель Ю.Н.Либединский: «В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась  кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах  чувствовался ум, образованность, а когда она взглядывала на Сергея,  нежная забота светилась в ее серых глазах.  Она, видимо, чувствовала себя внучкой Софьи Андреевны Толстой. Нетрудно догадаться, что в ее столь явной любви к Сергею  присутствовало благородное намерение  стать помощницей, другом и опорой писателя».   

            В ночь с 18 на 19 марта 1925 года  Сергей Есенин вместе с поэтом  Иваном Приблудным   посетили  квартиру С.А.Толстой.  Об этой встрече Софья Андреевна сделала запись в настольном  календаре: «18 марта. Среда. День Парижской Коммуны. (…) Есенин и Приблудный с 1 часа ночи до  4 ½». Позже С.А.Толстая   дописала: «Есенин и Приблудный  с 1 часа ночи до 4 ½ дня. Есенин впервые после возвращения с Кавказа». Свои впечатления об этом визите поэтов  С.Толстая изложила  в  письме  М.М.Шкапской.  Письмо не сохранилось, но  о его содержании можно догадаться по тексту ответного письма  М.Шкапской  от 27 марта 1925  года: «Я точно вижу Вас и Сергея  в этой утренней комнате, и ах, Соня, милая, как дорога мне вся эта  противоречивость человеческая  -  «обещала верность другому» - а сама вся в огненном кольце:  - пьяница и скандалист  - и потом милая улыбка  и взмах золотой головой: «Обещалось  -  так нужно держаться».

            Под впечатлением  этой встречи  19 марта  Сергей Есенин в альбоме С.Толстой  записал экспромтом  сочиненный текст:

                               Никогда не забуду я ночи,

                               Ваш прищур, цилиндр мой и диван,

                               И как в вас телячьи пучил очи

                               Всем знакомый Ванька и Иван.

                               Никогда над жизнью не грустите.

                               У неё корявых много лап.

                               И меня, пожалуйста, простите

                               За ночной приблудный пьяный храп.  

                        Встречи  С.Есенина и С.Толстой не могли не привлечь внимания  Б.Пильняка.   Но  С.Есенин   убеждал  его: «Ты её люби. Она тебе верна. Я с ней  всю ночь провел, и ничего не было». . Б.Пильняк ежедневно, а порой и несколько раз в день, звонил Соне, которая писала  М.Шкапской:  «…Происходил такой разговор: «Поедем туда… поедем сюда… Приезжай ко мне, у меня собираются… Я приеду к тебе…». Я: «Занята. Устала. Не буду дома. Не могу, не могу…». Встречи с Есениным  продолжались, роман  Сони  с Пильняком   рушился  на глазах.  Перед  напором чувств Есенина трудно было устоять.  М. Шкапская считала, что у Сони  с  Есениным  увлечение  кратковременное, поэтому   писала, что «не радоваться  чужой любви не могу  -  она такая буйная, грозовая  -  знаете, дорогая, так вот только и могут любить Есенины  -  и подобные им  -  непочатые,  от земли  (что их трепало жизнью  -  ничего, а у них зато кровь неразбавленная)»

            С.Есенин   упоминает  о С.Толстой  20 марта 1925 года  в письме грузинскому поэту  Т.Ю.Табидзе: «В эту весну в Тифлисе, вероятно, будет целый съезд москвичей. Собирается Качалов, Пильняк, Толстая и Вс. Иванов. Бабель приедет раньше…».  О предполагаемой поездке  писателей и артистов на Кавказ  С.Есенину могла сообщить   Софья Андреевна.  На Кавказ собирался  уехать  и Сергей Есенин.  

            26  марта  Софья  Толстая  присутствовала  на прощальном   вечере Сергея Есенина, состоявшемся  на квартире Галины Бениславской перед отъездом поэта на Кавказ.   «Дорогая, представьте себе такую картину, -  писала С.А.Толстая в Ленинград М.Шкапской, - Вы помните эту белую длинную  комнату,  яркий электрический свет, на столе груды хлеба с колбасой, водка, вино.  На диване в ряд, с серьезными лицами  -  три гармониста  -  играют все  -  много, громко и прекрасно.  Людей немного. Всё пьяно.  Стены качаются, что-то стучит в голове.  (…)  Сижу на диване и на коленях у меня пьяная, золотая, милая голова.  Руки целует, и такие слова  -  нежные и трогательные.  А потом вскочит и начинает плясать.  Вы знаете, когда он становился и вскидывал голову  -  можете ли Вы себе представить, что Сергей был почти прекрасен.  Милая, милая, если бы Вы знали, как я глаза свои тушила!  А потом опять ко мне бросался. И так всю ночь.  Но ни разу ни одного нехорошего жеста, ни одного поцелуя.  А ведь пьяный и желающий.  Ну, скажите, что он удивительный!».

            Этот же вечер  у С.Толстой  оказался   прощальным  и  с Б.Пильняком, который пошел провожать её домой.   Софье Андреевне  пришлось  в последний раз  пройти  проверку  своих чувств.  Она  откровенничала  в письме    М.Шкапской: «Не забуду, как мы с лестницы сходили  - под руку, молча, во мраке, как с похорон. Что впереди?  Знаю, что что-то страшное.  А сзади, сейчас, вот за этой захлопнутой дверью, оборвалась очень коротенькая, но очень дорогая страничка.  На извозчике  -  о посторонних вещах, и так далек,  далек.  Ко мне  -  ни за что.  И тут на меня напал такой ужас. Еду и думаю  -  не пойдет  -  конец  -  а без него не  могу. Голова с вина дикая и мысли острые, острые.  Вот поднимусь на балкон  -  и кинусь.  Вероятно, он почуял что-то.  Пошел ко мне.  Шепотом, чтобы мать не услыхала, говорили, зная, что слова, что главного  нельзя сказать, потому что сами не знаем.  А главное, что говорили, вот:  думал, что у нас с Сергеем было больше, чем целовались и т.д.  Потом его подзуживали разговоры обо мне и Сергее присутствовавшие, главным образом Галя  Бениславская. Потом, что я «иконка».  А с женщиной мне в пику.  Много, долго, мучительно и как-то тупо, потому что  может быть непрошибимее мужской ревности. А потом пришла большая, изломанная, но настоящая страсть и как будто стерла всё недоговоренное.  А на другой день ещё хуже.  Пришел такой несчастный, измученный. Сказал, что уезжает. Должен наедине решить  -  может ли он мне быть мужем или любовником, или просто другом будет. Марья Михайловна, как  я прожила эти 5 дней  -  не знаю.  Ходила, как перед постригом.  А вернулся  -  сказал, что не уйдет. Опять я на жизнь глаза открыла. Вы простите, если Вам скучно, что я пишу.  Эти несколько суток для меня прошли, как года,  и потому не могла не сказать о них».

