Андрей Белый. Фото 19?? года
Семья, детство, образование
Родился в семье видного учёного-математика и философа-лейбницианца Николая Васильевича Бугаева, декана физико-математического факультета Московского университета. Мать, Александра Дмитриевна, урождённая Егорова, - одна из первых московских красавиц. Вырос в высококультурной атмосфере «профессорской» Москвы. Сложные отношения между родителями оказали тяжёлое воздействие на формирующуюся психику ребёнка, предопределив в дальнейшем ряд странностей и конфликтов Белого с окружающими (см. мемуары «На рубеже двух столетий»). В 15 лет познакомился с семьёй брата В. С. Соловьёва - М. С. Соловьёвым, его женой, художницей О. М. Соловьёвой, и сыном, будущим поэтом С. М. Соловьёвым. Их дом стал второй семьёй для Белого, здесь сочувственно встретили его первые литературные опыты, познакомили с новейшим искусством (творчеством М. Метерлинка, Г. Ибсена, О. Уайльда, Г. Гауптмана, живописью прерафаэлитов, музыкой Э. Грига, Р. Вагнера) и философией (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Вл. Соловьёв).
Окончил в 1899 лучшую в Москве частную гимназию Л. И. Поливанова, в 1903 - естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В 1904 поступил на историко-филологический факультет, однако в 1905 прекратил посещать занятия, а в 1906 подал прошение об отчислении в связи с поездкой за границу.
Литературная деятельность, эстетическая позиция, окружение
В 1901 сдаёт в печать «Симфонию (2-ю, драматическую)» (1902). Тогда же М. С. Соловьёв придумывает ему псевдоним «Андрей Белый». Литературный жанр «симфонии», созданный писателем [при жизни опубликованы также «Северная симфония (1-я, героическая)», 1904; «Возврат», 1905; «Кубок метелей», 1908], сразу продемонстрировал ряд существенных черт его творческого метода: тяготение к синтезу слова и музыки (система лейтмотивов, ритмизация прозы, перенесение структурных законов музыкальной формы в словесные композиции), соединение планов вечности и современности, эсхатологические настроения. В 1901-03 входит в среду сначала московских символистов, группирующихся вокруг издательств «Скорпион» (В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Ю. К. Балтрушайтис), «Гриф» (С. Кречетов и его жена Н. И. Петровская, героиня любовного треугольника между ней, Белым и Брюсовым, отразившегося в романе последнего «Огненный ангел»), затем знакомится с организаторами петербургских религиозно-философских собраний и издателями журнала «Новый путь» Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус. С января 1903 начинает переписку с А. А. Блоком (личное знакомство с 1904), с которым его связали годы драматической «дружбы-вражды». Осенью 1903 становится одним из организаторов и идейных вдохновителей жизнетворческого кружка «аргонавтов» (Эллис, С. М. Соловьёв, А. С. Петровский, М. И. Сизов, В. В. Владимиров, А. П. Печковский, Э. К. Метнер и др.), исповедовавшего идеи символизма как религиозного творчества («теургии»), равенства «текстов жизни» и «текстов искусства», любви-мистерии как пути к эсхатологическому преображению мира. «Аргонавтические» мотивы развивались в статьях Белого этого периода, напечатанных в «Мире искусства», «Новом пути», «Весах», «Золотом руне», а также в сборнике стихов «Золото в лазури» (1904). Крушение «аргонавтического» мифа в сознании Белого (1904-06) произошло под влиянием ряда факторов: смещения философских ориентиров от эсхатологии Ницше и Соловьёва к неокантианству и проблемам гносеологического обоснования символизма, трагических перипетий неразделённой любви Белого к Л. Д. Блок (отразившихся в сборнике «Урна», 1909), раскола и ожесточённой журнальной полемики в символистском лагере. События революции 1905-07 были восприняты Белым поначалу в русле анархического максимализма, однако именно в этот период в его поэзию активно проникают социальные мотивы, «некрасовские» ритмы и интонации (сборник стихов «Пепел»,1909).