            В дальнейшем,  возможно,   по  инициативе  самого Б.Пильняка, стали  распускаться   слухи, что внучка Толстого просто надоела Пильняку, что он был рад ухаживанию за ней Есенина. Острая  на язык, к тому же  и влюбленная в Есенина,  Анна Абрамовна Берзинь, присутствовавшая на проводах поэта,  вспоминала:

            «Галя наливает стакан водки и подает Сергею, он приподнимается и шарит по  столу.  Катя и я киваем: пусть уж напьется и сразу уснет, чем будет безобразничать и ругаться.  Сергей Александрович выпивает водку  и валится на диван.

            - Пойдемте, - говорю я и, повернувшись к Пильняку, добавляю: - Вы проводите Софью Андреевну, ведь уже поздно.

            За очками поблескивают хитрые и насмешливые глаза. Я отвожу взгляд, а он, пригнувшись к моему уху, говорит достаточно громко, чтобы слышала Софья Андреевна:

            - Я пойду провожать  вас, а её пусть кто угодно провожает. Целованных и чужих любовниц не провожаю…

            Я растерянно поднимаюсь из-за стола и, взяв Бенислвскую за руку, выхожу с ней в коридор.

            - В чем дело, Галя, я ничего не понимаю…

            У неё жалкая улыбка. 

            - Что ж тут не понимать? Сергей собирается жениться. Он же сказал тебе об этом…

            - Ты же знаешь, что Сергей болен, какая же тут свадьба?

            Она устало машет рукой, и в её глазах я вижу боль и муку:

            - Пусть женится, не отговаривай, может быть, она поможет, и он перестанет пить…

            - Ты в это  веришь, Галя?

            Она утвердительно кивает головой.

            В коридор выходят остальные. Только трое баянистов продолжают раздирать квартиру песнями. Сергей под их музыку спит, откинув голову. Лицо его бледно, губы закушены.

            Старая Галя провожает нас до двери.  С Софьей Андреевной идет, кажется, брат Сергея.

            Пильняк дорогой открывает тайны.  Софья Андреевна  жила с ним, а теперь вот выходит за Сергея. Он говорит об  этом, а за очками поблескивают его насмешливые глаза.

            Мне  ни о чем говорить не хочется.

            Зачем это делает Сергей  -  понять нельзя.  Ясно, что он не любит, иначе он прожужжал бы все уши, рассказывая о своем увлечении. Впрочем, об этом он говорит только тогда, когда пьян, но я третьего дня видела его пьяным, он ничего не говорил о своей женитьбе».

            Не все одобряли    роман  Сергея Есенина и  Софьи Толстой.  «Не знаю почему, Сонюшка, милая, но не лежит  у меня душа к Есенину, - писала  С. Толстой  в это время из Ленинграда М.Шкапская, - как-то больно и нехорошо от мысли, что Вы как-то связаны с ним.  Или это вина моей  неизжитой романтики, но я как-то очень хорошо поняла и  оценила стихийность чувства Вашего и Пильняка,  - и то, что тут как-то третьим вплелся Есенин  -  было обидно и больно.  Есенина как человека   -  нужно все-таки бежать, потому что это уже нечто окончательно  и бесповоротно погибшее,  - не в моральном смысле, а вообще в человеческом, (…) потому  что уже продана душа чёрту, уже за талант отдан человек, - это как страшный нарост, нарыв, который всё сглодал и всё загубил. (…) Сергей Есенин  - талантлище необъятный, песенная стихия,  -  но он так бесконечно ограничен» 

            27 марта С.Есенин выехал на Кавказ.  С.Толстая записала в своем календаре: «Уехал Сергей Есенин». 

            30 марта 1925 года  поэт  приехал в   Баку  и уже  в первом письме  в Москву  8 апреля 1925 года просит  Г.Бениславскую: «Позвоните Толстой, что я её помню». Выполняя просьбу С.Есенина,  Галина  позвонила 23 апреля 1925 года  на квартиру  Толстой, но   Софья  Андреевна  в это время  находилась в Ясной Поляне.  В начале мая 1925 года  С.Есенин вновь напоминает Галине Артуровне: «Позвоните Толстой, пусть напишет».

            Софья Толстая отмалчивалась, она   была занята завершением учебы  в вузе.   19 мая 1925 года    сдает   зачет  по курсу «Театроведение»,  20 мая – по «Поэтике»,  22  мая  -  «Итальянская литература» и «Современный театр».  Успешно защищает  выпускную  работу, которая была  посвящена литературоведческому анализу романа  Бориса Пильняка «Голый год».  В это же время Соня временно устроилась на работу  машинисткой в  Государственном музее Л.Н.Толстого. Нужно было зарабатывать  на хлеб насущный. 

 

 

Накануне женитьбы

 

                        С.Есенин возвращается в Москву  28 мая 1925 года и на следующий  день   встречается с  Софьей Андреевной на её квартире.  В календаре появилась запись С.Толстой: «29 мая. Пятница. (…) Ночевал Сергей Есенин… Есенин вернулся с Кавказа». Теперь имя Есенина стало регулярно встречаться  на листках настольного календаря. 

             «Помню, как еще в начале нашего знакомства, - рассказывала  позже С.А.Толстая, - приехав с Кавказа, он пришел ко мне с Иваном Приблудным, принес свои «Персидские мотивы» и читал  их всю ночь. Я безумно люблю «Персидские мотивы» Сергея. Когда они вышли отдельным изданием, он мне их подарил с таким веселым, озорным частушечным автографом 

                              «Милая Соня, 

                               не дружись с Есениным. 

                               Любись с Сережей.

                               Ты его любишь,

                               он тебя тоже».  

            1 июня   Сергей   пришел к  Соне    с  четвертым номером журнала «Красная новь», еще пахнувшим типографской краской. Раскрыл журнал и начал читать:

                                Село, значит, наше – Радово,

                                Дворов почитай – два ста.

                                Тому, кто его оглядывал,

                                Приятственны наши места…

И прочитал…. всю поэму. С.Толстая вспоминала: « Я сидела, не шелохнувшись. Как он читал! А когда кончил, передавая журнал, сказал, улыбаясь: «Это тебе за твое терпение и за то, что ты хорошо слушала». Я открыла журнал. На странице, где поэма кончалась, вверху рукой Есенина было написано:  «Милой Соне С.Есенин. 

1 июня 25 Москва».

            Софья Андреевна  часто становится    первой  слушательницей новых произведений С.Есенина.  Поэт  говорил в таких случаях: «Хочу вам прочитать новую вещь». Возвратившись  из Баку, он рассказывал ей об изменениях в общественной жизни страны, очевидцем которых был. В газете «Бакинский рабочий» 25 мая 1925 года С.Есенин опубликовал стихотворение «Неуютная жидкая  лунность…», в котором  раскрыл    преимущество городской культуры перед  деревенской патриархальностью.  Поэт предсказывал  индустриальное развитие страны:

                              Равнодушен я стал к лачугам,

                              И очажный огонь мне не мил.

                               Даже яблонь весеннюю вьюгу

                              Я за бедность полей разлюбил.

 

                               Мне теперь по душе иное…

                               И в чахоточном свете луны

                               Через каменное и стальное

                               Вижу мощь я родной стороны.

 

                               Полевая Россия! Довольно

                               Волочиться сохой по полям!

                               Нищету твою видеть больно

                               И березам и тополям.

 

                               Я не знаю, что будет со мною…

                               Может, в новую жизнь не гожусь,

                               Но и всё же хочу я стальную

                               Видеть бедную, нищею Русь.

 

                               И, внимая моторному лаю

                               В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,

                               Ни за что я теперь  не желаю

                               Слушать песню тележных колес.

 

            «Хорошо помню, - вспоминала Софья Андреевна, -  как я была удивлена, когда впервые услышала от Сергея его стихотворение «Неуютная лунная жидкость…», особенно последние три  заключительных строфы.  Да, подумала я тогда, как далеко и вместе с тем, казалось бы, совсем неожиданно для него заглядывает Сергей в стальное будущее Росси. Вот тебе и «последний поэт деревни».

            Сделав предложение Соне,   Есенин и не предполагал, что для  регистрации  брака  нужно  сначала  преодолеть  различные  юридические    препоны.  С.Есенин  еще  состоял  в браке с Айседорой Дункан,  которая без оформления развода  в 1924 году уехала из России в Париж. В браке с Сухотиным, который лечился  за границей,  была и С.Толстая. 

            Нужно было  разобраться  и  в  своих  чувствах.  С.Есенин понимал, что его новый  брак  не останется  вне  общественного  внимания.  Он начинает обсуждать с близкими друзьями  серьезно, а порой  и  шутливо,  свою будущую женитьбу.  

            «Едва ли не с  начала  моего знакомства с Есениным шли разговоры о том, что он женится на Софье Андреевне Толстой, внучке писателя Льва Толстого, - вспоминал Ю.Н.Либединский. - Сергей и сам заговаривал об этом, но по своей манере придавал этому разговору шуточный характер, вслух прикидывая: каково это будет, если он женится на внучке Льва Толстого! Но что-то очень серьезное чувствовалось за этими как будто  бы шуточными речами».

                        Рюрик Ивнев   подробно описал, как С.Есенин  в шутливой форме  обсуждал с ним   выбор   будущей   новой жены:

            «Как-то раз при одной из встреч он с таинственным видом отвел меня в сторону (это было на Тверском бульваре), выбрал свободную скамейку  на боковой аллее и, усадив рядом с собой, сказал:

            - Ты должен дать мне один совет, очень… очень  важный для меня.

            - Ты же никогда ничьих советов не слушаешь и не исполняешь!

            - А твой послушаю. Понимаешь, всё это так важно. А ты сможешь мне правильно ответить. Тебе я доверяю.

            Я прекрасно понимал, что если Есенин на этот раз не шутит, то, во всяком случае, это полушутка… Есенин чувствовал, что не принимаю всерьез его таинственность, но ему страшно хотелось, чтобы я отнесся серьезно к его просьбе – дать ему совет.

            - Ну, хорошо, говори, - сказал я,- обещаю дать тебе совет.

            - Видишь ли,- начал издалека Есенин. – В жизни каждого человека бывает момент,  когда он решается на… как бы это сказать, ну, на один шаг, имеющий самое большое значение в жизни.  И вот сейчас у меня… такой момент. Ты знаешь, что с Айседорой я разошелся. Знаю, что в душе осуждаешь меня, считаешь, что во всем я  виноват, а не она.

            - Я ничего не считаю и никогда не вмешиваюсь в семейные дела друзей. 

            - Ну  хорошо, хорошо, не буду. Не в этом главное.

            - А в чем?

            - В том, что я решил жениться. И вот ты должен дать мне совет, на ком.

            - Это похоже на анекдот.