1910-е годы
1909-10 - начало перелома в мироощущении Белого, поисков новых позитивных «путей жизни». Подводя итоги прежней творческой деятельности, Белый собирает и издаёт три тома критических и теоретических статей («Символизм», 1910; «Луг зелёный», 1910; «Арабески», 1911). Попытки обретения «новой почвы», синтеза Запада и Востока ощутимы в романе «Серебряный голубь» (1910). Началом возрождения («второй зари») стало сближение и гражданский брак с художницей А. А. Тургеневой, разделившей с ним годы странствий (1910-12, Сицилия - Тунис - Египет - Палестина), описанные в двух томах «Путевых заметок» (1911-22). Вместе с ней Белый переживает и новый период восторженного ученичества у создателя антропософии Рудольфа Штейнера (с 1912). Высшее творческое достижение этого периода - роман «Петербург» (1913; сокращённая редакция - 1922), сосредоточивший в себе историософскую проблематику, связанную с подведением итогов пути России между Западом и Востоком, и оказавший огромное влияние на крупнейших романистов 20 в. (М. Пруст, Дж. Джойс и др.).
В 1914-16 живёт в Дорнахе (Швейцария), участвуя в строительстве антропософского храма «Гетеанум». В августе 1916 возвращается в Россию. В 1914-15 пишет роман «Котик Летаев» - первый в задуманной серии автобиографических романов (продолжен романом «Крещёный китаец», 1927). Начало Первой мировой войны воспринял как общечеловеческое бедствие, русскую революцию 1917 - как возможный выход из глобальной катастрофы. Культурфилософские идеи этого времени нашли воплощение в эссеистическом цикле «На перевале» («I. Кризис жизни», 1918; «II. Кризис мысли», 1918; «III. Кризис культуры», 1918), очерке «Революция и культура» (1917), поэме «Христос воскрес» (1918), сборнике стихов «Звезда» (1922).
Последний период жизни
В 1921-23 живёт в Берлине, где переживает мучительное расставание с Р. Штейнером, разрыв с А. А. Тургеневой, и оказывается на грани душевного срыва, хотя и продолжает активную литературную деятельность. По возвращении на родину предпринимает множество безнадёжных попыток найти живой контакт с советской культурой, создаёт романную дилогию «Москва» («Московский чудак», «Москва под ударом», оба 1926), роман «Маски» (1932), выступает как мемуарист - «Воспоминания о Блоке» (1922-23); трилогия «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций» (1934), пишет теоретико-литературные исследования «Ритм как диалектика и «Медный всадник» (1929) и «Мастерство Гоголя» (1934). Однако «отвержение» Белого советской культурой, длившееся при его жизни, продолжилось и в его посмертной судьбе, что сказывалось в долгой недооценке его творчества, преодолённой только в последние десятилетия.
Андрей Белый. Москва. 1881-82 гг.
Андрей Белый. Москва. 1883-85 гг.
Андрей Белый. Москва. 1888 г.
Андрей Белый. Москва. 1890-е гг.
Андрей Белый. Москва. 1899 г.
Андрей Белый. Москва. 1900-1901 гг.
Андрей Белый - студент университета. 1903
Андрей Белый. Фото 19?? года
Андрей Белый. Фото 1906 года
Андрей Белый. Фото 1906-1907 гг.
Андрей Белый. Брюссель. 1912
Андрей Белый и Ася Тургенева. Фото 19?? года
Андрей Белый и А.А.Тургенева. Дорнах. 1915
Андрей Белый. Фото 1916 года
Андрей Белый. Свинемюнде. 1922
Андрей Белый. Берлин. 1923
Андрей Белый. Фото 1926 года
Андрей Белый. Фото 1926 года
Андрей Белый и К.Н. Бугаева. Станция Казбек. 1928
Андрей Белый. Фото М.С.Наппельбаума. 1929
Андрей Белый. Фото 1930 года
Андрей Белый. Фото 1930-е гг.