            - Нет, нет, ты подожди.  Я же не досказал. Я же не дурачок, чтобы просить тебя найти мне невесту. Невест я уже нашел.

            - Сразу несколько?

            - Нет, двух. И вот из этих двух ты должен выбрать одну.

            - Милый мой, это опять-таки похоже на анекдот.

            - Совсем не похоже… - рассердился или сделал вид, что сердится, Есенин. – Скажи откровенно, что звучит лучше:  Есенин и Толстая или Есенин и Шаляпина?

            - Я тебя не понимаю.

            - Сейчас поймешь. Я познакомился с внучкой Льва Толстого и с племянницей Шаляпина.  Обе, мне кажется,  согласятся, если я сделаю предложение, и я хочу от тебя услышать совет, на которой из них мне остановить выбор?

             - А тебе разве все равно, на какой? – спросил я с деланным удивлением, понимая, что это шутка.

             Но Есенину так хотелось, чтобы я сделал хотя бы вид, что верю в серьезность вопроса. Не знаю, разгадал ли мои мысли Есенин, но он продолжал разговор, стараясь быть вполне серьезным. 

              - Дело не в том, все равно или не все равно… Главное в том, что я хочу знать, какое имя звучит более громко.

            - В таком случае я должен тебе сказать вполне  откровенно, что оба имени звучат громко.

             Есенин засмеялся:

             - Не могу же я жениться на двух именах!

            - Не можешь.

            - Тогда как же мне быть?

            - Не жениться совсем.

            - Нет, я должен жениться.

             - Тогда сам выбирай.

            - А ты не хочешь?

            - Не не хочу, а не могу.  Я сказал свое мнение: оба имени звучат громко.

           Есенин с досадой махнул рукой. А через несколько секунд он расхохотался и сказал:

            - Тебя никак не проведешь! – И после паузы добавил: - Вот что, Рюрик. Я женюсь на Софье Андреевне Толстой.

            В скором времени состоялся брак Есенина с С.А.Толстой».

            Разумеется, такие разговоры были  редки. С.Есенин понимал серьезность своих намерений.  Очень верно это подметил писатель Н.Н.Никитин: «Но встреча  с замечательным человеком, С.А.Толстой, была для Есенина не «проходным» явлением. Любовь Софьи Андреевны  к Есенину была нелегкой.  Вообще это его  последнее сближение было иным, чем его более ранние связи, включая и его роман с Айседорой Дункан.  Однажды он сказал мне: 

            - Сейчас с Соней другое. Совсем не то, что прежде, когда повесничал и хулиганил…

            - Но что другое?..

            Он махнул рукой, промолчал.

            С.А.Толстая была истинная внучка своего деда. Даже обликом своим поразительно напоминала Льва Николаевича. Она была человеком широким, вдумчивым,  серьезным, иногда  противоречивым, умела пошутить, всегда с толстовской меткостью и остротой разбиралась в людях.

            Я понимаю, что привлекло Есенина, уже уставшего от своей мятежной и бесшабашной жизни, к Софье Андреевне. Это были действительно уже иные дни, иной период  его биографии. В этот период он стремился к иной жизни».                                   

            7 июня 1925 года С.Есенин выезжал  с друзьями  в Константиново на свадьбу  двоюродного брата  А.Ф.Ерошина.  «До этой поездки я, как и все, знавшие Есенина, считал его за человека сравнительно здорового, - писал В.Ф.Наседкин. - Но здесь, в деревне, он был совершенно невменяем. Его причуды принимали тяжелые и явно нездоровые формы.

            Через два дня, возвращаясь вдвоем на станцию, я осторожно сказал ему: 

            - Сергей, ты вел себя ужасно.

           Слегка раздражаясь, Есенин стал оправдываться… (…)

           Но чуть ли не в этот же день, вспоминая деревню, Есенин оправдывался уже по-другому. Он жаловался на боль от крестьянской косности, невежества и жадности. Деревня ему противна, вот почему он так…

            - Это не оправдание. Тебя все ценят и любят как лучшего поэта. Но в жизни этого мало. Пора расти в себе человека.

           Есенин был почти трезв, заговорил торопливо:

           - Ты прав, прав… Это хорошо – «расти человека». Разве вот жениться на С.Толстой и зажить спокойно.

            И дорогой, и в Москве он не раз вспоминал о Толстой».               

            На квартире Софьи Толстой  по вечерам  стали собираться  друзья и знакомые  из окружения Есенина. 12 июня отмечали окончание Софьей Андреевной  института.   Этот   вечер  описал  В.А.Мануйлов, который познакомился с С.Есениным  на Кавказе: 

            «В последний раз я видел Есенина в Москве, в июне 1925 года, в квартире Софьи Андреевны Толстой, на Остоженке в Померанцевом переулке.

            Софью Андреевну я знал и раньше, познакомился с нею ещё в 1921 году совершенно независимо от моего знакомства с Есениным. Она в моем представлении была прочно связана с музеем Л.Н.Толстого, с Ясной Поляной.

            Я приехал в столицу ненадолго на Пушкинские торжества и тотчас позвонил Софье Андреевне, к которой у меня было  какое-то поручение от  наших общих знакомых из Баку, людей толстовского круга Она пригласила меня в тот же вечер к себе, сказав, что приготовила приятный сюрприз. Я не знал тогда еще о её сближении с Есениным и о том, что он уже живет в её квартире. 

            Когда я пришел к Софье Андреевне в десятом часу вечера, мне открыла двери её мать Ольга Константиновна.  «Ах, милый, - сказала она, - а у нас дым коромыслом, такая беда! Проходите, проходите, они там…» - и указала на комнату, примыкавшую к прихожей.

             В небольшой столовой было накурено. Уже пили.  Тут я сразу увидел Есенина и всё понял. «Вы знакомы?»- спросила, улыбаясь,  Софья Андреевна и указала на Есенина. Оказалось, это и был обещанный сюрприз.

            Читали стихи. Говорили о стихах.  Кроме Сергея Александровича, тут были поэт Василий Наседкин, И.Бабель и еще один не известный мне молодой человек. На диване лежал Всеволод Иванов, молча слушавший разговор за столом.

            Когда, по-видимому, уже не в первый раз Есенин стал вспоминать свои детские годы в деревне,  Бабель, хорошо знавший эти воспоминания, начал подсказывать ему, как всё это было, и очень потешно передразнивал его, а затем стал изображать в лицах, как Есенин продает сразу  десяти  издательствам   одну и ту же свою книгу, составленную из трех ранее вышедших, как издатели скрывают друг от друга  «выгодную» сделку, а через некоторое время прогорают  на изданной ими книге  всем давно известных стихов. Конечно, в этом рассказе  многое было преувеличено, но рассказывал он эту историю  артистически и всех очень смешил.

            Есенин пил много.  На смену пустым бутылкам из-под стола доставались всё новые, там стояла целая корзина. Устав рассказывать о своих неладах с отцом, о любви к деду и матери, о сестрах, о драках и о  первой любви, Есенин заговорил о присутствующих. Добродушно посмотрел на дремавшего после кутежа накануне Всеволода Иванова и на Василия Наседкина, который с увлечением поедал шпроты и деловито крякал, сказал о Приблудном: «Вот гляди, замечательная стерва и талантливый поэт, очень хороший, верь мне, я всех насквозь и вперед знаю».  Приблудный в спортивном костюме, с оголенной могутной  грудью, сидел на диване, что-то напевая.

            Потом Есенин заговорил обо мне и о моих стихах. Сказал, что я «славный парень», что я «очень умный» - «умнее всех нас!» - и что ему «иногда бывает страшно» со мной говорить. А вот стихи я пишу, по его мнению, «слишком головные». Я возражал ему, не  соглашался насчет «головных стихов», сомневался по части ума,  но Есенин настаивал на своем и начинал сердиться – он не любил, когда ему противоречили.

            В это вечер Есенин много читал, и особенно мне запомнилось, как он, приплясывая, напевал незадолго до того написанную  «Песню»:

                         Есть одна хорошая песня у соловушки –

                         Песня панихидная по моей головушке.

                                   Цвела – забубенная,  росла – ножевая,

                                   А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

Думы мои, думы! Боль в висках и темени.

                                   Промотал я молодость без поры, без времени.

                                   Как случилось-сталось, сам не понимаю,

                                   Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю…

            Теперь  увидел,  я  увидел совсем другого Есенина, и горькое предчувствие неотвратимой беды охватило, вероятно, не только меня.

                        Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?

                        В молодости нравился, а теперь оставили.        

Потому хорошая песня у соловушки –

                         Песня панихидная по моей головушке.

                         Цвела – забубенная, была – ножевая,

                         А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

            В окнах уже проступал ранний июньский рассвет. Все приумолкли, но не спешили расходиться. Есенин подсел к Софье Андреевне и стал говорить о том, как они вот-вот поедут в Закавказье, в Баку и в Тифлис, где их ждут хорошие и верные друзья, а часть лета они проведут на Апшеронском полуострове, где спелые розовые плоды инжира падают на горячий песок.

            Всеволод Иванов уснул на диване. Я попрощался с погрустневшей хозяйкой. Есенин, прощаясь, подарил мне только что вышедшую свою маленькую книжечку стихов «Березовый ситец» с надписью: «Дорогому Вите Мануйлову с верой и любовью. Сергей Есенин». 

 

 

Переезд С. Есенина к С. Толстой

 

           Жить  на квартире  Галины Бениславской, отношения с которой обострились в связи с предполагаемой женитьбой,  Есенин больше  не мог.  

            Бениславская  понимала, что  её мечта о создании для  Сергея Есенина спокойной  семейной  жизни  не сбылась. . Она  не претендовала на большую любовь и  не знала, как  за неё  бороться. Сергей Есенин  беспощадно рубил  связывающие  их нити.  21 марта 1925 года  он написал Гале записку: «Милая Галя! Вы мне близки  как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину. С.Есенин».  Бениславская не стала устраивать по этому поводу сцен, не порвала оскорбляющую её записку.  Она это расценила как  необдуманный шаг Есенина.  Ведь совсем недавно из Батуми Сергей Есенин писал ей: «Может быть, в мире всё мираж, и мы только кажемся друг другу. Ради бога не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая.  Дорогая, делайте всё так, как найдете сами… Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра».

            Миражем  для Бениславской оказался сам Есенин. 

            Узнав о  близком знакомстве Галины   с Львом Седовым, сыном Л.Троцкого,  поэт проявлял  и сцены ревности, и минуты самоанализа, что он не должен мешать счастью женщины, которую уже  не любил.  С.Есенин тяжело переживал разрыв с Бениславской, но ничего с собой поделать не  мог.  Гордость руководила его поступками.  «Когда между ним и Бениславской произошел разрыв, - писала С.Виноградская, - Есенин понял, что потерял ценнейшую  опору в жизни  -  друга.  Он вышел из её комнаты и в коридоре сказал себе вслух: «Ну, теперь уж меня никто не любит, раз Галя не любит».  Но когда в минуты отрезвления он решил  попросить прощения у Бениславской, она не стала его слушать, резко крикнула: - Вон! – и указала на дверь.  После этого ни у Сергея, ни у Гали не было  попыток к примирению».       

            С. Есенин  на время перевез   свои чемоданы на квартиру В.Наседкина. Он не сразу  переехал  к Софье Андреевне, а  как-то  нерешительно, почти нехотя,  перебирался к ней. 