Андрей Белый. Последнее фото. Москва. 1933
Могила Андрея Белого на Новодевичьем кладбище в Москве
Покинув город, мглой объятый, Пугаюсь шума я и грохота. Ещё вдали гремят раскаты Насмешливого, злого хохота. Там я года твердил о вечном - В меня бросали вы каменьями. Вы в исступленьи скоротечном Моими тешились мученьями. Я покидаю вас, изгнанник, - Моей свободы вы не свяжете. Бегу - согбенный, бледный странник - Меж золотистых хлебных пажитей. Бегу во ржи, межой, по кочкам - Необозримыми равнинами. Перед лазурным василёчком Ударюсь в землю я сединами. Меня коснись ты, цветик нежный, Кропи, кропи росой хрустальною! Я отдохну душой мятежной, Моей душой многострадальною. Заката теплятся стыдливо Жемчужно розовые полосы. И ветерок взовьёт лениво Мои серебряные волосы. Июнь 1904, Москва [1] Сизов Михаил Иванович (1884-1956) - критик и переводчик (псевдоним М. Седлов), член кружка «Мусагет». |
На улицеСквозь пыльные, жёлтые клубы Бегу, распустивши свой зонт. И дымом фабричные трубы Плюют в огневой горизонт. Вам отдал свои я напевы - Грохочущий рокот машин, Печей раскалённые зевы! Всё отдал; и вот - я один. Пронзительный хохот пролётки На мёрзлой гремит мостовой. Прижался к железной решётке - Прижался: поник головой... А вихри в нахмуренной тверди Волокна ненастные вьют; - И клёны в чугунные жерди Багряными листьями бьют. Сгибаются, пляшут, закрыли Окрестности с воплем мольбы, Холодной отравленной пыли - Взлетают сухие столбы. 1904, Москва [1] |
ОтчаяньеЕ. П. Безобразовой Весёлый, искромётный лёд. Но сердце - ледянистый слиток. Пусть вьюга белоцвет метёт, - Взревёт; и развернёт свой свиток. Срывается: кипит сугроб, Пурговым кружевом клокочет, Пургой окуривает лоб, Завьётся в ночь и прохохочет. Двойник мой гонятся за мной; Он на заборе промелькает, Скользнёт вдоль хладной мостовой И, удлинившись, вдруг истает. Душа, остановись - замри! Слепите, снеговые хлопья! Вонзайте в небо, фонари, Лучей наточенные копья! Отцветших, отгоревших дней Осталась песня недопета. Пляшите, уличных огней На скользких плитах иглы света! 1904, Москва [1] Безобразова Елизавета Павловна (умерла в конце 1910-х гг.) - племянница Вл. Соловьёва. |
В поляхСолнца контур старинный, золотой, огневой, апельсинный и винный над червонной рекой. От воздушного пьянства онемела земля. Золотые пространства, золотые поля. Озарённый лучом, я опускаюсь в овраг. Чернопыльные комья замедляют мой шаг. От всего золотого к ручейку убегу - холод ветра ночного на зелёном лугу. Солнца контур старинный, золотой, огневой, апельсинный и винный убежал на покой. Убежал в неизвестность. Над полями легла, заливая окрестность, бледно-синяя мгла. Жизнь в безвременье мчится пересохшим ключом: всё земное нам снится утомительным сном. [1904] [1] |
Заброшенный домЗаброшенный дом. Кустарник колючий, но редкий. Грущу о былом: «Ах, где вы - любезные предки?» Из каменных трещин торчат проросшие мхи, как полипы. Дуплистые липы над домом шумят. И лист за листом, тоскуя о неге вчерашней, кружится под тусклым окном разрушенной башни. Как стёрся изогнутый серп средь нежно белеющих лилий - облупленный герб дворянских фамилий. Былое, как дым... И жалко. Охрипшая галка глумится над горем моим. Посмотришь в окно - часы из фарфора с китайцем. В углу полотно с углём нарисованным зайцем. Старинная мебель в пыли, да люстры в чехлах, да гардины. И вдаль отойдёшь... А вдали - Равнины, равнины. Среди многовёрстных равнин скирды золотистого хлеба. И небо... Один. Внимаешь с тоской, обвеянный жизнию давней, как шепчется ветер с листвой, как хлопает сорванной ставней. Июнь 1903, Серебряный Колодезь [1] |