            Нерешительность С.Есенина  объяснима.  Он знал о своей болезни.  Но  отступать  было   поздно. Надеялся, что   женитьба поможет  ему  преодолеть  недомогание.   В июне 1925 года С.Есенин встретился с приехавшим из Ленинграда   В.С.Чернявским.  «На этот раз Сергей неприятно поразил меня своим видом, - вспоминал В.Чернявский. -  В нем было что-то с первого взгляда похожее на маститость, он весь точно поширел и шел не по сложению грузно. Лицо бумажно-белое  не от одной пудры, очень опухшее, красные веки  при ярком солнечном свете особенно подчеркивали эту белизну…(…)  Первое, о чем он рассказал мне, была новая женитьба. Посвящая меня в эту новость, он оживился, помолодел и объявил, что  мне обязательно нужно видеть его жену.  «Ну, недели через две приедем, покажу её тебе».  Имя жены он произнес с гордостью. Сергей Есенин и Софья Толстая – это сочетание, видимо,  нравилось и льстило ему. (…)  Он говорил мне о житейском, о намеченной после короткого пребывания в Ленинграде поездке с женой на юг, чтобы подольше пожить там  (…)  Еще событие: окончательная покупка Госиздатом его сочинений для  трехтомного издания». 

            Уходил С.Есенин от Г.Бениславской шумно, не считаясь с ее чувствами и переживаниями.  15 июня 1925 года на квартире в Брюсовском переулке  с Есениным были  Н.Ашукин, С.Борисов, А.Сухотин.  «Сначала все шло мирно и весело, -  описал этот день в дневнике Н.Ашукин. -  Вина было мало, но Есенин был уже «сильно на взводе». Он прочитал новые стихи. В разговоре со мной хорошо отозвался о моих стихах и сказал: «Ты очень робкий, а я вот нахал…». Рассказывал много о пьянстве Блока. Потом в цилиндре  плясал вместе с сестрами русскую.  Истерически обиделся на жену (Бениславскую), которая будто бы прятала бутылку вина.  Дико сквернословил. Разбил всю посуду, сдернув со стола скатерть, и ушел из дому со всей компанией. Я с Есениным был впервые и решил в этот раз испытать все до конца». Ночь была  затрачена на поиски места, где можно было бы  еще выпить.  

            16 июня 1925 года Есенин переехал  на квартиру Софьи Андреевны. Предварительно  Есенин и Наседкин побывали  у  Софьи  Андреевны на работе в Толстовском музее, известили её, что Сергей окончательно покинул квартиру  Бениславской, но жить  у Наседкина  ему  бы не хотелось. Софья Андреевна не возражала против переселения  к ней. . После работы  встретились с   Александром Сахаровым, работником  издательства, близкого  друга  Есенина, который недолюбливал Г.Бениславскую и был рад развивавшимся событиям.  Все отправились в кино на  фильм «Танцовщица  из Бродвея».  День завершился  ужином  в Образцовой столовой Моссельпрома «Прага». С.Толстая записала в календаре: «16 июня. Вторник. (…) Ночевал Сергей», а на следующий день: «17 июня. Среда. (…) Ночевала у Наседкина с Сергеем».  Есенин  известил  свою  сестру  Александру: «Случилось очень многое, что переменило и больше  всего переменяет мою жизнь. Я женюсь на Толстой и уезжаю с ней в Крым».

             Поездка в Крым не состоялась, но переселение  С.Есенина на новое место жительства   произошло. Он  предпринимает еще одну  попытку  решить  свой  квартирный вопрос... 17 июня 1925 года   подает  заявление в Жилтоварищество № 191: 

            «Прошу  правление Жилтоварищества предоставит мне  фонарные две комнаты с семьей в три человека, условия Ваши согласен,  нуждаюсь. С.Есенин». 

            Безрезультатно. Заявление осталось без внимания.   Теперь его  очередным пристанищем становится квартира   С.Толстой.  

            «В Померанцевом  все напоминало о далекой старине: - вспоминала А.А.Есенина, -  в массивных рамах  портреты толстовских предков, чопорных, важных, в старинных костюмах, громоздкая, потемневшая от времени  мебель,  поблекшая, поцарапанная посуда, горка со множеством художественно раскрашенных пасхальных яичек и – как живое  подтверждение древности – семидесятипятилетняя  горбатенькая работница Марфуша, бывшая крепостная Толстых, прислужившая  у них всю свою безрадостную жизнь, но сохранившая старинный деревенский выговор: «нетути», «тутати».

            Серый, мрачный шестиэтажный дом. Сквозь  большие  со множеством переплетов окна, выходившие на северную сторону, скупо проникал свет.  Вечерами лампа  под опущенным над столом абажуром освещала людей, сидящих за столом, остальная же часть комнаты была в полумраке. 

           Квартира была четырехкомнатная. В одной из комнат жила жена двоюродного брата Сони с двумя маленькими детьми, которых редко выпускали  коридор, чтобы не шумели. Другую комнату занимала двоюродная тетя Сони, женщина лет пятидесяти, которая ходила всегда в старомодной, длинной расклешенной юбке и в белой блузке с высоким воротом.  Она почти не выходила из своей комнаты, и, бывая в этой квартире в течение нескольких месяцев, я лишь раза два слышала, как Соня с этой тетей обменялись несколькими фразами на французском языке.

            В этой квартире жили люди кровно родные между собой, но внутренне чуждые друг другу и почти не общались. 

            Иногда к Соне приходила её мать – Ольга Константиновна – красивая брюнетка с проседью, с черными, как маслины глазами. Говорила она мало и тихим голосом, как будто боясь спугнуть  устоявшуюся здесь тишину».

            Нерадостные впечатления остались при первом посещении и у поэта В.Ф.Наседкина:    «Квартира С.А.Толстой в Померанцевом переулке, со старинной, громоздкой мебелью и обилием портретов родичей, выглядела мрачной и скорее музейной.  Комнаты, занимаемые Софьей Андреевной, были с северной стороны. Там никогда не было солнца. Вечером мрачность как будто исчезала, портреты уходили в тень от абажура, но днем в этой квартире  не хотелось приземляться надолго. Есенин ничего не говорил, но работать стал больше ночами. Новое местожительство, видимо, начинало тяготить Есенина».

            Эту невписываемость С.Есенина в новую бытовую обстановку заметили многие. «С переездом Сергея к Софье Андреевне  сразу же резко изменилась окружающая его обстановка,- писала   А.А. Есенина.- После квартиры в Брюсовском переулке, где жизнь была простой, но шумной, здесь в мрачной музейной тишине  было неуютно и нерадостно.   (…)   Сергей очень любил «уют, уют свой, домашний», о котором писала ему Галя, где каждую вещь можно передвинуть и поставить как тебе нужно, не любил завешанных портретами стен. В этой же квартире, казалось, вещи приросли  к своим местам и  давили своей многочисленностью.  Здесь, может быть,  было много ценных вещей для музея,  но в домашних условиях они загромождали квартиру.  Сергею здесь трудно было жить».

            Тем не менее, переезд С.Есенина состоялся. Нужно было привыкать к новой обстановке,  к новым обязанностям.   Большие  надежды  друзья поэта  возлагали на Софью Андреевну, молодую жену, которая, по верному замечанию  Вс.Рождественского,  « внесла в  тревожную, вечно кочевую жизнь поэта  начало света и успокоения».

 

 

Будни новой семейной жизни

 

            Софья Андреевна была личностью со  сложившимся характером, с которым теперь должен был считаться и  Есенин. По этому поводу   Матвей Ройзман рассуждал: «Я понимал, что  Есенин вновь пытается обрести семью, знаменитого  сына. Он выбрал женщину и моложе себя на пять лет, и в жилах которой текла кровь  величайшего писателя мира.  Но, очевидно,  решение Сергея созрело  быстро, он не успел как следует узнать  характер своей будущей жены. Она заведовала библиотекой Союза писателей, и мы знали её.  Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного согласия  с её мнением.  Она умела всё это непринужденно скрывать за своим радушием, вежливостью.  Эти качества были прямо противоположны простоте, великодушию, благородству, веселости, озорству Сергея.  Все эти свойства Софьи Андреевны  я узнал, не только сталкиваясь с ней в библиотеке, но и принимая участие в выставке Союза писателей, во главе которой стояла она» 

                        Софья Андреевна в июне 1925 года продолжала временно заменять   машинистку   в Музее  Л.Н.Толстого. «Пишу там на машинке, работы пропасть, платят гроши,  но атмосфера приятная»,- сообщала  она   А.Ф.Кони в  Ленинград. 

                        Чтобы зарегистрировать брак с Есениным, С.А.Толстая должна была оформить свой развод с мужем. 23 июня 1925 года она подала в Хамовический народный суд заявление о разводе:

                        «19 октября 1921 года я вышла замуж  за Сергея Михайловича Сухотина. В настоящее время муж мой находится за  границей (уехал 13 марта с.г. ). Он тяжело болен, и если вылечится, то вернется не раньше как через  1 ½ года. Настоящим прошу Народный суд развести меня с мужем, т.к. я хочу вторично выйти замуж. С.Сухотина-Толстая».    

             Софья Андреевна  искренне любила  Сергея Есенина. Она  стремилась создать все условия для душевного комфорта поэта.  Об этом можно судить по одной из сохранившихся записок  С.Толстой, которые  она  оставляла  Есенину перед уходом на работу: «Сережа, милый, пожалела тебя будить. Зайди ко мне на службу (Пречистинка, 11), или позвони (2-26-90). Звонил Наседкин. Приехал твой дядя и сидит у него.  Поезжай туда (Тверской бульвар, д. 7, комн. 18). Ради Бога, помни, что обещал, а то мне что-то  на душе тревожно. Целую. Соня».   

            Молодожены радушно принимали  гостей.  «21 июня. Воскресенье.  У меня обедали: Сергей, Катя, Наседкин, Сахаров, Иван Приблудный, Илья. В городки дома»,- записала С.Толстая  в своем настольном  календаре. 

            Иногда во время  таких  обедов С.Есенин подшучивал над Соней.  В.И.Эрлих  записал один из таких розыгрышей:

            «Слушай, кацо! Ты мне не мешай! Я хочу Соню подразнить.

            Садимся обедать.

            Он рассуждает сам с собой вдумчиво и серьезно:

            - Интересно… Как вы думаете?  Кто у нас в России все-таки лучший прозаик? Я так думаю, что Достоевский! Впрочем, нет! Может быть, и Гоголь.  Сам я предпочитаю Гоголя. Кто-нибудь из этих двоих. Что ж там? Гончаров… Тургенев… Ну, эти не в счет!  А больше и нет.  Скорей всего – Гоголь.

            После обеда он выдерживает паузу, а затем начинает просить прощения у Софьи Андреевны:

            - Ты, кацо, на меня не сердись! Я ведь так, для смеху! Лучше Толстого у нас всё равно никого нет, Это всякий дурак знает». 

            Были не только застольные вечера и званные  обеды с друзьями.  С.Есенин и С.Толстая   в свободное время выходили   в город, посещали  кинотеатры. В Большом  Московском  ресторане  на Лубянке  любили  играть  в биллиард. 

           Софья Андреевна  познакомилась   с друзьями Сергея Есенина: Анной Абрамовной Берзинь,  Сергеем  Тимофеевичем Коненковым, Вольфом Эрлихом.  18 июня Софья  и Сергей  радушно принимали приехавших из Баку Петра Ивановича Чагина  и его жену   Клару  Эриховну.  На следующий день  с Чагинами совершили прогулку  на пароходе по Москве-реке.   24-25 июня 1925 года С.Есенин и С.Толстая с  П.И.Чагиными  и  В.И.Болдовкиным  выезжали на подмосковную дачу  в Малаховку к Б.З.Шумяцкому, полпреду и торгпреду РСФСР в Иране.  Договорились, что  Сергею не нужно ехать для лечения в Крым, а лучше провести  отдых  в Баку. 