ВеснаВсё подсохло. И почки уж есть. Зацветут скоро ландыши, кашки. Вот плывут облачка, как барашки. Громче, громче весенняя весть. Я встревожен назойливым писком: Подоткнувшись, ворчливая Фёкла, нависая над улицей с риском, протирает оконные стёкла. Тут извёстку счищают ножом... Тут стаканчики с ядом... Тут вата... Грудь апрельским восторгом объята. Ветер пылью крутит за окном. Окна настежь - и крик, разговоры, и цветочный качается стебель, и выходят на двор полотёры босиком выколачивать мебель. Выполз кот и сидит у корытца, умывается бархатной лапкой. Вот мальчишка в рубашке из ситца, пробежав, запустил в него бабкой. В небе свет предвечерних огней. Чувства снова, как прежде, огнисты. Небеса всё синей и синей, Облачка, как барашки, волнисты. В синих далях блуждает мой взор. Все земные стремленья так жалки... Мужичонка в опорках на двор с громом ввозит тяжёлые балки. 1903, Москва [1] |
ВоспоминаниеПосвящается Л. Д. Блок Задумчивый вид: Сквозь ветви сирени сухая извёстка блестит запущенных барских строений. Всё те же стоят у ворот чугунные тумбы. И нынешний год всё так же разбитые клумбы. На старом балкончике хмель по ветру качается сонный, да шмель жужжит у колонны. Весна. На кресле протёртом из ситца старушка глядит из окна. Ей молодость снится. Всё помнит себя молодой - как цветиком ясным, лилейным гуляла весной вся в белом, в кисейном. Он шёл позади, шепча комплименты. Пылали в груди её сантименты. Садилась, стыдясь, она вон за те клавикорды. Ей в очи, смеясь, глядел он, счастливый и гордый. Зарёй потянуло в окно. Вздохнула старушка: «Всё это уж было давно!..» Стенная кукушка, хрипя, кричала. А время, грустя, над домом бежало, бежало... Задумчивый хмель качался, как сонный, да бархатный шмель жужжал у колонны. 1903, Москва [1] |
Закаты1 Даль - без конца. Качается лениво, шумит овёс. И сердце ждёт опять нетерпеливо всё тех же грёз. В печали бледной, виннозолотистой, закрывшись тучей и окаймив дугой её огнистой, сребристо жгучей, садится солнце красно-золотое... И вновь летит вдоль жёлтых нив волнение святое, овсом шумит: «Душа, смирись: средь пира золотого скончался день. И на полях туманного былого ложится тень. Уставший мир в покое засыпает, и впереди весны давно никто не ожидает. И ты не жди. Нет ничего... И ничего не будет... И ты умрёшь... Исчезнет мир, и бог его забудет. Чего ж ты ждёшь?» В дали зеркальной, огненно-лучистой, закрывшись тучей и окаймив дугой её огнистой, пунцово-жгучей, огромный шар, склонясь, горит над нивой багрянцем роз. Ложится тень. Качается лениво, шумит овёс. Июнь 1902, Серебряный Колодезь 2 Я шёл домой согбенный и усталый, главу склонив. Я различал далёкий, запоздалый родной призыв. Звучало мне: «Пройдёт твоя кручина, умчится сном». Я вдаль смотрел - тянулась паутина на голубом из золотых и лучезарных ниток... Звучало мне: «И времена свиваются, как свиток... И всё во сне... Для чистых слёз, для радости духовной, для бытия, мой падший сын, мой сын единокровный, зову тебя...» Так я стоял счастливый, безответный. Из пыльных туч над далью нив вознёсся злaтocвeтный янтарный луч. Июнь 1902, Серебряный Колодезь 3 Шатаясь, склоняется колос. Прохладой вечерней пахнёт. Вдали замирающий голос в безвременье грустно зовёт. Зовёт он тревожно, невнятно туда, где воздушный чертог, а тучек скользящие пятна над нивой плывут на восток. Закат полосою багряной бледнеет в дали за горой. Шумит в лучезарности пьяной вкруг нас океан золотой. И мир, догорая, пирует, и мир славословит Отца, а ветер ласкает, целует. Целует меня без конца. Март 1902, Москва |
Свежие комментарии