             П.И.Чагин    обещал оказать помощь в оформлении нужных документов для выезда и  срочно  телеграфировал 30 июня 1925 года из Баку  С.А.Толстой: «Паспорт обещанные бумаги выслал спешной привет – Чагин». Вслед за телеграммой   4 июля 1925  года  П.И.Чагин  прислал  письмо:  «Глубокоуважаемая Софья Андреевна, телеграмму послал несколько раньше, чем это письмо. Прошу снисхождения – норд Бакинских забот и треволнений завертел меня, Сергей по старинке может подтвердить.  Посылаю Вам документ о том, что Сергей не кто иной, как «минератор», и письма о Сергее тт.Варейкису и Бляхину  из ЦК.  Крепко надеюсь видеть в ближайшие дни Вас с нами в Баку. Зачем Крым? Приезжайте в Баку. Отсюда Вас налажу в Боржоми, Цанвери, куда хотите, куда нужно Сергею. На недельку-другую проеду вместе. Приветствую. Жму руку. П.Чагин 

           P  S. Два слова – Сергею. Жду в Баку – тебя, твои стихи, твою жену.  За книжку -  спасибо. Тост – за наше содружество! Твой Петр» 

            И тут же  приписка: «4. VII. Софья Андреевна, Варейкиса и Бляхина Вы разыщите в Отделе Печати ЦК РКП. Если Варейкис будет в отпуску (он около Москвы), передайте через его секретаря Грачева просьбу об ответе. П.Ч.».

           Петр Иванович не любил давать пустых обещаний.  К письму С.А.Толстой он приложил  записки   ответственным работникам ЦК РКП, своим друзьям по партийной работе.  Он просил   И.М.Варейкиса: «Дружище Иосиф, очень прошу тебя условиться с тов. С.А.Толстой, женой С.А.Есенина, о его поездке за границу для лечения. Перед моим отъездом из Москвы мы с тобой об этом говорили. Твой Петр». Аналогичное письмо было  направлено  и  П.А.Бляхину. 

           Во время одной из  прогулок  на улице  С.Есенин и С.Толстая   повстречали цыганку, которая нагадала  им   скорую женитьбу, а попугай шарманщика  вытянул Соне простое медное кольцо как обручальное -  знак скорой свадьбы. Есенин был немного суеверным  и решил, что его новый брачный союз предопределен  свыше.  Это, возможно, и  подтолкнуло  его  к окончательному решению жениться на Софье Андреевне. 

            Но что-то опять  начинало    тяготить С.Есенина.  Он стал чаще бывать    в душевном  смятении.  Проживание в квартире С.Толстой  нередко вызывало у него  невеселые мысли..  «Перебравшись в квартиру к Толстой,- писала А.А.Есенина,-  оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь».

            Есенин стал серьезно относиться к     приметам  и предсказаниям.  В.Ф.Эрлих оказался свидетелем  одной сцены в доме  С..Толстой:  «Июнь 25 года. Первый день, как я снова в Москве. Днем мы ходили покупать обручальные кольца, но почему-то купили полотно на сорочки.  Сейчас мы стоим на балконе квартиры Толстых (на Остоженке) и курим. Перед нами закат, непривычно багровый и страшный.  На  лице Есенина полубезумная и почти торжествующая улыбка. Он говорит, не вынимая изо рта папиросы:

            - Видал ужас?.. Это – мой закат… Ну  пошли! Соня ждет» 

 

                                                       

Перед свадьбой

 

            С.А.Толстая   была счастлива и  не скрывала своей  радости.   2 июля 1925 года она писала  большому другу   Толстых – юристу, литератору и общественному деятелю  А.Ф.Кони в Ленинград:  « За это время  у меня произошли большие перемены – я выхожу замуж. Сейчас ведется дело моего развода, и к середине месяца я выхожу замуж за другого. До этого я с женихом хочу побывать в Ваших краях. И очень мечтаю, что Вы позволите  мне хоть полчасика  Вас повидать. Мой жених поэт Сергей Есенин. Я очень счастлива и очень люблю». 

            На регистрации брака  настаивала мать Софьи Андреевны, так как  это позволяло  прописать С.Есенина на новой квартире, а также  пресечь все  сплетни. Конечно, по мнению Ольги Константиновны,  гражданские браки допускались, но  лучше бы всё   сделать  по закону.  Для этого требовалось время, чтобы   С.Есенин  и С.Толстая  могли  привести в порядок свои документы. Было решено отпраздновать  помолвку, не дожидаясь  решения суда о разводе С.Толстой  с  С.Сухотиным. 

            «В июне 1923 года Есенин зачастил в Литературно-художественный отдел Госиздата, - писал И.Евдокимов. -  Кажется, он вернулся тогда из Баку.  Пошли слухи о женитьбе его на С.А.Толстой.  И неизменно при этом  повторяли: на внучке  Толстого.  Наконец он мне и сам сказал: 

            - Евдокимыч, я женюсь. Живу я у Сони. Это моя жена. Скоро будет свадьба. Всех своих ребят  позову да несколько графьев.  Народу будет человек семьдесят. А Катя – сестра – выходит замуж за поэта Наседкина».      

            С.Есенин  считал вопрос о женитьбе окончательно  решенным, о чем писал  3 июля 1925 года Максиму Горькому : «Посылаю Вам  все стихи, которые написал за последнее время. И шлю привет от своей жены, которую Вы знали  ещё девочкой по Ясной Поляне».

             Если и случались какие-то шероховатости  в отношениях Сергея и Сони, то они быстро  и полюбовно  устранялись. Соне приходилось иногда  писать отсутствующему Есенину записки:  «Сергей, дорогой мой, приходи скорей. Жду тебя очень, очень. Так ужасно грустно. Твоя Соня».   После очередной  ссоры 7 июля 1925 года  С.Есенин пишет покаянную записку:  «Соня. Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом. Я в Гизе, ед